— И семья согласна?

— Нет! Она не знает, а если б знала, то не согласилась бы: у этих людей очень развиты семейные привязанности, как и у нас, в Китае… Но девушка согласна, и раз она будет казнена, то семье останется только взять деньги. Я сообщил об этом мисс Аде, и что ж вы думаете, она сказала?

— Отказалась, конечно!

— Ну да… Сказала, что это подло, возмутительно, преступно… Почему? Коммерческая сделка, деловое соглашение, добровольное с обеих сторон. Растолкуйте мне, что тут дурного?

— Трудно растолковать, капитан. Тут разница в самом корне моральных понятий, в непосредственном чувстве… Одно скажу: эта комбинация не удастся. На такое предложение она не согласится, и думать нечего. У этой девушки натура мученицы; она скорее сама принесет себя в жертву, чем примет ее от другого.

Капитан отошел в недоумении. На другой день сцены казней возобновились. Как я мог, видя и слыша все эти ужасы, не сойти с ума, — мне стало понятно только впоследствии, после одного неожиданного открытия, о котором читатель узнает в свое время.

В этот день в числе казнимых оказалась мадемуазель Рэзон.

Бедняжка!

На ее долю досталась ужасающая казнь посредством «водяной змеи».

Это название сообщил мне Ванг Чао. В чем заключалась казнь, я увидел своими глазами. Несчастную девушку обнажили и привязали к столбу с перекладиной; затем ей обвили все тело двумя длинными и гибкими металлическими трубками. В эти трубки палач принялся наливать кипяток. Они быстро наполнились, обжигая тело истязаемой.

— Негодяи! — закричал я, грозя кулаками палачам. — Убийцы! Изверги! Или вы до конца останетесь безжалостными!

Но они только скалили зубы на мои угрозы. Один из них брызнул мне в лицо кипятком. В то же время на меня посыпались удары, заставившие меня замолчать.

Затем я очутился распростертым на дне китайской телеги. Было уже темно, я никого не видел вокруг себя. Должно быть, я потерял сознание во время казни.

На третий день ни я, ни Пижон, ни мисс Ада не попали в число казнимых. Вечером опять явился Ванг Чао.

— Казнь мисс Ады назначена на завтра, но я выпросил у маршала Ду отсрочку на сутки, — сказал он.

— Только? — вырвалось у меня.

— Этого довольно. Я спасу ее. Теперь она должна согласиться… Если же нет, то я спасу ее силой. Г. Пижон согласен на это. Надеюсь, и вы согласитесь и в случае надобности поможете нам?

— Но в чем же заключается ваш план?

— Вот в чем. Г. Пижон одного роста с мисс Адой, у него женственные черты лица, и если он переоденется в женское платье, и сбреет усы, его легко принять за девушку. Наши палачи ведь не знают в лицо своих жертв. Итак, он займет ее место, а ее я уведу. Ей нет причины отказываться: ведь ему все равно не миновать казни… Но это совершенно непостижимая девушка; от нее можно всего ожидать, она, пожалуй, предпочтет умереть вместе со своими, чем быть спасенной врагом… Хотя я вовсе не враг ей, напротив… Так вот, если она откажется, я уведу ее силой. Вы и г. Пижон поможете завязать ей рот, если нужно, связать руки. Это насилие, да — но насилие законное: ведь оно избавит ее от смерти, и непростой смерти… Вы согласны с этим?

— Да как же вы все это обделаете? — спросил я вместо ответа. — Наши сторожа не допустят…

— О, на этот счет не беспокойтесь, — перебил он, и тряхнул кошельком, висевшим у него на поясе. Я услышал звяканье монет. — Да! Эта музыка понятна людям всех стран, всех наций, всех рас, всех времен… Китайское ухо также восприимчиво к ней, как и европейское. Словом, сторожа отойдут в сторонку, а мы обделаем дело без помехи. Мне трудно только будет справиться одному, если девушка заупрямится. Оттого я и прошу вашего содействия.

Я колебался. Но невозможно было усомниться в искренности этого человека. Все — голос, взгляд, тон его речи — все свидетельствовало о глубоком и сильном чувстве, к какому я бы не счел способным китайца. Несомненно, этому человеку можно довериться. И, конечно, такое насилие, при подобных обстоятельствах, вполне допустимо.

Заметив мою нерешительность, он прибавил:

— Имейте в виду, что я не ставлю условием согласие на брак со мной, что я ничего не требую от нее. Клянусь в этом памятью моих предков! Вы знаете, что для китайца нет более священной клятвы.

— Я верю вам, дорогой мой, — сказал я. — Хорошо, можете на меня рассчитывать. В случае надобности я окажу вам содействие.

Он уже уходил, когда у меня мелькнула внезапная мысль.

— Послушайте, а кто же заменит Пижона? Ведь его хватятся…

— О, это я устрою… Найти молодого человека, его лет, не так трудно. Это уж мое дело и я сумею его уладить. У вас, европейцев есть хорошее изречение: цель оправдывает средства…

С этими словами он ушел, оставив меня ошеломленным.

Еще день пыток и казней, потоков крови, изорванных тел, исковерканных членов, раздробленных костей, неистовых воплей, корчей и судорог!

Кончился и он, и над затихшей площадью спустилась ночь. Луна озаряла лес эшафотов с окровавленными останками жертв…

Внезапно я услышал голоса в нескольких шагах от себя. Я выглянул из своей телеги и увидел Пижона и Ванг Чао, с жаром уговаривавших мисс Аду. По ее жестам, по звуку ее голоса видно было, что она отказывается.

— Никогда, господин Пижон, никогда, — услышал я ее слова. — Если вы меня любите так сильно, то вы должны знать, что смерть не страшна, когда любишь…

— Смерть, мисс Ада, — отвечал Пижон, подавляя рыдания, — о, да! Но истязания, но пытки, но муки… Я соскочил со своей телеги и подбежал к ним.

— Бегите, мисс Ада, — сказал я. — Поверьте мне, поверьте Пижону, который вас так любит — бегите! Следуйте за этим молодым офицером. Он избавит вас от палачей. Послушайте нас! Спасайте свою жизнь, если не для себя, то для своего отца, для своей матери…

— Нет, мой дорогой, мой искренний друг, не принуждайте меня отказаться от смерти. Потеряв моего Томми, я потеряла все. Я рада последовать за ним…

— Но вы забыли о пытке, железной рубашке, о водяной змее… Поглядите на все, что нас окружает, на эти щипцы, колья, дыбы, плахи…

Она вздрогнула.

— Да, — простонала она, — я боюсь пытки. Но, дорогой друг, — тут она прильнула ко мне и прошептала мне на ухо, — вы можете дать мне смерть без страданий.

— Я?

— Да, вы! У офицера на поясе висит кинжал; схватите его и заколите меня. Я умоляю вас… вы избавите меня от пытки, от истязаний.

— Она права, права! — пронеслось у меня в голове — это единственный выход в ее положении…

Я быстро повернулся к ничего не подозревающему Ванг Чао, выхватил из ножен кинжал и поднял руку.

Но молодая девушка, очевидно, боялась, чтобы я не ослабел в последнюю минуту. Вся дрожа от жадного желания, она вырвала у меня кинжал и вонзила его в свою белую грудь. Я и Пижон бросились поддержать падающее тело; китаец выхватил кинжал из раны.

Между тем, стоны девушки, рана ее не была смертельна — и восклицания Пижона и Ванг Чао подняли тревогу на площади. Не успели мы опомниться, как нас окружила толпа солдат. Судя по их угрожающим лицам и жестам, они предполагали с нашей стороны какое-нибудь покушение против офицера. Но последний остановил их жестом и что-то быстро заговорил по-китайски, вероятно, объясняя им, что тут произошло. Кончив свою речь, он взмахнул кинжалом — и упал с перерезанным горлом.

Несколько мандаринов явились на шум. Мне и Пижону снова надели колодки, а мисс Аду приговорили к пытке раскаленным железом и сожжению на костре. Еще живую, окровавленную девушку привязали к столбу; ноги ее упирались в железную решетку. Двое гномов принялись нагревать решетку, которая постепенно раскалялась. Неистовая боль вызывала стоны у истязаемой, заставляла ее метаться, судорожно переступать с ноги на ногу… Толпа хохотала, обезумевший Пижон, не обращая внимания на удары, сыпавшиеся на него, бешено проклинал палачей, я стискивал кулаки в бессильной ярости.

Потом наложили хворосту под решетку.

— Теперь ее сожгут, — мелькнуло у меня в голове.