— Уходим, ребята!

Они осторожно стали разворачиваться, зашуршали промёрзшие на утреннем морозце брезентовые плащ-палатки, когда вдруг вскрикнул и застыл на месте один из красноармейцев. Чуть погодя донёсся запоздалый звук выстрела. Тут же простонал и дёрнулся второй, потом третий… выстрелы следовали друг за другом. Снайпер выбивал одного бойца за другим. Ковальчук похолодел — он не видел тщательно замаскировавшегося врага, а тот вершил своё чёрное дело. Внезапно старшина заметил чуть заметную вспышку и инстинктивно подался назад — тяжёлая пуля взрыла фонтанчик земли там, где только что была его голова. Иван застыл, притворившись мёртвым, но изо всех сил напрягая зрение, вглядываясь в ту точку, где он перед этим заметил врага. Вокруг было ужасающе тихо — все были мертвы. Весь наряд… Прошло около получаса, прежде чем слезившиеся от напряжения глаза заметили какое-то движение. Точно — расплывчатая из-за маскхалата фигура осторожно заскользила по бронзовому стволу огромной сосны… Старшина медленно, очень медленно подтянул к себе винтовку, осторожно спустил предохранитель и прицелился, затем плавно, как учил его дед, старый сибирский охотник, потянул курок, выбирая свободный ход. Вот финн коснулся земли. Выпрямился. Гулкий выстрел — снайпер дёрнулся и рухнул навзничь, раскинув руки и выронив оружие…

Ковальчук долго смотрел на голубоглазого высокого парня, первого убитого им в этой войне. Тот лежал широко открыв глаза, с довольной улыбкой на румяном круглом лице. Рядом валялся старый немецкий «манлихер»[8] со свежими насечками на прикладе. Старшина тщательно обыскал убитого — подсумок с патронами, небольшая пачка писем, что-то вроде паспорта, отличный нож явно ручной работы в лёгких, практически невесомых украшенных бисером ножнах. Пачка сигарет, зажигалка, аккуратно завёрнутые в вышитый платок белые сухари… Во фляге что-то булькнуло. Ковальчук отвернул крышку, нюхнул — в нос ударило сивушным запахом. Вдруг ударили выстрелы. Град пуль сбивал ветки, сыпались шишки, хвоя… «Ручной пулемёт!» — понял он, подхватил добычу и, пригнувшись, скрылся в кустах. Красноармеец уже не видел, как из кустов выскочили трое, двое с винтовками, один с необычным оружием: коротким толстоствольным ружьём с торчащим внизу круглым магазином, увидев убитого замерли на месте, а потом возбуждённо затараторили между собой… Всего этого старшина видеть просто не мог, поскольку изо всех сил бежал к заставе…

— Старшина? А где наряд? Где остальные?!

Командир заставы старший лейтенант Иванов смотрел на застывшего в странном оцепенении старшину Ивана Ковальчука и понимал, что наряд не вернётся. Что все — мертвы. Тем не менее он повторял и повторял:

— Старшина, где наряд? Доложите, старшина! Старшина!!

Тот молча полез в сумку и вытащил пачку красноармейских книжек… затем мёртвым голосом начал:

— Товарищ старший лейтенант, докладываю. После получения приказа на отход начали выдвигаться к заставе. Попали под огонь замаскированного вражеского снайпера. Все погибли. Снайпер убит мной. Вот…

Он опять полез в сумку и вытащил захваченное на трупе, аккуратно положил на стол. Командир заставы взял в руки документы, потом письма. Бросил взгляд на стоящую в углу винтовку врага. Ударили по глазам свежие насечки…

— Хорошо, старшина. Зайдите в санчасть. Пусть вас осмотрит санинструктор…

Ковальчук будто очнулся:

— Да я это, товарищ старший лейтенант, цел. Подумаешь, камнем ударило под глаз. Целый я!

— Прекратите пререкаться, старшина. Идите, куда приказано. Затем примете пищу и придёте ко мне. Отметите на карте место нахождения противника, напишите рапорт о случившемся. Идите.

— Есть!

Старшина молодцевато отдал честь, повернулся и вышел прочь из комнаты. А Иванов долго смотрел на улыбающееся лицо финна на фотографии…

Зима в этом году запаздывала со снегом, но морозы уже были. Особенно резки они казались из-за повышенной ленинградской влажности. Из-за множества каналов, пронзающих город, построенный Петром во всех направлениях. Вот и сейчас на облицованной красным гранитом площадке на набережной Невы застыли, прильнув друг к другу двое — высокий командир в щегольской фуражке с чёрным околышем, несмотря на холод, и девушка в сером пальто и вязаной шапочке с длинными ушами, свисающими почти до талии. Он держал в ладонях её руки и пытался отогреть кисти своим дыханием:

— Замёрзли очень?

— Нет… теперь тепло.

— Ну как же нет? Вот совсем посинели. Ничего, сейчас.

Он дышал на узкие длинные пальчики, осторожно целуя коротко обрезанные ноготки.

— Что ты делаешь? Не надо. А то кто увидит…

— Ничего страшного. Пусть видят, как я тебя люблю… вот только командир рапорт подпишет, и сразу пойдём в ЗАГС…

— А подпишет? Всё таки у меня…

— Подпишет. Он человек хороший. Да и не на последнем счету я у командования. Так что подпишет. Не волнуйся.

— Ой, мне домой надо. Бабушка волноваться будет.

— Хорошо… Завтра увидимся?

— Конечно. А тебя отпустят?

— Отпустят. Не волнуйся…

Короткий поцелуй в щёку жарко обжёг и заставил течь кровь быстрее. Хлопнула дверь, послышались голоса из-за массивного, ещё дореволюционного полотна двери. Лейтенант Петров стащил форсистую фуражку, спрятал её за пазуху, заткнув за ремень, натянул на голову уставную ушанку. Затем, насвистывая сбежал по лестнице многоквартирного дома на Фонтанке и вылетев из подъезда попал прямо в объятия военного патруля:

— Товарищ командир! Немедленно подойдите ко мне!

Скомандовал командующий патрулём капитан, явно обрадованный возможностью проявить свою власть. Лейтенант нехотя подошёл к нему, затем отдал честь:

— Лейтенант Петров, командир взвода 20-й механизированной дивизии.[9] Нахожусь в увольнении.

— Ваши документы, товарищ лейтенант.

Он протянул начальнику патруля запрошенное, и они отошли все вместе поближе к горевшему фонарю. Капитан долго всматривался в бумаги Петрова, потом велел одному из бойцов:

— Позвони в комендатуру и выясни насчёт него. А мы пока подождём… курите, товарищ лейтенант?

— Да.

— Угощайтесь. Извините, но порядок есть порядок.

Капитан протянул раскрытый портсигар Петрову. Тот в ответ любезно дал прикурить ему от своей зажигалки. Оба молча попыхивали папиросами, когда послышался топот, и из-за угла выскочил запыхавшийся боец:

— Товарищ капитан, товарищи командиры! Война! Война с Финляндией!

— Ты что мелешь, боец?!

— В комендатуре приказали немедленно прибыть к ним, а товарищу лейтенанту — без промедлений следовать в часть. Любыми способами, вплоть до такси.

И в этот момент, словно по волшебству из-за угла вывернулся вальяжный правительственный «ЗиС-110», украшенный шашечками. Капитан, выхватив из кобуры уставной «наган» картинно вскинул руку с оружием, останавливая машину. Автомобиль послушно вильнул к обочине и замер. Опустилось окошко, и весёлый голос спросил:

— Чего изволите, уважаемые пассажиры?

— На Чёрную Речку. Доставишь вот лейтенанта в часть.

— Двенадцать рублей по счётчику.

Капитан внезапно вскипел:

— А пулю не хочешь? Я тебя сейчас как саботажника, по законам военного времени… ты что, не знаешь, что ВОЙНА?!

— К-какая война? Вы, вы что, товарищ командир?!

— Война, таксист. Война…

— Садитесь, товарищ лейтенант! Долетим в два счёта.

Петров нырнул в уютную внутренность машины. Водитель дал газ… Новость была действительно ошеломляющей, и оба человека в машине молчали до той поры, пока «ЗиС» не затормозил возле КПП части. Высветив огромными фарами полосатый шлагбаум. Лейтенант полез в полевую сумку, быстро набросал на страничке из блокнота расписку и протянул водителю, тот словно не замечая её спросил:

— С кем воюем, товарищ командир?

— С финнами.

Водитель словно сбросил невидимый груз с плеч и уже совсем другим голосом, как то вроде взбодрившись, бросил: