— Ты просто плут!

— Нет, если бы вы видели, какие у них делаются физиономии: все в кучке, тесно прижимаясь друг к другу, с широко раскрытыми глазами и готовые шарахнуться в сторону при малейшем шорохе. Тогда я испытываю их и при малейшем колыхании травы, в которой скользнет пугливая лань, я вдруг громко вскрикиваю: тигр!.. Если эта молодежь потеряет голову и начнет метаться из стороны в сторону и стрелять, куда попало, то уж потом пусть они хоть двадцать лет пристают ко мне с тигровой охотой, кроме кроликов я им ничего не покажу, если же, напротив, я вижу, что мои офицеры сохраняют присутствие духа и хладнокровие, исследуют джунгли с должным вниманием и выпускают заряд, лишь убедившись в том, что цель стоит его, то я даю им возможность встретиться с тигром, так как знаю, что они не убегут от него!

— А кто поручится за то, что ты и с нами не сыграешь подобной штуки?

— О, саиб!

— Предупреждаю, что у нас нет времени для твоих экспериментов.

— Завтра утром Шейк-эль-Молук покажет вам тигра, я слишком опытный охотник для того, чтобы сразу не понять, с кем имею дело!

С этими словами он ушел, чтобы собрать своих людей.

Амуду, мозг которого был недостаточно эластичен, чтобы понимать шутки, прошел за ним следом несколько шагов, и я слышал, как он шепнул туземцу, что если тот нас обманет, то получит изрядную порцию розог.

Шейк-эль-Молук еле удостоил негра взглядом и пробормотал, очевидно, намекая на курчавую голову Амуду.

— Если баранья голова говорит о розгах, то, значит, у него у самого спина чешется от порки!

И ушел.

К счастью для него, мой нубиец не понял его ответа, а то мне пришлось бы выступить посредником, так как Амуду не жалел своих кулаков, если для этого подвертывался удобный случай.

Час спустя Шейк-эль-Молук явился сообщить нам, что он отправил вперед несколько человек, чтобы исследовать ту местность, куда он хотел вести нас и поискать следов буйволов. Несмотря на палящий зной, мы около полудня отправились в дорогу. У нас было слишком мало времени и мы не могли его терять.

Целый день до вечера мы шли прекрасными шоссе, обширными рисовыми и кукурузными полями, на равных расстояниях, с удивительной правильностью были проложены каналы орошения, питавшиеся из пруда, обсаженного рощицами из тамариндов, банановых и апельсиновых деревьев, в тени которых прятались хижины райо или крестьян, обрабатывавших эти поля.

И все это свежее, зеленое, кокетливое, залитое солнцем.

На каждом шагу, из каждой борозды, из каждого пучка риса вспархивали бекасы, но сейчас же и опускались обратно. Оказывается, что они так жирны, что не смогут высоко взлетать.

Мы настреляли их к обеду, и я нахожу, что мясо их было удивительно вкусно, сочно и нежно.

Эти поля с маленькими деревушками индусов, с очаровательными рощами казались нам бесконечными, но вот на горизонте стали вырисовываться точно облачка, которые мало-помалу превратились в холмы, покрытые лесом, и за ними, по словам проводника, текла река Китаб, цель нашей экскурсии.

На закате, около шести часов вечера, мы остановились у одной рощицы, быков отпрягли и повели на водопой,,. а мои люди расположились, чтобы приготовить себе поесть. Наши загонщики, как и их начальник Шейк-эль-Молук, были все мусульмане. Тчи-Нага и Дази-Пал, мой погонщик, были индусы, поклонники Брамы, следовательно, пища должна быть совсем отдельная, пилав у мусульман и карри у индусов, и то, и другое очень вкусно, мы с товарищем решили, что, кроме бекасов, мы попробуем стряпни тех и других из наших людей. Я подзадорил тех, и они старались изо всех сил отличиться… И действительно, так постарались, что мы не знали, кому отдать пальму первенства. Наступила ночь, когда мы начали подниматься на холмы Китаба, и вблизи они оказались совсем не холмами, а горами, довольно почтенной высоты, и чтобы облегчить подъем, мы поднимались не прямо, а почти параллельно вершине. Тихо обсуждали мы то, что ожидало нас завтра, наслаждались благоуханной свежестью очаровательного вечера, прислушиваясь к тысяче звуков, нарушавших ночную тишину неумолчным концертом. Мириады птиц, которые молчат в жаркий день, теперь пробудились и начали щебетать, а вот возле нас скользнул в кусты с протяжным воем шакал, вдали слышны могучие перекаты рева хищных зверей, и эхо повторяет их, точно отдаленный гром, а мы с моим другом лежали в полудреме под тентом нашей фуры и не подозревали того странного приключения, которое неожиданно прервало нашу экскурсию в самом почти начале. Звезды уже начали бледнеть, и пронизывающая свежесть уже начинала нам говорить о том, что утро близко. До сих пор все шло прекрасно, люди наши шли тесной колонной не столько из боязни хищных зверей, сколько из страха злых духов, которые, по индусскому поверью, живут в малонаселенных местах, как вдруг фура неожиданно остановилась, и мы услышали, что наши загонщики бегут по тропинке, которой мы шли, и бегут молча, не издавая ни крика, ни слова. Какой ужас парализовал их голос? Амуду окликнул их, но не получил ответа.

С быстротою молнии выскочили мы из фуры со словами:

— В чем дело? Что случилось?

— Кали, Кали, — пролепетал последний из убегавших, у которого от страха подкашивались ноги, и он еле поспевал за убегавшими товарищами.

Амуду проклинал беглецов на всех известных ему языках, обзывая их подлецами и трусами.

Подумав, что неожиданно появился тигр, мы бросились к оружию, как вдруг услышали шагах в десяти голос Амуду, наткнувшегося на что-то и упавшего:

— Я держу одного! — кричал он, поднимаясь с земли. Эта фраза озадачила нас еще больше, но не успели мы спросить, что там такое, как услышали жалобный крик:

— Не делайте мне ничего дурного, саиб, клянусь, что я не знал об их присутствии в этих горах!

— О ком ты говоришь? — спросил я нетерпеливо. — Говори скорее и яснее, а не то…

— Здесь туги, саиб! — проговорил Шейк-эль-Молук, так как это был он.

Несмотря на наше почти трагическое положение, мы с моим компаньоном не могли удержаться от взрыва хохота. И я, и господин де М. жили уже давно в Индии и не разделяли того суеверного ужаса, который внушает индусам эта знаменитая секта душителей богини Каи, или богини крови,

Эти душители, в сущности, представляют из себя шайку бродяг, которые, под маской религиозности, душат своих земляков, чтобы их ограбить, но в Индии не слышно не одного примера, чтобы ими был убит европеец, три сотни тугов испугаются одного карабина или револьвера белого, они отлично знают, что пока доберутся до него, то дюжина из них будет убита.

Во всяком случае, престиж белого таков, что достаточно одного европейца, чтобы на много миль в окружности не осталось ни одного из этих негодяев.

По нашей просьбе Шейк-эль-Молук, немного оправившись от испуга, конечно, благодаря нашему присутствию, подвел нас к тому месту, откуда его люди и он заметили этих каналий, еще метров за пятьсот от того места Шейк-эль-Молук начал трястись, точно в лихорадке, мы, сколько могли, успокоили беднягу, и, наконец, раздвинув кусты, он прошептал, затаив дыхание:

— Смотрите!

Никогда не забыть мне той странной картины, которая явилась нашим глазам. В конце той дорожки, по которой мы шли, приблизительно метрах в трехстах, расположилась под тамариндами небольшая группа туземцев тугов, они воздавали последние почести одному из своих, труп которого, по браманическим обычаям, был предан огню.

Позы присутствовавших, живописность их костюмов, игра пламени на листьях деревьев и сама сцена, полная дикой поэзии, вряд ли когда изгладятся из моей памяти.

Долго мы смотрели на эту картину, мне хотелось запомнить ее в подробности, чтобы потом зарисовать в своем альбоме.

На заре туги заметили нас и тотчас же разбежались, бросив наполовину обуглившиеся останки своего товарища на растерзание шакалам и хищным птицам…

Наступил день, но ни один из загонщиков не вернулся.

Редкий случай для индуса, бывшего лишь недавно у меня на службе: Дази-Пал, или маленький паж, танцующий перед своим господином, не бросил нас.