Литмир - Электронная Библиотека

Но нет.

Стоя перед зеркалом, висевшим над умывальником, в своей комнате на шестом этаже, в комнате со скошенным потолком, где вот уже целую неделю все валялось в беспорядке – одежда, горшочки с кактусами, грязная посуда, – Рене Кабур проглотил две таблетки от гриппа и запил их стаканом воды, стараясь убедить себя, что ничего подобного завтра не произойдет.

Во-первых, он вполне мог перепутать, в котором часу лег спать. Главное – самому рассказать об инциденте, как о чем-то несущественном, прежде чем кто-нибудь другой успеет это сделать.

Он очень ясно представил себе, какие ему следует сделать жесты, как непринужденно он должен себя при этом вести. Он лишь мельком упомянет об этом эпизоде, с легкой улыбкой, покачав головой, как бы говоря: «С этими женщинами, знаете…»

Он скажет: «Эти бабенки, знаете». Он скажет: «Мы стояли вдвоем в коридоре. Она сама меня спровоцировала. Вам известно, как это бывает. Такое сразу чувствуется. Я прижал ее. Сами понимаете. Право, жаль, между нами говоря, что такую привлекательную особу, с такой фигурой, вот так убили… Одним словом, она вдруг вспылила, стала из себя что-то строить, и я пошел спать».

И он тут же заговорит о другом. Это будет шуткой в мужской компании, всего-навсего.

Стоя перед зеркалом и глядя на себя так, как он смотрел в кабине на непристойные рисунки, не видя их, он почувствовал себя вдруг еще более подавленным. Он знал, что не сможет сыграть эту роль, произнести эти слова. Все будет выглядеть еще глупее. Он сам выложит им всю правду, что-то такое жалкое, унизительное, что всем станет не по себе. Он будет что-то бессвязно бормотать, покраснеет, может быть, даже заплачет. Им придется помочь ему натянуть пальто, его постараются выпроводить, не зная, что сказать, и вздохнут с облегчением, когда за ним закроется дверь. Жалкий тип.

Рене Кабур, успевший уже снять пальто, снова натянул его, застегнулся. Он не мог больше оставаться в этой комнате. Он пойдет куда-нибудь поужинать, все равно куда. Он взглянул на чемодан, лежавший на не убранной с прошлой субботы постели, хотел было надеть фуфайку, достать другую пару перчаток. Потом передумал, вышел, погасив верхний свет и оставив зажженной лампу над умывальником, которая продолжала освещать пустое зеркало.

Перед ресторанчиком «У Шарля» он на минуту задержался. Было уже около девяти часов. Он увидел через оконное стекло хозяина ресторана, подсчитывающего дневную выручку. В зале сидел всего лишь один посетитель, молодой блондин, он поднял голову и посмотрел на него, раскрыв рот, к которому подносил кусок бифштекса. Засунув руки в карманы пальто и подняв воротник, Рене Кабур зашагал дальше.

Он шел, думая о женщине в темном строгом костюме, с длинными ногами в нейлоновых чулках, такой, какой она запомнилась ему после чтения «Франс-Суар». Он жалел, что оставил газету на диванчике в пивном баре. Ему бы хотелось перечитать статью, еще раз взглянуть на фотографию.

Зачем он, черт побери, позвонил по телефону? В этом темном городе, который никогда, да, именно никогда, так и не станет его городом, наверняка живут десятки Кабуров. Его бы ни за что не нашли.

Имя Грацциано напомнило ему о боксере, боксер – о Спортзале, Спортзал – о встречах, происходящих там по субботам, а сегодня как раз суббота.

Ему подумалось, что посещения Спортзала – единственные за последние годы приятные минуты в его жизни.

Он решил было сначала спуститься в метро, потом передумал: еще только начало месяца, а на Рождество он ждет прибавки к жалованью. И чуть не бегом направился к Восточному вокзалу в поисках такси.

У вокзала он и впрямь побежал. Кто-то, вероятно, опаздывающий на поезд, бежал за ним следом.

Рене Кабур толкнул проходившую парочку, извинился, открыл дверцу машины и крикнул шоферу:

– В Спортзал!.. На бокс!

Он тяжело дышал. Девять часов. Первый раунд, должно быть, уже начался. Он, вероятно, на него не поспеет. А ведь именно после той первой встречи в три раунда боксеров-любителей он пристрастился к этим вечерним субботним вылазкам. В 57-м году, в феврале месяце. Два боксера легчайшего веса, до 53 килограммов, маленьких, с маленькими злыми лицами.

Он пришел в Спортзал за компанию со старым школьным товарищем, который приехал в Париж на неделю и должен был вернуться в Жиронду, откуда и сам Кабур был родом. Град ударов, угрюмые взгляды, которыми обменивались маленькие боксеры во время отдыха. Но дело было не в этом. Когда один из боксеров, вышедший на ринг с простым полотенцем на плечах, упал с обреченным лицом, запутавшись руками в веревках, а его противник наносил, наносил и наносил ему все новые удары, пока рефери не схватил его в охапку и не оттащил в сторону, в зале поднялся невероятный шум, раздались громкие крики, грохот отодвигаемых скамеек, и вся толпа вскочила со своих мест, словно взмыла вверх огромная волна. И вот тогда-то все и произошло. Именно в эту минуту.

Рене Кабур вскочил вместе со всеми, он вопил, как и все, стараясь разглядеть, как пытается оторваться поверженный боксер и как пританцовывает от нетерпения боксер-победитель, и только позднее, гораздо позднее, он почувствовал, что у него болят ладони от яростных хлопков, а он снова стал самим собой, то есть ничем, стал человеком из толпы.

В следующий раз он поехал в Спортзал один, и все повторилось. Со временем он стал узнавать завсегдатаев, обменивался с ними прогнозами, в перерыве они угощали друг друга стаканчиком вина в бистро по соседству, и он испытывал удовольствие от сознания, что наступил субботний вечер и что после пустой недели снова наступит суббота.

Выходя из машины перед Спортзалом, Рене Кабур подумал, что уж на этот раз он наверняка будет последним. Но нет, тут же остановилось еще одно такси. Из него вышла женщина – одна, без спутников, она напомнила ему женщину из поезда, потому что тоже была брюнеткой.

Он пропустил ее у кассы, когда она подошла купить билет. Она была молода, но выглядела уже усталой, на ней было скромное черное пальто, в руках она держала сумочку, прижимая ее к груди, словно боялась потерять. Он увидел ее руки, натруженные, покрасневшие от стирки. Возможно, она жена одного из боксеров, указанных в программе, она будет ждать его в раздевалке после окончания матча, разделяя в душе безумные мечты своего муженька о больших гонорарах, удобной квартире, громком имени, редкой удаче.

Он посмотрел три встречи боксеров-любителей, но не испытал при этом обычного удовольствия, ради которого приехал. Он думал о вечерах, проведенных в Марселе в маленькой гостинице на авеню Республики, в жалкой комнатенке – каждый франк был у него на счету – постельное белье пахло лавандой, а в соседнем номере – и это было всего двое суток назад – находилась парочка, он слышал их ссоры и то, что за ними следовало. Он как раз только что вернулся. И держал в руках портфель с деловыми бумагами. Он просидел так, неподвижно, на постели, не снимая пальто, не осмеливаясь перевести дыхание. Стоны женщины слышались совсем рядом, по ту сторону перегородки, так близко, что он мог разобрать отдельные слова, а потом вдруг раздались короткие крики, которые явно срывались с человеческих уст, но напоминали резкие крики маленького зверька…

Он просидел так довольно долго: может, два, а может, и три часа. Он слышал, как они смеются. Он знал, что они лежат обнаженные на смятых простынях по другую сторону перегородки. Знал о ней вещи, которые знал только ее любовник. Что она, например, не сняла своего жемчужного ожерелья. Она купила его в Париже. Что у нее черные длинные волосы, спускающиеся до пояса. Они смеялись, ссорились, потом снова наступало молчание, и снова ее смех, и снова стоны и негромкие животные крики, невнятное бормотание, и картины, которые все это у него вызывало.

Он никогда не видел этой женщины. Он вышел из гостиницы, долго бродил по безлюдным улицам. Затем вернулся в номер. Их больше не было слышно. Они ушли.

Зрители медленно поднимались вокруг. Наступил перерыв. Он не осмеливался взглянуть в глаза соседям. Он спустился в туалет, смочил холодной водой горячий лоб. Глупо было с его стороны выходить из дому. У него уже жар. Он наверняка заболеет.

7
{"b":"30856","o":1}