— Меня бы заинтересовали металл и оружие, — сказала я вслух Редьке и Александру Ивановичу.

— Хорошо, — кивнул толстяк с самым серьезным видом. — Без проблем. Кстати, могу еще подсказать, где материал брать.

Я была вся внимание. Мне посоветовали попытаться взять интервью у одного подследственного, в настоящий момент содержащегося в «Крестах». Назвали имя, фамилию, отчество и другие данные. Он как раз торговал оружием с прибалтами.

— Вы, как я понимаю, в состоянии договориться о таком интервью? посмотрел на меня толстяк.

— Попробую. Хотя мороки много — если подследственный или подсудимый. С осужденным было бы попроще. А никого из свободных граждан предложить не можете?

— Юлия Владиславовна, не сомневаюсь, у вас все получится, — расплылся в сальной улыбке Редька. — Вы же такая юркая, уж куда только не залезали…

— К сожалению, получается далеко не все, — вздохнула я.

— Это вы зятька моего, что ли, имеете в виду? Да зачем он вам? Дерьмо, я скажу, он порядочное. Правда, от такого проходимца есть польза — для фирмы. Ну, конечно, если держать его в узде.

Александр Иванович тут же поинтересовался у приятеля моими отношениями с его зятем.

Я заметила, что он бы прямо у меня мог спросить. Толстяк с ухмылочкой заметил, что ему это как-то неудобно. «Штаны через голову надевать неудобно», — ответила я. Редька же махнул рукой и сообщил:

— У Юлии Владиславовны была любовь с моим зятьком. Потом моя дура в него влюбилась и захотела замуж. Ну я их и женил.

— Павел Степанович, — тут же влезла я, — если вы считаете Серегу таким дерьмом, то зачем подсунули его своей дочери? Мне, конечно, льстит ваше беспокойство обо мне, но неужели вы о благополучии единственной дочери беспокоитесь меньше?

— Юля, — Редька забарабанил пальцами по столу, — понимаешь… Ты многого не знаешь.

И поверь: в эти дебри тебе лучше не лезть. Просто считай, что тебе в жизни повезло.

— Но если Юленька хочет замуж за твоего зятя… — подал голос Александр Иванович.

— Не хочет, — сказала я. — Юленька вообще туда не хочет.

— Мысль очень разумная, — кивнул Редька, потом стал серьезным и спросил:

— Ты чего, Серегу до сих пор любишь?

— Нет, — ответила я. Еще не хватало мне тут душу раскрывать перед этими двумя и объяснять все мои чувства. — И назад его не приму.

— А я думал: примешь, — заявил Редька и поведал Александру Ивановичу о том, как Серега закидывал меня письмами по электронной почте (о чем тесть, оказывается, прекрасно знал), как обрывал мне провод и всячески меня домогался. — Молодец, Юля. Вот поэтому я сейчас с тобой и разговариваю. Кстати, ты сегодня ночевать-то где собираешься? Мы тебя, извини, к себе пригласить не можем. Ну…

И Креницкий кивнул на дверь, за которой скрылись девушки.

— Юленька, вы, надеюсь, не станете писать не только о гостинице, но и о нас с Павлом Степановичем? — проворковал толстяк.

— Ну писать об одном и том же можно по-разному, — заметила я. Например, рассказать читателям о привитом вам с Павлом Степановичем духе коллективизма — в советские времена, начиная со школьной скамьи, том, который в новые времена трансформировался и привел вас к групповухе.

Мужчины посмеялись вместе со мной, а потом опять уточнили, где я намерена ночевать.

Я задумалась на мгновение и решила: останусь в гостинице до утра. Идти мне сейчас все равно некуда, номер Серегой оплачен, ключ у меня, если администраторша не пустит, обращусь за помощью к Редьке и Александру Ивановичу. А завтра с утречка выясню, кто из них когда собирается возвращаться в Питер. Может, и довезут. А нет — поеду на электричке. Я не хрустальная и не депутат.

Потом Александр Иванович вдруг спросил, почему я занимаюсь тем, чем занимаюсь.

— Я всегда хотела стать журналисткой, — пожала плечами я. — Сколько себя помню.

— Но почему этим — трупы, кровь, тюрьмы, задержания? Юля, я ведь почти все твои статьи читал, с удовольствием читал. Я тебя по телевизору смотрю. Тебя и Димона Петроградского. Ты, как бы это сказать… пишешь о вопросах, актуальных для меня… ну… с профессиональной точки зрения, — толстяк усмехнулся. — Димон развлекает сплетнями о звездах, с которыми я лично знаком. Но тебя что побудило?

— Я хотела стать известной, хотела, чтобы меня печатали. А на криминал самый большой спрос — в нашей стране, в наше время. Можно, конечно, о вкусной и здоровой пище писать, о теплицах и грядках, но какая там известность?

Кто будет ждать твоих статей? И их ведь, скорее всего, пришлось бы подавать как «Советы Марии Ивановны», а не подписывать своей фамилией. И не интересуют меня грядки. Но главное: читатель ждет сенсацию, причем с изюминкой.

И мне интересно их выискивать. Можно, конечно, было податься в эротику, тоже хорошо продается. Но это не для меня.

— А что тебе интересно? Лично тебе.

Я задумалась на мгновение.

— Да вот это, пожалуй, и интересно. Ну не на труп смотреть, конечно, а проводить журналистские расследования. Затягивает похуже наркотика. И нравится быть известной. Где еще я могла этого добиться? Петь я не умею, хотя для того, чтобы пробиться на нашей эстраде, это и не обязательное условие, но тем не менее…

И там нужно вложить много денег. Тут не надо.

Много работать, быть очень настойчивой с издателями, чуть-чуть удачи… И вот меня не только печатают, но еще и моя физиономия в «ящике».

На улице узнают, письма пишут. Приятно.

Александр Иванович медленно кивнул.

— А теперь вы мне на вопросик ответите? — хитро посмотрела я на него.

— Смотря на какой.

— Что за «перстни» были у вас на пальцах?

Он чуть заметно дернулся, потом посмотрел на зажившие шрамы, крякнул, глянул на меня и заявил, что сейчас нарисует. Взял салфетку, я любезно протянула ему ручку.

— Один нарисую, — сказал, уже коснувшись пером салфетки. И нарисовал. — Знаешь, что означает? — спросил.

«Перстень» имел значение «сидел в тюрьме Кресты».

— Можно спросить, что вам больше всего запомнилось из той отсидки?

Я всегда задаю этот вопрос и каких только ответов не слышала… Александру Ивановичу больше всего запомнился Бим.

— Кто это?

Бим был крупным черным тараканом, регулярно наведывавшимся в камеру. Если в тюрьме есть тараканы, бороться с ними бесполезно, а вот с клопами, хотя и временно, справляются: поливают кипятком или выжигают.

Бим, по словам толстяка, очень любил сухарики, а когда добирался до них, то в камере был слышен хруст…

Только я собралась спросить, что больше всего удивило, как Павел Степанович, все это время молчавший, откашлялся. Я поняла, что мне пора откланяться.

Я пожелала господам приятного времяпрепровождения, они мне — спокойной ночи. Александр Иванович заявил, что я получу обещанные материалы через пару-тройку дней. Меня найдут.

Я поблагодарила и отправилась в фойе, где Люба продолжала сидеть за стойкой. На меня она посмотрела удивленно, но ничего не сказала и не остановила меня, когда я потопала вверх по лестнице.

В коридоре, с которым у меня были связаны неприятные воспоминания, никого не оказалось. Я быстро долетела до двери нашего с Серегой номера, открыла ее, вскочила внутрь, дверь захлопнула и нажала на кнопку выключателя, включающего свет над креслами. Лампы под потолком тут не было.

И увидела направленное в меня дуло.

— Юлия Владиславовна, — наш медиамагнат позвонил мне лично, — ко мне обратилась группа людей, которые хотят, чтобы вы осветили их инициативы в нашем городе.

«Еще кто такие?» — подумала я. Оказалось — американские проповедники.

При личной встрече выяснилось, что американские проповедники состоят исключительно из наших бывших граждан, в свое время сваливших за бугор из страны Советов. Теперь осознали, что бабки можно и нужно делать в России. И ломанулись сюда. С бизнесом не получилось, вот придумали новый ход.

— Юлия Владиславовна, чего хотите? — спросил старший в группе — мужик деловой и прекрасно понимающий значение слова «сделка». — Нам нужны хвалебные репортажи. Немного иронии, но никакого поливания грязью. Сюсюканья и щенячьих восторгов тоже не надо. Разумно, по-деловому. Вот хорошие парни, к ним нужно идти.