– Съездим в микрорайон? – сказал Валентин. И сразу все стало на место. Ясно и хорошо. В микрорайоне как раз сдают новый дом. Они съездят и посмотрят. У них будет такая же планировка, стоит посмотреть. Женька облегченно вздохнула и улыбнулась Валентину:

– Айда! Засиделись.

Ехать обратно, под гору, было легко. Телеграфные столбы будто сорвались с места и сами бежали навстречу. Весь город бежал им навстречу. Женька согрелась от скорости, на ходу расстегнула куртку, управляясь с рулем одной ловкой рукой и радуясь своей ловкости.

Красный помпон Валентина, все больше сползая набок, светил Женьке на поворотах. Нагоняя его, Женька почти влетела на перекрестке в объятия милиционера. Слишком поздно заметила, чтобы остановиться.

Милиционер, щекастый и полный, какими милиционеры и не бывают, с усилием удержал Женькин велосипед, отряхнулся от пыли, которой они с велосипедом обдали его сполна, и только потом свистнул в служебный свисток. Женька еще подумала, что просто ему нравится свистеть, никакой надобности уже не было. Разве что – для Валентина, проскочившего далеко вперед. Валентин обернулся, оценил обстановку и сделал крутой разворот.

– Почему машина не зарегистрирована? – строго спросил милиционер, слишком щекастый и полный для блюстителя порядка и потому особенно строгий. – Штраф давно не платили?

Тут только Женька вспомнила, что номеров у них нет – ни у нее, ни у Валентина. В прошлом году, правда, были, но в этом нужны уже новые. Сложной системы ежегодной регистрации велосипедов Женька не понимала и не одобряла. Просто, считала Женька, выманивают каждую весну лишние тридцать копеек под законным предлогом. Поэтому она соврала сразу и с чистым сердцем:

– Так мы же их с дачи перегоняем. В город. Они всю зиму на даче стояли, а завтра, конечно, зарегистрируем.

– Прямо с утра пораньше, – подтвердил Валентин, и в кривом его носе было столько ехидства, что Женька пожалела милиционера. – У вас там во сколько открывают? Чтобы не опоздать! – сказал Валентин, явно уже переигрывая. Женька хмыкнула, ловко переведя хмык в кашель.

Видно было, что милиционер не поверил, но совесть ему не позволяла вот так, за здорово живешь, брать штраф с двух симпатичных нахалов одного с ним возраста, явно не тунеядцев, живущих собственным трудом. Щекастое его лицо явственно отразило жуткую внутреннюю борьбу чувства и долга. Женька даже язык прикусила, чтобы смолчать, но, конечно, сказала громко:

– А вы свой-то зарегистрировали?

– Чего? – не понял милиционер и весь сразу напрягся.

. – Чего! – сказала Женька. – Велосипед, конечно.

Милиционер вдруг покраснел так, что, казалось, лопнет.

– Катитесь вы к черту, – сказал он с удовольствием И даже рукой показал, куда катиться. И лихо свистнул в казенный свисток.

Они смеялись до самого микрорайона. Ехали рядом по обочине и ржали. В конце концов в милицию идут те же свои ребята, бывшие одноклассники. Только форма гипнотизирует, а так всегда можно найти общий язык. Общий язык человечества – юмор, без которого и в милиции не проживешь.

В микрорайоне пришлось спешиться. Тут и своим ходом, ведя велосипеды под уздцы, нелегко было пробраться – такая кругом грязь и колдобины, прямо дыбом вывороченная земля. Среди всего этого хозяйственного развала торчали бульдозеры, экскаваторы и прочие агрегаты. Тоже наслаждались воскресным солнцем, разминали кронштейны-мускулы. Не было тут еще ни деревьев, ни скверов, ни белья на веревках, ни даже самих веревок. Только детская площадка, будто перенесенная сюда с журнальной картинки, уже была, и желтые качели сами собой раскачивались на ветру.

В доме рядом уже жили, хотя сам дом, не крашенный еще, обшарпанный и неказистый, просто – коробка с окнами, был вызывающе неуютен. Но в нем уже жили и были счастливы. И Женька позавидовала тем, кто в нем жил. Позавидовала женщинам, которые деловито гребут грязь сапогами, пробираясь к своему – своему! – дому, и переобуваются потом у подъездов в туфли, доставая их из сумок. А сапоги, наверняка специально для этого и купленные, несут дальше в руках, далеко отставив, чтоб не измазаться. И расходятся по своим квартирам, чтобы быть счастливыми.

На нового человека микрорайон, полным и совершенным своим ералашем, должен был действовать угнетающе. Но Женька с Валентином смотрели вокруг с восхищением. Они видели перед собой не яму, огромную, как пропасть, а котлован под еще один фундамент. Не кирпичи, сваленные кучей, а стену своего будущего дома. Не просто развал, а деловую спешку строителей, со всякими ее издержками и теневыми сторонами. И были благодарны за эту спешку, потому что она приближала их счастливый день. И принимали все теневые стороны, щедро раскрашивая их в розовый цвет.

Они твердо верили, что, когда поселятся здесь, все вокруг, в одно лето, зарастет цветами и сиренью, толстые голуби будут делать им на балкон и брать крошки с ладони, Женькин велосипед сам побежит по асфальтовой дорожке, а крыша никогда-никогда не протечет над их головой. Во всяком случае, своих рук они не пожалеют, чтобы так было.

– Сумасшедшие темпы, – сказала Женька, светло озираясь.

– Через полгода – как штык! – сказал Валентин.

И они пошли дальше, к окраине микрорайона, весело ступая по лужам, так что брызги летели. Наконец увидели дом, возле которого разгружали мебель и суетились. Больше всех суетилась маленькая старушка, обвешанная кульками, как с рынка. Едва на машине брались за очередную вещь, как она громко пугалась: «Осторожно! Там стекло!» Если бы силы ей позволяли, она бы ни до чего не позволила дотронуться грузчикам, все бы сама тихонько переносила, и все было бы цело. А так – чужие люди, уже разбили трюмо. И старушка ужасно сердилась на мужа, который плохо следил за разгрузкой, плохо командовал, плохо упаковал, а теперь, с этой беготней, еще и наверняка простудится.

– У вас какая квартира? – осторожно спросила Женька.

– Конечно, однокомнатная, – даже обиделась старушка. – Дети сами живут, а уж мы тут в свое удовольствие…

– А посмотреть нельзя? – робко спросила Женька.

– Почему же нельзя? – гордо сказала старушка. – Третий этаж, семьдесят вторая квартира. Смотрите, пожалуйста. – И громко, без перехода, закричала в машину: – Там же стекло, посуда! Осторожней!

Пока все толпились внизу, Женька с Валентином быстро поднялись. Семьдесят вторая была открыта. Они вошли в коридор. Почти ритуально, взявшись за руки, молча шагнули в комнату. Это была прекрасная длинная комната с низким потолком, с обоями в сарафанный цветочек, с оптимистическим сквозняком с балкона в коридор, с совмещенной ванной за спиной и хрупкими, стеклянными дверями. Пахло свежей краской, нежилым сором и влажной землей с улицы.

Такую комнату было бы просто преступлением захламлять мебелью, портить кроватью ее острые углы, закрывать столом кривоватый пол, книжной полкой загораживать легкую, как порез, трещину у балконной двери. В такой комнате хорошо лежать на полу, просто на матраце, и следить ранним утром, как по стене ощупью бродит солнце.

Сейчас Женька вдруг поняла, что в новую квартиру нужно приходить голым. Чтобы это была не только новая квартира, но и полное обновление. Ничего не нужно заранее покупать и мучиться этим. Не нужно прикидывать, что куда ставить. Просто прийти и начать жить. Женька даже подумала, что не мешало бы выкинуть половину барахла из их старой квартиры. Сразу бы стало легче дышать.

Ужасно мы обрастаем вещами и огорчаемся, если трюмо разбилось. Вещи нас прямо выживают из дома. Требуют обновления, ремонта, замены, гонят по магазинам и съедают зарплату. Лишние вещи нас прямо съедают, потому что мы не умеем с ними расстаться. Вовремя расстаться. Ограничить себя в вещах. Сделать свою жизнь мобильнее и просторней.

А у современного человека вещи должны быть как бы между прочим. Многое должно быть как бы между прочим: мебель, одежда, даже еда. Чтобы оставались время и силы на главное, ради чего стоит жить. Чтобы смотреть вокруг, не уставать смотреть, пристально и заинтересованно, как в детстве. И действовать в этом мире. В полную меру понимания и таланта, какой кому отпущен…