– Бог знает, что с нами творит. Я глубоко верю, что иного вождя пошлет, крепкого заступника нам и избавителя… И мы должны веровать… крепиться до конца! Иначе – все пропало, коли мы дух утратим твердый да бодрость мужескую, как надлежит в такой час!

– Ты ли не кремень, брат Денисий!.. Я про тебя, слышь, немало знаю! Обитель, чу! – выносишь один на своих плечах… Брат Авраамий, келарь ваш… Он, што говорить, умная голова, тебя не глупее… Да больно душою шаток. Гордыни много в нем, мирской он еще… Мало в нем иноческого, от Бога што, не от людей…

– Да, наш речистый брат Авраамий слаб на соблазны мирские… Как говорит пословка: «Хошь в грязной беседе, – да первым сидеть!..» Так и он…

– Да, да, слыхал… как он было за Жигимонта распинаться тут принялся, когда вернулся от Смоленска… А теперь как, после грамоты моей? Или не унялся малость?

– Получше стал… Да и сам видит, не больно сила велика у ляхов… Когда наших ополченцев почитай сто тыщ подошло под Москву… И кабы не ссоры да раздоры вековечные… Следов бы теперь не осталось, духом бы ляшским не пахло в целой Земле, не то в стенах кремлевских!..

– Охо-хо!.. Будет ли когда конец испытаниям!.. Еще мы – што! Душа болит, но сыты-укрыты живем… А люд-то бедный… Голодный, бесприютный… Ты, брат Денисий, чай, по-старому поишь и кормишь тысячи нищего люду!.. Надолго ли еще хватит тебе казны-то монастырской?..

– Што там казна!.. Казны еще изрядно… Повытрясется наша мошна – из иных мешков понаберем кусков, как говорится… Не помирать же с голоду крещеным! Дети там малые, недужные, дряхлецы, воины раненые… Куды же им, ежели не в нашу крепкую обитель!.. Бог Единый им Отец и защита… Не подыхать же голодным людям, словно псам забеглым!.. Из народных, из мирских же подаяний собралася несметная казна в обители в нашей… Так пусть теперь и воротится к народу в годину грозную… Авось, как времена получше станут, – што взято у нас, сторицей нам вернут потом люди Божии… Таков мой расчет.

– Расчетливый ты у меня хозяин, што толковать. Господь тебя люби да помогай! Как доселе делал, так и делай. Гляди, не ошибайся. Сторицею, воистину, народ и Бог вернут обители, что теперь даешь взайм народу да Богови!..

Как малого ребенка, нежно погладил старец по голове бородатого инока и совсем ласково продолжал:

– Сердешный ты мой друг!.. Как был, таким и по сю пору остался… Сердце золотое, душа – адамантовая!.. Гляжу я на тебя – и словно легче мне становится на душе. А то уж больно темно вокруг, просвету ни малого не видать было!.. Пожарский-князь ранен… Ляхи – Ляпунова сгубили… Сын Маринки да убитого царька воровского, того гляди, воссядет на московский престол, куда его казаки вознести собираются… Я и то уж грамоту собирался писать нижегородцам, а те штобы Казанскому митрополиту переслали… Слушают его донцы. Пусть погрозит им карой Божией и мягко поувещает, чтобы бросили затею неподобную!.. Иначе – снова смута землю зальет… кровь потечет реками… А тут еще Смоленск поддался ляхам!

Хвалились мне недавно приставники мои, литовцы… Гонец оттуда прискакал с «радостною» вестью… Да, слышь, Хотькевича на помощь здешним ляхам шлет Жигимонт из-под Смоленска к Москве… Горе, горе!..

– Горе! – эхом отозвался Дионисий. – А што в Смоленске было, как сказывают!.. С голоду – грызли землю люди, падалью питались… Раненые лежали без помощи, и раны загнивали у них, и черви ползали в ранах, по живым людям… Спаси Господь…

Затихли оба под наплывом скорби.

– Ну, сказывай, што есть еще. Жду заодно, – печально заговорил Гермоген, нарушая молчание.

– Немного, слышь, вестей, святой владыко… да все – одна другой чернее!.. Увидеться с тобой хотелось, хоть повздыхать, поплакать вкупе да душу отвести… Жду испить от уст твоих целебный бальзам словес твоих премудрых, господине! Вот твердость мою поминал. А не хватает и твердости… Сил мне новых дай, утешь, разговори, отче! Изнемогаю… слышь, изнемогаю!.. Не стар я еще… И крепок… А вот тебя слабее духом, хоша ты телом тощ и слаб… и годами стар…

– «Плоть немощна – дух силен» – как оно писано есть… Ты прав, мое чадо любимое, не сдаюсь я еще!.. А почему?.. Много тебе говорить не стану. Гляди мне в очи прямо… Верую я! Видишь?.. Так веруй и ты! Надеюсь я, гляди!.. И у тебя в душе пускай не гаснет надежда, как у икон – лампад неугасимый!.. И загорятся души людские от огня того святого, небесного… И стряхнут они вражье иго с себя, как паутинку малую… Знаю: минет наша ночь! И солнце над землею святорусскою ярко встанет и загорится, как встарь! Вещаю я не от себя, Небесные глаголы слышу и говорю тебе! Так – веруй, чадо… веруй!..

– Я верю… я духом оживаю, святой владыко… Еще… еще вещай! – падая на колени перед старцем, прильнув головой к краям его одежды, стал молить инок.

– А што ж тебе еще надо!.. По вере – дается нам. По вере своей и по делам твоим спасен ты будешь… как и Земля родная спасется по вере чистой по своей.

– Скорее бы! А я себя не пожалею, помочь бы только люду крещеному.

– Ну, ну, добро! Садись да слушай. Мы о делах еще маненько потолкуем.

Среди наступившего молчания старец взял из книги письмо, которое вложил туда при появлении Пясецкого, и положил листок перед собою.

– Писать я начал тут, как знаешь, грамоты по городам… Подымать земскую силу захотел… А больше всего – нижегородцу, Козьме Минину веры даю. Он с помощью Божьей зачнет дело, помимо казаков… Тамо уж многое налажено. Да теперь, как узнал я вести про Смоленск, про сынка воровского… про убиение Ляпунова, вижу, часу терять нельзя, минуты единой. Вот грамоту поспешную я начал… Пусть рати собираются без промедленья! Вождя бы подыскали… и за дело, пока казаки со своим Воренком безлепицы какой еще не натворили новой!.. Вот столпчики припрячь. Пошли из лавры их, да поскорее… Тут раньше были люди у меня… А ныне и ворон ко мне не залетит из Русской земли, как в сказках говорится… Бог тебя послал… Пока жив я… Недолго уж осталося… Чувствую, сыне… Не печалься, брате! Тут разлучимся, свидимся на Небе!.. А грамотку не мешкая пошли…

– Не премину! Заутра поскачет гонец надежный… Дружков не мало в обители найдется… Еще што повелишь?..

– Пишу я тамо: как соберутся ополченья, – подале б от казаков держались, не вязались бы с непутевыми… с ордою их немирной… Не след мешать пшеницу с плевелами. А Бог им доброго вождя пошлет!.. Я верно знаю… И на бой с недругами!.. И потом, на главное место… мудрейшего вождя!..

– Воеводу-то отыщут… Есть люди ратные и добрые… Еще не вывелись в земле. А вот как апосля!.. Кого в цари возьмем! Ужли же иноземца!.. Иль снова из бояр выбирать придется… Лукавые, предатели они, как Шуйский-царь был… Али смутьяны и злодеи, как Годунов, как этот «черный» царь-убийца…

– Светлее найдется!.. Почитай что и сыскан. Пока – толковать опасно… Вот словно вижу его, небесного избранника… Только до поры не назовем… Слышь, Скопина, князя-стратига нашего убрали скорехонько злодеи… Зачуяли враги, что он был бы царь, избранный всею землею!.. Так… лучше нам теперя помолчать… Вон и Филарет сам пишет: «Пока – молчок…» А он дела такие понимает!..

– Снятый владыко, ты… про Михаила?.. Уж дважды речи шли, ево бы взять на царство… И говор есть кругом… Уж разнеслися речи…

– Тс! Помолчи!.. Пусть дело само разрастется… Казаки, слышь, – и те стеною готовы встать за отрока… Затейник Филарет им угодил и лаской всех привадил, покуда в Тушине его за патриарха держал царек воровской… Сам отрок… его я хорошо знаю… И благолепен, и благодатью Божией осиян немало!.. Да еще… Ин добро! Потерпим, поглядим… Кому там надо, – ты шепни словечко… с разбором, слышь! И да поможет Бог доброму делу свершиться без помехи!..

– Господь поможет! Сердце шепчет, што буде так!..

– Ишь, и ты прорицать стал, только лишь речь о царе зашла!.. Ох, нужен, нужен… Земле осиротелой царь надобен! Так уж привычна Русь. Она теперь без головы помазанной стоит, шатается, словно опьянелая! Царь – голова настанет, и ладно станет по всей земле… А, слышь, чадо, у нас нынче злые и добрые вести в одно смешалися… Бродит вино в чану, новое, молодое… Великой чан тот – земля родная! Доброе вино и бродить должно посильнее… Так будем верить, и терпеть, и ждать!