– Давно. – Дед приблизился вплотную и уселся напротив, внимательно глядя мне в глаза. – Ещё в прошлой жизни. Я до одури уговаривал своих детей не впутываться во все эти дворфские штучки, убеждал, доказывал, даже грозил, но они всё равно ушли оставив нам тебя. Все эти годы я смотрел как ты растёшь, взрослеешь, становишься мужчиной и думал почему. Зачем они это сделали? Чего им не хватало? Денег? Власти? И постепенно заметил в тебе их искру, тебе не хватает того же.

Дед положил свои громадные ладони мне на плечи и добавил.

– Загляни в своё сердце и подумай. Хочешь ли ты работать в кузне до конца жизни или пока руки перестанут подымать молот? Хочешь ли водить караваны через перевал до старости, пока ноги перестанут слушаться? Может хочешь открыть лавку и продавать разную дребедень? А может тебе по нутру, что иное? Свист ледяного ветра в ушах, плечо верного товарища рядом, да острый клинок в руке? Не думай ни о родителях, ни тем более о этих зловредных гномах. – Тут он резко пригнулся и бабушкин подзатыльник пролетел мимо. Дед улыбнулся от уха до уха, легонько (я чуть со стула не улетел) стукнул меня кулаком в грудину и заговорщицки прошептал. – Подумай о себе. Вот тебе мой совет сын: в одиночку не ходи, выпорю.

Честно говоря, совет деда мне сразу запал в душу. Как он начал про кузню, перевал и торговлю, так меня сразу и перекосило от оскомины. Единственное, что тянуло меня в горы всё это время – ощущение опасности и постоянное напряжение в предвкушении неожиданностей. Адреналин. Вот чувствовал же, что не стоит Брадли через горы вести ничем хорошим это не закончится, а всё равно повёл. Такой уж я. Спокойная жизнь мне кажется пресной и скучной.

Старики застыли ожидая моего решения. Аладу, правда, старой назвать язык не поворачивался. Она выглядела лет на тридцать, как и основная масса горских женщин. После тридцати (у горцев это считается совершеннолетием) понять сколько кому лет, практически невозможно. Вот дед – человек и его восемьдесят написаны у него на лице глубокими морщинами, а чистокровному горцу Хларту, судя по таким же морщинам, лет триста. Если сравнивать людские мерки и мерки горцев, то они с дедом ровесники. Резво вскочив, я смахнул в мешок самородок и ногой пнул своё имущество под лавку. Оглядел присутствующих. Не, не дождётесь вы моего решения, не так сразу.

– Спасибо за советы. Пойду, пожалуй, на танцы, Мерик звал. – Поклонился им как можно ниже, пусть знают, что я их уважаю и люблю и выскочил на улицу.

На пороге заметил как Алада таки отвешивает деду подзатыльник.

– А что? – Возмутился тот, пожимая плечами. – Всё равно ведь пойдёт. Ты, можно подумать, не пошла бы.

– Иди наливки принеси. – Закатила глаза бабушка и кивнула в сторону Хларта. – Гость не поен, не кормлен.

Ночь встретила меня прохладой, приятно освежил морозный воздух ворвавшийся в лёгкие. За домами слышалась весёлая мелодия. Вот каким таким образом, Тарб умудряется из такой унылой штуки как волынка, извлекать такие задорные мотивы? Талантище.

Танцы – это у нас такой каменно-деревянный квадратный, не то сарай, не то барак. Молодёжь построила на отшибе, своими силами и из подручных материалов. Строили неумело, вкривь и вкось, но зато для себя. Часть стен из кривых брёвен, часть из кое-как выложенных камней. Крыша, вообще, непонятно из чего и непонятно как держится. Посреди барака кострище, многие приносили с собой дрова или уголь и разводили огонь для обогрева и освещения. В углу, обычно, усаживался кто-то умеющий играть на каком-нибудь инструменте и музицировал. Остальные либо танцевали, либо били музыканта, если он плохо играет, часто мнения разделялись и начинался спор плавно переходящий в кулачный бой – веселились в общем.

На моей памяти Тарба не трогали ни разу. Даже если он умудрялся сфальшивить, то так менял звучание мелодии, что казалось будто так и было задумано. Да и бить его, если видел хоть одну потасовку с его участием, боязно.

Если музыкант играл хорошо, но на танцах оказывалось пару бутылок ягодной наливки, а оказывалось постоянно, то к концу мероприятия, всё равно, возникала драка. Девчонки участвовали в ней наравне с парнями, синяки и ссадины у нас редкость, я даже не знаю как нужно стукнуть горца чтобы у него синяк появился. Использование же подручных средств запрещалось, только кулаки, на того кто хватал камень или палку сразу наваливались скопом.

Бились на танцах все и со всеми, иногда делились на команды, но если команда побеждала разборки частенько продолжались уже среди её членов. Куча мала, короче. После побоища над павшими товарищами, обычно, возвышалось две-три покачивающиеся фигуры – пьяные победители. Они начинали подымать пострадавших и приводить их в чувства, а потом все наобнимавшись и насмеявшись расходились по домам. Вот и вся радость современной молодёжи.

Тарб всегда оказывался в числе победителей. Силища в нём невероятная и это при маленьком, даже по меркам горцев, росте. Мне он едва достаёт до груди, но когда однажды мы завязались с ним толкаться, я обнаружил, что толкать Тарба то же самое, что биться о каменную стену – бессмысленный процесс. Он ещё и обоими руками пользуется с одинаковой сноровкой. Что в правой меч – левой щит, что наоборот, а то и в обе руки по щиту.

О! Это, вообще, отдельная история. Перехватили мы как-то отряд снежников. Иногда из-за горной гряды покрытой вечными снегами приходят воинственные недомерки желающие грабить и убивать. Худые, низкорослые и серокожие создания отдалённо напоминающие человека и кое-как закутанные в шкуры. Кровожадные и воинственные, но жутко трусливые. Раньше то они через Сталагор не могли пробиться, а как столица пала, так и повадились пробираться через Живые горы к городу.

Вернее, к городу они так ни разу за мою жизнь и не дошли. Кто-то из проводников обязательно обнаруживал их заранее. Горы это вам не степь, там где я смогу целый караван за день провести, снежники целую неделю кругами бродят, пути ищут. За это время я успею домой сбегать, народ собрать и назад вернуться.

Помню как тогда я первый раз обнаружил отряд снежников, всю ночь в Горнар бежал, запыхался. Залетаю в кузню к деду, с выпученными глазами взахлёб рассказываю о неприятеле, трясусь. Он только бровью повёл и не отрываясь от наковальни спокойно говорит:

– Сын, это что, МНЕ с разной шелупонью разбираться? Позови пару товарищей понадёжней и порешайте вопрос.

– Так их же двадцать!

– Да хоть сорок – это же снежники. – Сказал как сплюнул Оттан. – Иди давай, не мешай деду.

И отмахнулся так, мол не царское это дело, глупостями заниматься. Было мне тогда лет четырнадцать вроде. Позвал я с собой Мерика и Тарба – на тот момент ближайших товарищей.

К обеду следующего дня нашли мы отряд снежников. Напали. В первые секунды с непривычки страшновато было, но неприятель возможности горцев знал не понаслышке и быстро обратился в бегство. Шли значит убивать и грабить, а встретили трёх юнцов по дороге и сразу бежать – вот в чём смысл такого похода, где логика? Барсы горные и те умнее, могут в одиночку на караван напасть, но унюхав коренного жителя сразу прячутся. А эти? Дернуло их загнать себя в тупик – впереди и вокруг скала стеной, а сзади мы трое напираем. Вот только подход к врагам оказался узким, едва кто-то один протиснется.

Сработало правило загнанного в угол пса. Недомерки копьями ощерились в одиночку к ним не сунешься – заклюют, а вместе не протиснуться. Пат. Стоим друг на друга через проход зыркаем.

– Дай щит Тан. – Протянул руку Тарб.

– Зачем тебе два?

– Покажу.

Тарб взял в каждую руку по круглому щиту, закрывающему бойца от пояса до плеча, разбежался, присел и кувыркнувшись проскользнул к снежникам. Его мгновенно окружили засыпав градом ударов. Образовалась свалка. Особо настойчивые с разбегу пытались запрыгнуть Тарбу на спину, но тот держался на ногах, иногда приседая, иногда чуть смещаясь в торону и быстро менял положение и наклон щитов, толкался ими, крутил.

Когда основная масса снежников отвлеклась, мы с Мериком по очереди проскочили в проход и устроили в тупике кровопролитную сечу. Поскольку свой щит я отдал Тарбу, взял в левую руку ледоруб, на всякий случай, после этого я его и стал иногда называть черепоколом.