Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы предсказать, что приведённые ниже переводы подействуют на определённую часть филологов, как красная тряпка на быка. Мало того, что автор пропагандирует так называемый «блатной» жаргон – он ещё и кощунственно издевается над величайшими образцами русской словесности – стихами Пушкина, Лермонтова, Ахматовой, Маяковского… Даже на Шекспира руку поднял! Кошмар!

Скажу откровенно: я всегда поражался чудовищному невежеству многих наших так называемых «знатоков языка» во всём, что касается жаргона уголовно-арестантского мира – того языка, который по старинке принято называть «блатной феней», а то и «блатной музыкой». Занюханные институтки с дипломами лингвистов и пескоструйщики, всю жизнь посвятившие изучению жанрового своеобразия поэмы «Дядя Стёпа», с истерическим визгом бьют в набат: родной язык засоряется жаргонными словечками! Ах, блатные песни! Ах, молодёжный сленг! Ах, что делают с великим и могучим!..

Хуже всего то, что эта учёная шарашка понятия не имеет о явлении, которое она так лихо осуждает. В нашей филологии мы наблюдаем плоды большевистского «просвещения». На смену высокообразованным, чуждым ханжества и мещанского жеманства учёным-языковедам в лингвистику впёрлись в грязных сапогах холуи и хамы, «кухаркины дети». Вытеснив, расшлёпав и растоптав цвет нации, они нагадили в античные вазы, натянули на уши шапку Мономаха – и возомнили себя царями.

Однако из грязи в князи вылезти, конечно, можно; вот только отмыться можно не всегда. Синдром мещанина во дворянстве – всячески открещиваться от своего прошлого, стремиться подражать тем, чьё место занял. Поэтому пролетарские лингвисты с самого начала заложили фундамент «борьбы за чистоту языка», выхолащивая из него всё то, что напоминало им об их прошлом.

Эту черту замечательно подметил Владимир Маяковский. Вспомним его Пьера Скрипкина и Олега Баяна из комедии «Клоп»:

«– Что я был в качестве простого трудящегося? Бочкин и – больше ничего!.. И вот я теперь Олег Баян, и я пользуюсь, как равноправный член общества, всеми благами культуры и могу выражаться, то есть нет – выражаться не могу, но могу разговаривать хотя бы как древние греки… И мне может вся страна отвечать, как какие-нибудь трубадуры:

Для промывки вашей глотки,

за изящество и негу

хвост сельди и рюмку водки

преподносим мы Олегу».

Новослепленные «академики» учились не сморкаться в занавески, а также говорить, как трубадуры. А язык простонародный, живой, истинно русский – нередко грубый, солёный, заковыристый – гнали за порог: он намекал им на ту самую грязь, из которой они выползли в князи.

Даже из произведений Пушкина вымарываются так называемые «нецензурные слова», выражения и целые стихотворения.

А может, я сгущаю краски, говоря о синдроме «лингвистического быдла»? Может, и прежде научный мир был столь же стыдлив? Да нет; воровские языки изучал незабвенный Владимир Иванович Даль, и не только воровские, но также тайные языки ремесленников и торговцев, из которых русское арго позаимствовало немало слов и выражений. Бодуэн де Куртенэ пополнил словарь Даля обсценной (проще говоря, оскорбительной, в том числе матерной) лексикой; Д.С. Лихачёв, А.И.Солженицын, покойный Л.Н. Гумилёв и многие другие – с живейшим интересом относились и относятся к жаргону… Да и нельзя иначе, поскольку это – не столько речь отбросов общества, сколько – народная. Я, когда Даля читаю, ловлю себя на мысли, что изучаю «босяцкий» словарь.

Почти половина так называемой «фени» – это великорусский, древнерусский, церковно-славянский язык. Это – бережно пронесённые через века жемчужины русской речи. Правда, они – немного в навозе. Тут ничего не поделаешь. Отчистим. Такая чистка идёт уже давно. Блатной жаргон отвоёвывает позиции в высокой поэзии. Можно назвать Владимира Высоцкого, Александра Галича, Юза Алешковского. А что вы скажете о таком факте: два бывших русских «сидельца» – Александр Солженицын и Иосиф Бродский – получили Нобелевскую премию? Причём за произведения, насыщенные уголовно-арестантской лексикой. А между тем Бродский является признанным поэтом-интеллектуалом. И вот вам несколько цитат из его стихов:

…Ни резвого свинца, ни обнажённых лезвий,

как собственной родни, глаз больше не бздюме.

***

«Раз чучмек, то верит в Будду».

«Сукой будешь?» «Сукой буду!»

***

Я пил из этого фонтана

В ущелье Рима.

Теперь, не замочив кафтана,

Канаю мимо.

***

Когда мне вышли от закона вилы,

…я вашим прорицаньем был согрет.

***

Маршал! Проглотит алчная Лета

эти слова и твои прохаря.

Всё же прими их – жалкая лепта

Родину спасшему, вслух говоря.

Язык босяков влияет на язык литературный и находит в нём достойное место. Помешать этому процессу не в силах никто. В цивилизованных странах жаргон внимательно изучается, ему посвящены десятки словарей, сотни работ. Искусственное изъятие арго и сленга из языка – это маразм, оно объективно ведёт к обеднению литературы и скудоумию нации. Так считают многие зарубежные филологи, например, Эрик Партридж, автор громадного «Словаря сленга и нетрадиционного английского языка».

Да на что нам европейцы. Обратимся к солнцу русской поэзии. Вот что писал Пушкин:

«Я желал бы оставить русскому языку некоторую библейскую похабность. Я не люблю видеть в первобытном нашем языке следы европейского жеманства и французской утончённости. Грубость и простота более ему пристали».

И я с ним согласен. Мы переболеем этой «целочной болезнью». Живой язык загонит пинками на парашу всех наших литературных «охранителей».

Настоящее издание с точки зрения соответствия живой жаргонной речи можно считать почти академическим. Подчёркиваю потому, что в России вышел ряд книг и словарей, претендующих на достоверность, но на деле подавляющее большинство из них – обычная «туфта»: «Тюремно-лагерно-блатной словарь», «Русская феня» и проч. Люди «передрали» из разных закрытых и открытых изданий лексику царской каторги, уголовников 20-х-30 годов ХХ века, ГУЛАГа и проч., всё переврали, а в «Тюремно-лагерном словаре» даже умудрились сочинить на этой абракадабре «воровские ксивы»…

В нашем издании и жаргон, и реалии – подлинные. Это – рупь за сто. Единственная оговорка: конечно, столь густо замешанного жаргона в реальной жизни не встретишь. В речь уголовников и арестантов жаргонные слова вкрапляются, а вовсе не каждое русское заменяется сленговым. Но, в конце концов, и стихами в реальной жизни не говорит никто.

Хотелось бы надеяться, что мой скромный труд будет оценен по достоинству.

Впрочем, процесс уже пошёл. В примечаниях и послесловии я привожу ряд примеров, когда мои переводы классики на блатной жаргон цитируют на самом высоком уровне и даже в разных государствах. Например, в украинской Верховной Раде.

Замечание по поводу

Этот перевод звучит в сериале «Боец», что принесло ему (переводу) большую популярность. Хотя популярен он был и до «Бойца», не раз звучал в эфире центральных телеканалов. Чем я, откровенно говоря, горжусь. Один из знакомых филологов мне как-то сказал: на твоих переводах воспитывается уже третье поколение: отец приучил меня, в студенчестве я зачитывался ими с однокурсниками, теперь учу уже своих студентов».