Нет, ну ни дня спокойствия, только деньги, деньги. деньги на уме. И на фиг они нужны, если в погоне за ними расслабиться и насладиться плодами трудов своих не удаётся?

Столица на сей момент представляет собой презабавное зрелище. Такое, наверное, можно было увидеть в прошлом веке в Париже, сразу после взятия Бастилии. Особняки, занятые плебсом, натянутые для просушки белья верёвки, закреплённые на ажурных решётках и выступах барельефов. Ну а что вы прикажите делать, если бунтуют, ироды? Прощать, что ли? А тут крестьяне, наконец, распробовали прелести обращения к жандармам и от плохих хозяев уходят скопом, и тянуться обозы в столицу. Господи, лучше бы я ушёл в монастырь! Или не обращал бы на сны внимания. Ну, подумаешь, на склоне лет ноги оторвёт, зато спокойная и неспешная жизнь и смерть не в немощи. А после смерти громкий титул «Освободителя». А сейчас освободителем меня называет лишь чернь, особенно те, кто уже в «товариществах». Но для тех бедолаг, которые сейчас бредут в столицу, бросив нажитое и укутывая потеплее своих детей, тем не до названий, и абсолютно всё равно тем из них, которые замёрзли в дороге. А вот дворянство называет меня освободителем только на людях, и лишь дома, за закрытыми от слуг дверями, в кругу семьи, они упражняться в острословии.

А в Петербург всё тянуться обозы, и все мои расчёты идут в хлам, столица может задохнуться от такого количества людей. А ведь Елена предупреждала, сначала найди куда поселить, а потом освобождай помещичьих. Легко ей из будущих времён давать советы! Уже сейчас все крепостные хотят свободы. Рассказы и пересказы о том, какая райская жизнь в «товариществах», всё это стало народным творчеством, слухи зажили своей жизнью. Куда там баснописцу Крылову! Придётся передвигать планы, передвигать в этих планах, покой, пока, нам только сниться. Отдал через фельдъегерей приказ половину людского потока переводить на Лазарева, подписал приказ о начале морской операции через полтора месяца. Как говаривал перед первой Мировой войной мой тамошний потомок Николай Второй: «Эта маленькая победоносная война спишет все внутренние проблемы и разногласия в России. Умный был, наверное, раз расстреляли, а война списала не только всё, но и всех.

Помечтал немного о том, чтобы перенести в чёрное море обе Шильдеровские подлодки «Малютки». Не дойдут они своим ходом вокруг Европы, по железной дороге, как у Сталина, не доставить, потому как моим ЗК тянуть дорогу эту ни как не менее двух лет до Чёрного моря. Тянуть на буксире вокруг, или погрузить на пароход, тоже не дело, обшивка, пока, на такие художества не рассчитана. Так что быть первым двум малюткам и их скорой третьей сестричке вечными детьми моря балтийского, не видать им солнечного юга. Так что первым, как и ожидалось, к далёким берегам отправиться флот северный. Уже грузиться на корабли провиант и разобранные срубы, чтобы за несколько дней возвести на далёких берегах жилища и укрепления. Пойдут корабли, огибая Старый Свет, к берегам далёкой Африки. Целью их будет, раз уж всё равно после взятия Стамбула конфликта не избежать, вражеские корабли будут атакованы из мест будущих стоянок, Лагоса и Мадагаскара. Отсель грозить мы будем Шведам! Так сказал мой великий предок, я лишь собираюсь творчески расширить ряды противников.

Тактика Макарова в том и прелестна, что даёт неоспоримые преимущества лишь в первых битвах. Работать она будет до тех пор, пока хоть один корабль не уйдёт от наших моряков. А вот из-за Мадагаскара войну придется объявлять и Французам, ибо сей кусок суши, они уже числят за собой и без боя не отдадут. Поплывут вдаль моряки и строители с семьями, всем им было объяснено, что отступать от завоёванных позиций будет нельзя и трусам на родине лучше не показываться. На каждом линейном корабле привязано по четыре минных шлюпа, экипажи которых прошли школу Лазарева и достаточно тренированны. Им, загнанным адмиральскими учениями, нынешний темп работ кажется неспешным, такая жизнь им в радость.

Уснул я после неспешной прогулки по городу, в окружении кольца из двух сотен казаков, меня через их спины не то что застрелить, разглядеть было трудно. Десяток Машиных девиц мелькал во внешнем оцеплении, так что народ глядел больше на них. Уснул я, и сон мне приснился с Еленой. Была сия дева в тот день не прекрасна, а дюже сосредоточена, не ждала меня, в общем. Номер в какой-то гостинице, опять вид на море, правда, в этот раз пасмурно-зимнее. Не далече, на диване, лежал некий широкоплечий молодой тать, умело крутя в пальцах остро заточенный перочинный нож. Лишь почувствовав контакт Елена приказала ему выйди, он выполнил сие без слов, уйдя, по видимому, на кухню, от туда доносились аппетитные запахи и доносился звон посуды.

Поговорили мы о житье-бытье, о погоде Черноморской, более предметно. Оказалось, что в ватагу свою набрала она уже четверых молодцов, успевших повоевать с горцами в пластунских отрядах. Теперь вот сидит в Крыму, ожидая вестей от одного из своих воев, переодевшихся юродивым, и присматривающим за тамошними учёными-гробокопателями. Когда же они, мол, в стольный и самостийный Киев-град золотишко повезут. Ещё один молодец форму местных дорожных жандармов на рынке местном из-под полы покупает. Посоветовав быть осторожнее, обменялись информацией, так что мне теперь не только график ближайшей погоды в Стамбуле рисовать, но и чертёж паротурбинной электростанции вчерне. Дал Елене наводку на ещё один холмик, опять в Крыму. В конце песню я попросил для будущих подводников, такая отыскалась, вот только переделывать мне её придется серьёзно. Нету у нас ещё таких слов, коими поёт бард Высоцкий.

Проснулся, в подмышку посапывает Маша, греет душу и тело, изгибы тела плавные и зовущие. Борясь с восстающей природой, тихонько вышел из спальни и со всей возможной тщательностью перенёс всё увиденное и услышанное на бумагу. Затем, когда мыслей в голове, кроме похотливых, уже не осталось, сдался и нырнул к милой под одеяло.

День сегодня знаменательный, сегодня я воплощу один из понравившихся мне рассказов Елены. О ВДНХ рассказ, дворянству, да и черни, это должно понравиться. Сказано, сделано, все ранние разработки, особенно те, кои не в военной сфере, а также те, сведения о которых, я почти уверен, уже ушли сведения на Запад. Всё это было выставлено в одном из конфискованных особняков. Получилось красиво и с размахом, над входом большое полотно со словами «Достижение Имперской Народной Мысли». Вот только праздно одетая публика в первый день была в явном меньшинстве, ибо вход в первый день был лишь по одной копейке, а рабочим вчера роздали денежное довольствие и устроили выходной. Приказа для рабочих явиться обязательно не было, в этот раз я уяснил, что все просто не поместятся, но даже тех, кто явился было великое множество. Во второй и третий день выставка напоминала больше светский раут, ибо за полтину, которые просили за вход в последние два дня выставки, посетителей из плебса было очень мало, разве что купцы мелькали. Во второй день выставки прибыли послы стран конкурентов, посмотреть на то, о чём им доложили их людишки, кои побывали здесь вчера. Послы покрутились недолго и побежали домой, корпеть над бумагой. Английское послание перехватить не удалось, а вот французы оплошали. Умный малый, этот лягушатник, он прикинул, сколько мы показали, а сколько скрыли. Испугался он. И расчёты его оказались почти точными, он лишь чуть мне подыграл. Посол скончался на следующий день, не смог его желудок выдержать долгой разлуки с лягушачьими лапками, а один из поварят в посольстве получил весьма солидную прибавку к жалованию из третьего отдела.

Зато как радовались Кольт и Морзе, глядя на свои портреты в Газетах, возле стендов со своими именами. Заголовки гласили «Непризнаные у себя на родине Гении нашли свой настоящий дом». Там надутые снобы годы размышляли, давать им деньги или не давать, здесь же они уже бароны и будущие короли своих собственных производственных империй. Несколько газет вышли на иностранных языках и были отправлены к ним на родину. Не обойдён вниманием был и Сименс, который демонстрировал непосредственную работу телеграфа, помощниками ему были его младшие братья, одетые в форму Телеграфной Службы, коя была создана чуть менее недели назад. Полувоенные образцы хорошо смотрелись на не понимающих не одного слова по-русски, но великолепно выполняющих свою работу мальчуганах. Рядом стояли родители, светясь гордостью за своего сына. Особняк, в который он переселил своих родных полностью был выкуплен им у государства, которому достался, как имущество одного мятежного графа. Где он брал деньги? Очень просто, телеграф важнее железной дороги, поэтому право выбора у него перед Гёстнером было. Гёстнеру надо было сейчас вдесятеро больше людей, но у Сименса выживаемость была намного лучше. Трупом хотелось быть не многим, и Сименсу понесли деньги, он как честный человек пришёл с проблемой ко мне. Договорились о твёрдой таксе, которую делили пополам, половину мне, остальное поровну между фон Сименсом и Гёстнером. список заплативших он приносил мне заранее, если я вычёркивал из списка фамилии он возвращал деньги. Гарантий он не давал, заплатившие дворяне работали наравне со всеми.