Но уже задолго до конца путешествия сэр Джеймс Вили, который сопровождал его в поездке, начал настаивать, чтобы программа ее не была столь напряженной. Царь выглядел очень утомленным, и несколько раз после торжественных обедов ему становилось плохо. Только несгибаемая сила воли заставляла его вставать с постели, одеваться в блестящий мундир и начинать новый день.

Александр, однако, не последовал совету сэра Вили; ему и раньше бывало не по себе, особенно во времена кризиса. Теперь же он прощался со своим народом, это было его последнее публичное выступление на подмостках мировой истории.

Его великий противник был уже мертв, и вместе с плакальщиками на острове Святой Елены стали появляться и легенды вокруг его имени. Подошло время и для победоносного царя Александра последовать за ним в бессмертие. В последнюю ночь своего путешествия Александр долго не мог заснуть; он необычайно устал, и хотя он почти ничего не ел, желудок не давал ему покоя. Где-то в боку засела, как иголка, боль и не давала ему заснуть.

Он старался забыться, думая о тех разумных распоряжениях, которые он отдал для того, чтобы претворить в жизнь свой долгосрочный план. Это недомогание на самом деле было весьма своевременным.

Он всегда считал отречение от престола невозможным; Николай никогда не будет чувствовать себя на престоле спокойным, если будет известно, что он до сих пор жив. Будут заговоры и прямая опасность для него самого, как точки преткновения для оппозиции. Несерьезной ему казалась и жизнь за границей, поскольку там он не смог бы избежать общественного интереса к той жизни, полной смирения и раскаяния, которую он дал обет вести.

Все должны думать, что он умер. Эта идея уже долгое время не покидала его. Будучи совершенно уверенным в своем актерском даре, он готов был симулировать, болезнь, когда придет время. По-видимому, сэр Вили все еще удивлялся, почему он так настаивал на том, чтобы остановиться с больной императрицей именно в Таганроге. Что ж, когда они. вернутся, то он поймет, поскольку и сэру Джеймсу, и императрице предстояло сыграть существенную роль в успешном осуществлении плана Александра.

Таганрог был портом, и именно в этом и заключалась причина, а личная яхта бывшего английского посланника в России графа Кэткарта стояла на якоре в гавани – по просьбе царя. Он встречался с Кэткартом во время своего злополучного визита в Лондон, много лет тому назад, и с тех пор поддерживал с ним отношения. Человек этот был чрезвычайно осмотрителен. От него требовалось только, в качестве личного одолжения царю посадить на борт своего судна в Таганроге одну весьма важную персону и держать всю эту историю в строжайшем секрете.

Было совершенно не важно, о чем еще догадывался Кэткарт. Он знал, что «персона» желает, чтобы ее отвезли на Святую Землю; и даже если бы он подозревал, кем может оказаться его таинственный гость, Александр был уверен, что он никогда не выдаст его. Все, что сейчас от него требовалось, так это заручиться поддержкой Вили и своей жены: один должен был объявить его серьезно больным, позаботиться о том, чтобы в нужный момент подложили труп, – в больнице Таганрога часто умирали от несчастных случаев, – и подписать документ о его смерти; другая должна была сыграть роль безутешной вдовы и убедить этим его свиту.

«Все так просто, даже гениально, – как в тумане подумал он. – Вили пойдет на это, да и Елизавета тоже. Возможно, следует поделиться планом с князем Волконским, он сможет помочь в детальном осуществлении плана – вывести меня из здания, провести незаметно на яхту Кэткарта…» Когда боль в боку затихла, Александр заснул.

Утром шестнадцатого ноября он встал с легким недомоганием. Сэр Джеймс Вили осмотрел его и сказал, что это обострение рожистого воспаления.

– Вам лучше оставаться в постели, ваше величество, – предостерег он. – У вас температура, и вам нельзя продолжать путешествие.

Александр неотрывно смотрел на него, не поднимая головы от подушек.

Оставаться в постели… отложить свой приезд в Таганрог… это было невозможно. Его ждала яхта Кэткарта, и если он слишком задержится, то льды закроют выход из гавани… все пойдет не по плану.

– Я совсем не болен, – проворчал он. – Я обещал императрице вернуться в Таганрог не позднее завтрашнего дня. Не возражайте, сэр Джеймс! Мы отправляемся сегодня же, как и было намечено!

Он отправился дальше на импровизированной постели прямо в его карете, потея и дрожа под одеялами; несколько раз он терял сознание.

– Сэр Джеймс, вы должны сказать мне, насколько это серьезно.

Вили взглянул на императрицу и покачал головой.

– Это трудно сказать, мадам. Симптомы опять указывают на рожистое воспаление, но сыпи до сих пор нет. Самочувствие царя неровное; час или два он может сидеть, даже работает со своими бумагами, а затем опять начинаются спазмы в животе. Я не собираюсь обманывать вас; мадам. Сейчас ему трудно глотать. Это может быть и инфекция, а может быть и опухоль. Что бы это ни было, думаю, что это серьезно; вы должны быть готовы ко всему.

Он увидел, как посинели губы Елизаветы, и проклял себя за то, что все сказал ей. Вили всегда нравилась императрица, и он жалел ее, а ее страдания из-за мужа вызывали особую жалость в связи с ее собственной болезнью.

– Он умирает? – Ее голос дрогнул, и она отвернулась, чтобы скрыть слезы.

– Не могу ничего сказать, мадам, – мягко ответил Вили. – Но вы не должны показываться перед ним в расстроенном виде. Вы не должны беспокоить его.

– Нет, конечно, нет. Благодарю вас, сэр Джеймс.

Я пойду к нему через несколько минут. Александр знал, что его жена сидела рядом с ним. Чтобы почувствовать это, ему не надо было открывать глаза, и он радовался этому, потому что малейшее движение давалось ему с трудом. Тело его представляло собой оболочку, под которой скрывалась бесконечная усталость, в нем таилась такая ужасная боль, что он терял сознание каждый раз, когда она охватывала его. Голова его была удивительно чиста; когда он вышел из первой комы после своего возвращения из Крыма, то перестал считать дни. Он больше не беспокоился по поводу Кэткарта и его яхты, потому что знал, что теперь он уже никогда не поднимется на ее борт. «Удивительно, – подумал он, – только подумать, столько готовиться… в этом столько иронии». Кого он встретит в своей жизни после смерти? Свою сестру Екатерину… Софи. Отца…

Он застонал и в страхе приподнял голову. Елизавета тут же склонилась к нему, и его пальцы сомкнулись у нее на руке. Ее прикосновение успокоило его, и образ Павла стерся в его сознании. Он погрузился в глубокий сон, который перешел в следующую кому.

Ночью двадцать шестого ноября вокруг небольшого каменного здания собралась толпа, не сводящая глаз с окон комнаты, в которой находился царь. Когда рассвело, они увидели, как два курьера выехали из ворот и галопом поскакали из Таганрога. Один направился в Санкт-Петербург, а другой – по направлению к Польше. Слух о болезни Александра распространился по городу и заставил людей рыдать и ожидать вестей в непосредственной близости от него. При виде курьеров раздался шум голосов. Санкт-Петербург и его мать, вдовствующая императрица; Польша и предполагаемый наследник; Великий князь Константин. Весь этот день посыльные разносили вести по Святой Руси. Их Отец, царь Александр умирает.

Утро первого декабря было холодным и сумрачным. Как бы подчиняясь инстинкту, большая толпа людей собралась вокруг царской резиденции, в молчании ожидая вестей. В каждой церкви была заказана месса за выздоровление царя; город, казалось, опустел и затих. В гавани оставался всего один корабль – яхта английского аристократа; остальные уплыли, пока выезд в Азовское море был еще свободен от льда.

Когда до одиннадцати часов оставалось всего несколько минут, перед главным входом в здание было вывешено объявление, и в то же время люди заметили, что шторы в окнах царя задернули. Толпа рванулась вперед, и неожиданно над ней поднялся вопль.

Выделялся голос одного пожилого крестьянина…