– Солдат рад любой весточке из дома. Меня всегда интересовали самые мельчайшие подробности, которые не давали мне забыть родину и воскрешали связанные с ней лучшие воспоминания. Я тебе многим обязан. Сожалею, что у меня не хватало времени отвечать вам так, как мне хотелось бы. – О, мы понимали, все понимали. У тебя были свои обязанности, и если бы ты не уделял им достаточно внимания… ну, тогда бы твои враги победили в войне. Мы скучали по тебе, особенно мама, но мы знали, что ты нужен в другом месте. Ни один полководец не добился бы таких успехов, как ты.

Возможно, и нет, подумал я. Но страсть к войне и покорность долгу оторвали меня от дама моего детства, в который мне не суждено вернуться. Я не видел, как вырос мой брат Стурм, не присутствовал на крестинах Сергея и лишился тысячи других радостей, которые дарит мужчине его семья. Я даже не смог приехать на похороны своих родителей четыре года назад. Они умерли в разгар необыкновенно ожесточенной битвы, и я не мог покинуть свою армию. Я так и не побывал на их могиле. В каком-то уголке моего сознания они по-прежнему были живы, как и три десятилетия назад, когда я навечно простился с ними. Приезд Сергея разрушил эту иллюзию.

– Как хорошо было бы, если бы она могла увидеть замок, – сказал Сергей, имея в виду нашу мать. – Она была бы счастлива, узнав, какую красоту ты тут навел и что ты назвал замок в ее честь… да, думаю, она была бы на седьмом небе от счастья.

– Равенлофт в честь Равении Ван Ройен, – произнес я. Я помнил ее волосы цвета воронова крыла и гордость и печаль в ее синих глазах, когда я ушел на войну. Сергей был похож на нее не столько лицом – чисто внешне он многое взял от отца, – сколько манерой вести себя и говорить. Иногда в его голосе я слышал ее неповторимые интонации. – Жаль, что ты не приехал на церемонию благословения. Леди Илона была бы рада твоей помощи. – Не знаю, мог ли я быть чем-нибудь полезен. Я еще не принял духовный сан. А случится это не раньше, чем его величество Верховный жрец Кир отойдет в мир иной, о чем рано думать, я уверен. У меня письма от него для тебя, между прочим, и для леди Илоны тоже.

– Как поживает неоперившийся птенчик?

Сергею стало неловко от такой бесцеремонности по отношению к Киру. Когда-то и я относился к своим учителям с уважением. – По-прежнему прилагает все усилия, чтобы выглядеть достаточно древним для своей должности? – добавил я.

Он соизволил усмехнуться, откинулся на спинку стула и поднял глаза к потолку.

– Я и забыл, что, когда ты уехал на войну, он был совсем ребенком. Да, да, он старается быть стариком. Отрастил бороду и, знаешь, помогло. Никто в классе, однако, не отваживается выказать ему неуважение, а то он, чего доброго, придумает что-нибудь похуже битья по костяшкам пальцев.

– И чем это кончилось для тебя?

От такой проницательности с моей стороны он раскрыл рот, одновременно и удивившись, и огорчившись.

– Спрягал сто глаголов на трех разных языках. – Он отхлебнул вина и приподнял кубок.

– А как насчет тебя? Его предшественник когда-нибудь наказывал тебя?

– Старик Зарак? Он однажды заставил меня чистить пол песком.

– Да ну!

– Честно. Сказал, с меня надо сбить спесь, в общем, бред. Не знаю, стал ли я более покорным, но пол в тот день просто блестел. И на уроках я больше не отвлекался на пустяки. – Не могу представить тебя чистящим пол, Страд.

– Очевидно, Зарак мог. Прошла неделя, прежде чем мне удалось разогнуть спину и распрямить ноги.

Сергей опять рассмеялся. Отвечая ему, даже я изобразил некое подобие улыбки при воспоминании о том мальчике, каким я когда-то был. Мальчике, исчезнувшем навсегда.

Я смотрел на своего брата через стол, за которым мы впервые делили ужин, и видел в нем самого себя таким, каким я должен был стать. Не то чтобы я завидовал жизненной силе Сергея, но моя собственная жизнь была израсходована и принесена в жертву долгу и воинским обязанностям. По традиции старший сын всегда уходил на войну, средний оставался управлять имением, а младший посвящал себя служению богам. Нужно отказаться от этой связующей по рукам и ногам традиции, но когда ты воспитан подобным образом и не знаешь ничего другого, тебе не дано понять, насколько однобоко такое восприятие жизни, до тех пор, пока не станет слишком поздно.

Я взглянул на Сергея, и злость на мои потерянные годы обожгла меня изнутри, и жгучая зависть к его будущему всколыхнулась в моей душе. Однако я не мог ненавидеть его. Он тоже был жертвой традиций и, как и я в свое время, не намеревался их изменять. Он был верен церкви и радовался этому. Злость постепенно остыла, свернулась и уступила место жалости к его слепоте. Возможно, в один прекрасный день он прозреет и почувствует то же, что и я. – Что-нибудь не так, брат? – спросил он, обеспокоенный переменой моего настроения и долгим молчанием.

Вряд ли стоило пытаться объяснить ему. Он был еще слишком молод.

Меч Сергея летел вниз с устрашающей быстротой. Я еле-еле успел отбить его удар, не дав ему разрубить меня пополам.

Он был силен, но знал, когда остановиться, что он и сделал. Он отскочил назад, встав в позицию обороны, мне не знакомую, и оскалился, как волчонок. Менее опытный воин попался бы в его ловушку, но я выдержал паузу, изучая его. Он приготовился к атаке в лоб, расставив ноги так, что ему, пожалуй, трудно будет реагировать на выпады со стороны.

Я атаковал справа, обманул его и напал слева. Как я и предполагал, он не смог прикрыть себя. Я извернулся, мечом выбил у него из рук оружие и остановился, прижав кончик кинжала к его груди, как раз посередине. Одно неосторожное движение и он бы вонзился ему в сердце.

Он понял и усмехнулся, кивнув, что сдается. Мы разошлись в стороны и поклонились друг другу под громкие аплодисменты собравшейся публики.

«После двадцати лет практики на поле боя, – подумал я, – я теперь могу развлекать придворных болванов».

Я, однако, покривил душой: нашими зрителями были в основном воины моей армии. Я задыхался, и пот ручьями тек по моему лицу, а Сергей, похоже, совсем не устал. Не прошло и нескольких минут, как он попросил Алека быть его партнером. Алек принял вызов.

Стройный и быстрый, он отличался большой осторожностью. Он проигнорировал несколько открытых позиций, предложенных Сергеем. Первая минута прошла в попытках обеих сторон перехитрить и подловить друг друга. Сергей наконец попробовал двойной ложный удар, но Алек раскусил его и пустил в ход сразу меч и кинжал, мастерски орудуя и тем и другим. За годы, когда он перестал быть моим первым помощником и был назначен главным ответственным за оборону замка, он ни разу не позволил себе расслабиться. Возможно, ему просто нечего было делать, кроме как упражняться с мечом и крутить любовь с горничными, но он тренировался каждый день, как будто его жизнь до сих пор зависела от силы его мускулов. И каждодневная практика давала о себе знать. Легкое поддразнивание, движение клинка и выпад вперед, и Алек замер, приставив меч к сердцу Сергея.

– Мне еще многому предстоит научиться, – сказал Сергей, не в силах сдержать улыбку.

– Вы деретесь как хороший воин, и лучше многих, мой господин.

Судя по аплодисментам, остальные согласились с ним.

– Может, однажды я овладею хотя бы половиной искусства моего брата и тогда сочту за честь называть себя воином, – проговорил он, поклонившись мне.

Я тоже поклонился ему. Все чин чином. Льстит, как эти надутые петухи вокруг, но совершенно искренне. С другой стороны, мне ничего не стоило воспринять его слова как насмешку. Конечно, он догадывался, что почти одержал победу. Через несколько недель, особенно если он возьмет в учителя Алека, он будет признан лучшим солдатом в Баровии. Упражнения на мечах продолжались до зари, пока солнце не осветило стены замка. Для завтрака было рано, но я приказал слугам вынести и накрыть на всю компанию стол.

После нескольких поединков в нас проснулся волчий аппетит. Пока Сергей и другие обсуждали свои ошибки и удачные ходы, я решил немного прогуляться. Вытирая пот со лба платком, я утолил жажду вином со льдом. Со льдом так высоко в Балинокских горах не было проблем, как в районах с более умеренным климатом, расположенных ниже; но я по-прежнему считал его роскошью и наслаждался тем, что мог иметь его круглый год.