— Те, другие, хотели меня облапошить, но надо очень рано встать, чтоб обскакать парня из Томинтула.
Хозяин, недоверчиво глядя на гостя, попросил уточнить:
— Это место находится в Великобритании?
— В Шотландии, старина, в графстве Банф.
— И чем там занимаются?
— Разводят овец, старина. У меня их почти восемь сотен. Второе стадо после Кейта Мак-Интоша.
Джон Эрмитедж прервал эти объяснения, бросив с порога:
— Вы расплатитесь со мной, чтобы я мог уехать?
Шотландец рассмеялся:
— И еще говорят, будто это мы любим деньги? Я вижу, в Лондоне то же самое, а?
Таксист предпочел ответить молчанием. Мак-Намара вышел за ним на обочину.
— Сколько с меня?
— Фунт и восемь.
— Что?
— Фунт и восемь шиллингов. Это на счетчике.
— Послушайте, старина, я дам фунт. Согласны?
Эрмитедж прикрыл глаза, вверяя себя святому Георгию и моля избавить его от апоплексического удара.
— Сэр, я обязан взять с вас сумму, указанную на счетчике, иначе мне самому придется доплачивать разницу.
— И вы, естественно, этого не хотите?
Джон мучительно стиснул зубы, чтобы не выругаться.
— Вы угадали, сэр, я этого не хочу.
— А ведь, получив фунт, вы еще, по-моему, выгадаете!
Сэм Блум, хозяин «Нью Фэшэнэбл», не желая упустить такое зрелище, выбрался из-за конторки. Он появился на улице как раз вовремя: шофер бросил на тротуар свою фуражку и принялся бешено ее топтать. Он проделывал это до тех пор, пока не вернул себе хладнокровие, после чего снова надел ее на голову и заявил:
— Я не служил в армии. Меня освободили из-за не шибко крепкого сердца. Мне бы не хотелось умереть, не повидав новоявленного младенца и не дав ему отеческого благословения. Вы меня поняли, сэр? Тогда расплатитесь, и я уеду.
— Ну, раз вы взываете к моим чувствам…
Мак-Намара вытащил громадный черный кошелек с медной застежкой и дважды пересчитал деньги, прежде чем отдать требуемую сумму Эрмитеджу.
— И все-таки это чертовски дорого… Вот, старина, и поцелуйте от меня бэби.
— Прошу прощения, сэр, а чаевые?
— Вы считаете, что фунта и восьми шиллингов мало?
— Эти деньги для хозяина. А мне?
Вокруг начала собираться толпа.
— В Томинтуле никто никогда не требует чаевых.
Несмотря на все усилия взять себя в руки, Джон все-таки не смог не взорваться:
— Черт возьми! Плевать на Томинтул! Мы не в Томинтуле! Мы в Лондоне! А Лондон — столица Соединенного Королевства! Сечете? И в Лондоне водителям платят чаевые!
Какой-то служитель культа счел долгом вмешаться в это дело и обратился к Эрмитеджу:
— Дитя мое, ругаться так, как вы себе только что позволили, — постыдно. Подумайте, какой дурной пример вы подаете.
Но Джон был совсем не в настроении внимать гласу добродетели.
— Шли бы вы, пастор…
И он добавил ругательство.
— Бандит! Безбожник! Атеист!
— Слушайте, вы, часом, не хотите схлопотать по носу?
— Попробуйте только тронуть меня — живо попадете в суд!
Какой-то дарбист[4], оказавшийся свидетелем перепалки, решил, что пора воззвать к Всевышнему:
— Настало время пришествия Христа, дабы он водворил порядок в этом безумном мире! И Он грядет, братья! Он здесь! И приход Его будет гибелью вашей церкви-самозванки! Так возвестил Джок Дарби!
Теперь вся ярость служителя церкви обрушилась на сектанта:
— Ах вы еретик несчастный! И вы еще осмеливаетесь выступать публично?!
— Нет, это вы блуждаете во тьме, а все потому, что отдалились от Господа!
— Так как же мои чаевые? — снова вступил Эрмитедж.
Но в бой уже ринулась уличная торговка, сторонница унитаристской доктрины[5].
— Посмотрите, до чего доводят дикие выдумки о Боге в трех лицах! Бог един, Бог единствен, и десница Его повергнет вас во прах!
Священник и дарбист немедленно объединились против унитаристки:
— Прочь отсюда, безумица! Ад плачет по твоей грешной душе!
Сэм Блум вместе с новым постояльцем ушли в гостиницу. Что касается Эрмитеджа, то он никак не мог понять, каким образом его законное требование вызвало столь бурную теологическую дискуссию. Тут к нему подошла женщина из Армии Спасения.
— Брат мой, подумайте о тех, кто страдает от голода и холода. Подать страждущему — значит открыть сердце Всевышнему!
Не думая о том, что делает, Джон протянул два шиллинга, и женщина, поблагодарив, исчезла. Появление полисмена утихомирило метафизическую бурю. Толпа рассеялась. Только Джон остался стоять на тротуаре, тупо глядя на собственную ладонь, в которой теперь было всего фунт и шесть шиллингов… Его зациклившийся мозг тщетно пытался сообразить, почему же все-таки он не только не получил чаевых, но еще остался в убытке.
— Вы кого-нибудь ждете? — осведомился констебль.
— Нет.
— Так нечего тут стоить!
— Согласен, сейчас уеду, но сначала скажу вам одно: здорово все-таки получается, что Марии Стюарт отрубили голову! Чертовски досадно только, что такая участь не постигла всех шотландцев!
Малькольм Мак-Намара поведал Сэму Блуму обо всех своих приключениях, с тех пор как высадился на вокзале Сент-Панкрас. Сначала два грабителя, потом полусумасшедший таксист, который чуть было не устроил аварию только из-за того, что в честь его будущего ребенка сыграли на волынке «Бэк о'Бэнахи»!
— Так вы что, таскаете с собой волынку?
— Всегда! В Томинтуле говорят: «Малькольм без своей волынки — все равно что безногий без протеза — ничего не стоит».
— И где же она у вас?
— В чемодане.
— Вче…
В доказательство Мак-Намара открыл один из своих гигантских чемоданов и торжествующе извлек оттуда волынку, а заодно и бутылку виски.
— Не выпить ли нам, старина, за знакомство?
— Охотно, да вот стакана нет под рукой.
— Чепуха! Делайте, как я.
С этими словами шотландец поднес к губам горлышко бутылки и, к величайшему восторгу Сэма, одним глотком опустошил ее на треть.
— А потом этот злосчастный псих отвез меня в «Каштан», где имели наглость потребовать за ночлег фунт и десять шиллингов. В этом притоне меня явно приняли за дурака-провинциала. Потом таксист пытался подсунуть мне «Элмвуд» — там дерут фунт и два шиллинга. Я им даже ничего не ответил, этим ворюгам. О Господи!
Сэм, размышлявший в этот момент, действительно ли его новый клиент полный идиот или только притворяется, подпрыгнул от неожиданности:
— Что такое?
— Самая прекрасная женщина, какую я когда-либо видел в жизни! В Томинтуле ни одной такой нет!
Блум обернулся и увидел, что по лестнице спускается Люси Шеррат, которая, несмотря на свои сорок пять лет, считалась одной из самых отважных среди дам, прогуливающихся вечерами по тротуарам Сохо.
— Вот как? Ну, значит, вы там не избалованы по части прекрасного пола.
Люси, подошла к конторке.
— Привет! Сэм, не забудь напомнить Эдмунду, что в моей комнате подтекает кран. От этого постоянного шума можно рехнуться, а я, как знаешь, нуждаюсь в отдыхе. Так я могу на тебя рассчитывать, Сэм?
Прежде чем хозяин гостиницы успел ответить, шотландец воскликнул:
— В честь самой прекрасной девушки в Сохо!
И тут же заиграл на волынке «Полевые цветы».
Люси, вытаращив глаза, поглядела на Мак-Намару и тихо спросила Сэма:
— Кто этот тип?
— Поклонник, моя дорогая! — И, обращаясь уже к шотландцу: — Эй, дружище, вы не могли бы на минутку перестать играть?
Малькольм согласился прервать поток излияний волынки только для того, чтобы сообщить о принятом решении:
— Я буду следовать за этой дамой на расстоянии пяти шагов, играя «Эйтсом рил»! Мы всегда так поступаем в Томинтуле, если тебе девушка нравится и ты хочешь познакомиться с ней поближе.
Заставить его отказаться от этого плана стоило неимоверных усилий. Пришлось объяснять, что подобный шум может сильно повредить работе мисс Шеррат. Затем, повинуясь повелительному жесту Сэма, Люси исчезла. Впрочем, сделала она это не без сожаления — бедняга уже так давно ни у одного мужчины не вызывала восхищения! В сорок пять лет ей хотелось вкусить спокойной жизни, а этот шотландец — такой видный мужчина! Да вот беда: есть мечты, в которые как будто веришь, чтобы хоть как-то себя утешить, но до конца в них поверить так и не можешь. Для Люси, как и для многих других таких же товарок, было уже слишком поздно. Зато совершенно незнакомый, да еще и красивый парень исполнил в ее честь «Полевые цветы», и она никому об этом не расскажет. Это будет ее тайной.
