— Нет, Махеш! — неожиданно громко выкрикнула она. — В Европе ты женишься и со временем полюбишь свою жену. Я знаю…

Ее глаза быстро наполнились слезами. К сладким слезам, которые еще минуту назад просились на волю от счастья, теперь примешалась горечь. Сотрясаясь всем телом, она разрыдалась.

— Милая, любимая моя… Мое сердце рвется на части, когда я вспоминаю о том, что мне придется всю жизнь жить с женщиной, которую я не люблю. — Махеш прижал ее к своей груди и стал нежно гладить по голове. Ее слезы обжигали ему грудь.

Как он сможет теперь расстаться с этой женщиной? Как сможет жить без нее?

Нет. Он должен отказаться от свадьбы. Он взбунтуется. Бросит вызов традиционным и родовым установкам. Но хватит ли у него на это смелости? Хватит безумия? Последние дни он только и думал об этом.

По сути, безумие — это лишиться любви, обречь себя на жизнь без любви, которой он так долго ждал. Жаркое слияние с этой женщиной лишь доказало ему, что чувства, притянувшие их друг к другу, сильнее всех установленных в его обществе правил. Он не сможет больше жить, как узник, закованный в цепи традиции.

А теперь еще эти ее слезы. Горькие, отчаянные слезы женщины, которая подарила ему прекрасные минуты любви. Она не заслуживает этой боли.

Он взял ее за подбородок и посмотрел в заплаканные глаза.

— Я откажусь от свадьбы, Синтия.

От неожиданности она перестала плакать.

— Откажешься от свадьбы? А как же продолжение вашего аристократического рода браминов,?

— К черту род и к черту браминов. Я начну новый род. И начну его с тобой. Как ты смотришь на то, чтобы стать моей женой?

— Что? — Синтии показалось, что она ослышалась.

Он не мог этого сказать, а она не могла услышать. Сейчас он скажет что-то другое, и ее сердце снова сожмется от боли.

— Я хочу, чтобы ты стала моей женой.

— Твоей женой? — испуганно пролепетала она. — Но ведь…

— Да, Синтия. Я слишком долго ждал этой любви, чтобы из-за каких-то древних глупостей потерять ее. Ждать следующей жизни и верить, что мы снова встретимся… Нет. Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Моей единственной, любимой женой, женой, которая подарит мне моих детей.

Махеш говорил ей слова, которые последние несколько дней не выходили из его головы, перекрывали все остальные мысли, заглушали чувство долга и ответственности, казались единственно здравым решением для его будущего.

— Скажи, ты согласна? — настойчиво спросил он, заметив, что ее глаза снова наполняются слезами.

Она сквозь слезы усмехнулась.

— Не знаю… Мне трудно сейчас решить…

Черт, что она говорит? Этот мужчина, которого она уже столько раз теряла и собиралась потерять еще раз и навсегда, вдруг сделал ей предложение. И если она ответит «да», то это значит, что она больше никогда его не потеряет…

Она видела, как напряженно он ждет ее ответа. Казалось, все его существо обратилось в ожидание, каждый нерв был на пределе.

— Я согласна… Согласна… — Она протянула ему дрожащие губы.

Махеш горячо припал к ним, и новый водоворот увлек их тела и души в свои глубины, заставляя вибрировать и плавиться, взрываться восторгами и нежно растворяться друг в друге.

Ночь промелькнула незаметно.

Они заснули под утро, когда на небе гасли звезды, комнату заливала предрассветная синева, а их души окутывала нежность. В полудреме их губы продолжали шептать имена друг друга до тех пор, пока сон окончательно не проглотил их.

Голова Синтии уютно покоилась на груди Махеша. Он обнимал ее одной рукой и, казалось, даже во сне боялся, что она вдруг исчезнет.

Но безжалостное время бежало вперед. Вскоре первые лучи солнца ворвались в комнату, затанцевали по стенам, бросились в глаза спящих влюбленных и заставили проснуться.

Синтия первая разомкнула веки, приподняла голову и посмотрела на спокойное лицо Махеша. Его глаза тут же распахнулись.

— Доброе утро, милая, — прошептал он и нежно улыбнулся.

— Доброе утро, муж. — Синтия потерлась щекой о его подбородок. — Ух, колючий.

— А ночью ты не жаловалась.

— А я и теперь не жалуюсь Ночью меня это просто сводило с ума.

— Правда? А я с ужасом успел подумать, что прежде, чем заняться с тобой любовью, мне придется бежать в ванную и бриться.

Он обхватил ее руками и уложил на себя. Потом медленно стал осыпать ее лицо поцелуями, гладить спину.

— Я хочу тебя.

— Жадный.

— И ненасытный. И обещаю, что буду таким всегда.

Она рассмеялась.

— Тогда у нас будет очень большая семья.

— А ты имеешь что-то против?

Синтия чувствовала, как под ней напрягается его сильное тело, твердеет и восстает та его часть, которая обещает подарить ей немыслимое счастье. Она чувствовала, как ее цветок распускает лепестки, орошается любовным соком.

— Любимый, — прошептала она и поймала губами его рот.

Махеш сильнее прижал ее к себе. И тогда она развела в стороны колени, приподнялась над его бедрами, а потом медленно опустилась…

Пронзительный стон вырвался из ее груди. Из-под прикрытых век она видела, как Махеш откинул голову на подушку: его лицо очаровательно исказилось в сладкой муке.

Когда любовная битва окончилась и взрывы новых вселенных внутри их тел постепенно угасли, они лежали, распластавшись на кровати.

— Моя чудесная наездница, — усмехнулся Махеш и, повернувшись к ней, поцеловал ее в плечо. — Я подозревал, что ты способна лихо скакать не только на лошади.

Она рассмеялась.

— А вот я никогда раньше о себе этого не знала. И подозреваю, что именно от такой езды появляются на свет детишки. Чувствую, что я вернусь в Бостон не только влюбленной, но и беременной.

— Ты, правда, это чувствуешь?

— Я почти уверена.

Он растроганно вздохнул.

— О, милая, тогда ты должна как можно быстрее вытащить меня отсюда. Я должен быть с тобой, чтобы оберегать тебя и заботиться. Жена моя…

И снова потоки жарких поцелуев увлекли их в чудесный, сверкающий, блаженный мир слияния.

Но время никогда не стоит на месте.

И злая судьба тоже не дремлет. У нее всегда есть наготове ряд препятствий, которые призваны разрушать гармонию счастья.

— Я собираюсь позвонить в столовую и попросить Хари принести нам завтрак, — сказал Махеш. — Что тебе заказать?

— Не знаю, — задумчиво ответила она. — Может, пару тостов с сыром и джемом и кофе. Подозреваю, что на яичницу с беконом я теперь даже в Штатах смотреть не смогу.

— Тянет к вегетарианству? — рассмеялся он. — Дурное влияние потомственного брамина.

— А что будешь есть ты?

— О, я бы сейчас проглотил весь оставшийся нетронутым вчерашний ужин.

— Я так измучила тебя? Бедняжка… — Синтия потрепала его по колючей щеке. — Я больше не буду.

— Что значит — не буду? — Махеш притворился обиженным. — Я готов переносить эти муки каждую ночь.

Каждую ночь… Когда каждая ночь будет их ночью? Пока что впереди их ждет только разлука… Они одновременно вздохнули.

— Я улетаю в четыре, — тихо сказала Синтия. Махеш помрачнел и уставился в потолок.

— Но ведь это ненадолго. Правда, любимая?

— Надеюсь. — Ее голос дрогнул.

Ужас предстоящей разлуки тугим, холодным обручем обхватил ее сердце и безжалостно сдавил.

— Я верю, что мы скоро снова будем вместе, — сказал Махеш, пытаясь вдохнуть в свои слова как можно больше оптимизма.

— Конечно. — В ее голосе надежды было гораздо меньше. Она почувствовала, как ее глаза снова затапливают слезы. — О Господи! — внезапно воскликнула она, — я бы осталась здесь с тобой навсегда!

Он притянул ее к себе.

— Ты останешься. Во мне, в моем сердце. А я останусь в тебе. В твоем сердце и в твоем теле. Ведь там уже поселилась частичка меня. Частичка нашего будущего. Не плачь, милая, прошу тебя. — Он вытер слезы с ее щек и, пытаясь приободрить, добавил:

— А теперь пора бы покормить нас самих и наше будущее потомство.

Она сквозь слезы улыбнулась.

— Ты прав.

Через пятнадцать минут в дверь постучали. Махеш вскочил с постели, намотал вокруг бедер полотенце и открыл. Хари, стоя на пороге, передал ему поднос с завтраком и осторожно спросил: