Нападающий с воем откатывался назад, озлобление толпы росло. Штофы, обломки скамей, тяжелые стаканы летели теперь в дозорных… Кровь показалась у нескольких из них на голове, на лице…

«Либо стрелять, либо отступать надо!» – подумал старшой и уже скомандовал:

– Изготовьтесь… Подсыпь на полку… Наводи прицел…

Нападающие еще стремительнее рванулись было при этой команде вперед, чтобы не дать дозорным приготовиться к выстрелу… Но в эту самую минуту дробно зарокотал барабан отряда, спешащего на помощь дозорным.

Свалка остановилась, замерла, как по приказу. Нападающие отхлынули в глубину харчевни. Свободное пространство открылось между ними и драгунами, которые теперь ободрились и выстроились перед дверьми за порогом, кое-как оправя шапки, шинели и продолжая держать ружья наперевес.

– Што тут слючиль!.. Какой бунд! – резко окрикнул толпу Гольмстрем, капрал из датчан, приземистый, белобрысый крепыш лет тридцати. – Што такой!.. Ти кафари! – обратился он к старшему патрульному, вошедшему за начальником в горницу. Кроме них сюда же спустилось человек десять из отряда Гольмстрема. Два больших смоляных факела, ярко пылая в руках у солдат, озаряли красноватым сиянием полутемное пространство, заполненное толпой матросов, гвардейцев, мужиков… Картина разгрома и разрушения ясно обнаружилась при колыхающемся зареве факелов.

– Так што хозяин харчевни на помочь нас позвал! – стал докладывать старшой. – «Смертным-де боем дерутся солдатики с мужиками…» А стал я им приказывать потише – они и дозору грозятся… Все уж заодно… Вон, чево ни бросали… Башку пробили Левченке… до крови… И другому… Вот, ваше скородие, господин капрал…

– Не слюшить приказ от патруль!.. Гей, русски свинь!.. Сальдат, мужик – все один свинь!.. Все забирать буду… руки вьязаль и на кордегардий… Марш!.. Виходиль вон из двери по один… Ма-арш!.. Ну!..

– Так тебе и пошли!..

– Поди, сунься, возьми нас голыми руками, немецкая харя!.. Ну-ко…

Злобно, вызывающе звучат голоса. Никто не тронулся из толпы вперед. Все еще больше отступили.

– Ну-ко… Иди к нам… Мы сами с усами, нос не оброс!.. Целуй кошку в хвост!..

У стен словно скипелись, готовясь к последнему отпору.

Силы теперь были почти равны. За дверьми блестело около тридцати штыков отряда Гольмстрема. Но взять из норы сидящих там было бы трудно, если только не перестрелять или переколоть всех, чего, конечно, не решился бы сделать капрал, и осажденные понимали это отлично.

В это время Яковлев, давно подстерегавший минутку, шепнул несколько слов капралу, дал себя узнать, указал на Толстова, на пожилого семеновца, на парня-запевалу как на коноводов толпы и быстро удалился, исполнив хитрую задачу, выпавшую на долю добровольца-шпиона в эту тревожную ночь. Ее мрак укрыл тяжелую фигуру кабинет-секретаря, уходящего походкой с развальцем поскорее домой, чтобы в мягкой постели отдохнуть от трудов, а на заре поспешить по начальству с докладом обо всем, что довелось слышать и видеть в эту тревожную ночь.

– Ви там ищо ругайть начальства! – злобно крикнул Гольмстрем, разобрав отдельные возгласы осажденных. – Всех перестреляй, как собак!.. Я имел приказ… Ньет можно делай бунд!.. Катовьсь! – обратился он к своим драгунам. – Ружьи на прицель… Раз… два… три… шетыри… пьять!..

Пока солдаты проделывали сложный прием подсыпки пороху на полку и брали на прицел, – толпа так и всколыхнулась, еще не веря глазам и ушам.

– В камратов… целить… Ловко… Ай да товарищи! – послышались укоризненные голоса.

Бабы с воем стали протискиваться вперед.

– Нас-то, нас-то с детками хошь повыпусти, господин капральный! – молили они. – Нам-то за што погибать!.. Помилосердуй!..

– Все выкади по один… А там руки вьязал все – и на кордегардий… Начальство будит разбираль…

Бабы гуськом потянулись из дверей и, как овцы, давали себя связывать, протягивая руки, плача и причитая вполголоса.

Мужики постарше тоже стали почесывать затылки и забубнили между собою:

– Што уж тута!.. Видимое дело: помирать приходится. Надо начальство слухать… Ишь, сколько их набежало с ружьишками… Вали, робя… Пущай вяжут…

И потянулись за бабами мужики, потом и парни. Скоро связанные по двое, по трое поясами, обрывками веревок, перевязями ружей, они стояли темною грудой тяжело дышащих фигур, по большей части с непокрытою головой, с раскрытой грудью, в одежде, изорванной во время свалки…

Только парень-запевала с двумя-тремя товарищами не пошел за всеми, остался с матросами и гвардейцами. Они все быстро стали сваливать в одну кучу обломки столов, скамьи, пустые бочки, громоздя нечто вроде баррикады, стены между собою и нападающими. И в то же время осыпали бранью дозорных, подбодряя друг друга:

– Вре-ешь!.. Мы не пойдем, как эти бараны, под обух!.. Сюды лезь… бери нас, немец… али стреляй всех… коли… А уж ежели…

Речь оборвалась. С улицы в окна и распахнутую дверь долетели крики, шумные голоса… Кто-то, слышно было, валил толпой по площади, и шаги сотни людей гулко отдавались на промерзлой земле.

– Братцы! Никак, наши! – первый смекнул Толстов. – Подмога, слышь!.. Гей, ты, у окна… Видишь, што ли, хто спешит! – обратился он к одному парню, который, наполовину высунувшись из узкого оконца, старался разглядеть, кто там спешит среди ночного мрака.

– И то гляжу!.. Наши! – радостно отозвался парень и заорал в пространство что было мочи: – Вали сюды!.. Выручай своих!.. Стреляют драгуны нас ни за што ни про што!..

Как рыба, он сделал несколько порывистых движений всем телом, пролез в узкое оконце и скрылся за ним, спеша навстречу подмоге.

Несколько солдат и матросов, следуя его примеру, стали протискиваться в это и другие три-четыре оконца, чтобы скорее выбраться из западни на волю. Уходя, они кричали оставшимся:

– Мы сзаду напрем на драгун треклятых!.. Все разом… Вы держитесь тута малость… Мы им покажем!..

Капрал видимо растерялся.

– Эта завсем бунд… Там што такой? – обратился он к драгуну, который появился на пороге из ночной темноты. – Кто там бежит ишо?..

– Так што подвалили своим на помочь камраты с ружьями… матросни не мало… И мужики с дубьем… Сотни три всех, почитай… Надоть помочь и нам звать, ваше скородие… Неустойка выходит…

– Бей барабан тревог… Трубить на сбор!.. Пока будем оставляйт эта сволочь! – решил Гольмстрем.

Прозвучала команда. Драгуны собрались в ряды и, сделав оборот кругом, стали быстро удаляться от харчевни в сторону, противоположную той, откуда темной лавой надвигалась помощь осажденным…

– Га!.. Наутек пошли! – загоготали оставшиеся в харчевне солдаты и матросы. – Испужался, бусурман треклятый… Улю-лю-лю!.. Лови его!..

И со свистом, с реготом, с шумом высыпали они на простор темной площади, громко заорали подходящим друзьям:

– Спасибо, братцы… Нечего торопиться… Вишь, сбежало драгунье дырявое!.. Хо-хо-хо!..

Свист, хохот и неистовое улюлюканье смутило даже тяжелый, темный мрак этой ненастной, тревожной ночи. Кое-кто стал развязывать баб и мужиков, которые понуро и молчаливо ожидали, чем кончится вся эта передряга, не ими затеянная, но едва не принесшая много новых мук и горя этим тихим, безответным людям, темному стаду людскому…