– До того, как вспыхнет ее всепожирающий огонь… – произнес старец и умолк.

– Что до того?

– До того распадется на малые страны Великая северная страна – твоя страна, воин, – не отводя взгляда от пылающего красным шара, ответил старец. – Еще несколько малых ручьев вольются в реку пролитой в ней крови, и, выйдя из берегов, она снесет все преграды и унесет Великую Мечту людей твоего племени…

– Когда это произойдет? – недоверчиво спросил Сарматов.

Но старец, словно не слыша вопроса, продолжил:

– …Преступления и блеск золота развратили ее вождей – на смену им придут еще более развращенные и поделят между собой то, что принадлежит всем. Тьма людей будет изгнана из своих домов, и они нигде не найдут пристанища. Дети будут обездолены, старцы обесчещены, мужчины и воины унижены, а юные дочери их и жены забудут про стыд и откажутся рожать детей. Место своих пророков займут чужие лжепророки, а свои пророки услышаны не будут…

– Когда это произойдет? – теряя терпение, вновь спросил Сарматов.

Старец, как и прежде, ничего не ответил, лишь монотонным голосом, словно читая молитву, продолжал изрекать:

– …И вспыхнет огонь войны на окраинах и в центре страны, и будет он не очищающим от скверны, а сеющим семена раздора и зла. Зло долго будет править людьми, ибо их великим божеством станет золото.

– Когда это будет? – почти крикнул Сарматов.

Старец, оторвав взгляд от шара, ответил с глубокой печалью:

– Скоро…

– Как скоро? – растерянно спросил Сарматов.

– Поверь мне, до этого момента остался ничтожный отрезок времени в несколько лет.

Старец пытливо посмотрел в лицо Сарматова и спросил:

– А воина не интересует его судьба?

– Моя судьба?.. Если все будет так, как ты говоришь, то я разделю ее со всеми!

– Много тяжких испытаний и скорби ждет тебя, воин! – воскликнул старец и показал на американца. – Твоя судьба прочнее цепи связана с судьбой этого воина – твоего пленника, потому что тот, кому оба вы служите, носит имя – Долг. А спасут тебя Вера и Любовь.

– Все это вы видите в шаре? – спросил Сарматов.

– Да, Река Времени концентрирует в этом шаре Память о Будущем…

– Вы хотите сказать – о настоящем…

– Настоящее условно, воин! – покачал головой старец. – Скорость, с которой Будущее переливается в Прошлое, быстрее скорости стрелы.

Посмотрев в сторону веселящейся молодежи, старец произнес:

– На рассвете мои воины проводят вас до Главной реки. Пока же пусть твои воины, – он кивнул на Алана и Бурлака, – повеселятся… Им вскоре предстоит долгий путь… Самый долгий…

Произнеся это, старец повернулся и перебросился несколькими словами на незнакомом языке со своим сыном. Поняв, что старец собирается уходить, Сарматов спохватился.

– Разреши мне задать еще один вопрос? – выдохнул он, дотрагиваясь до плеча старца.

– Слушаю тебя, воин, – сказал тот, обернувшись.

– Когда закончится эта война?

– Через полгода. Для того, чтобы ее закончить, тебя и послали сюда…

Туман рассеялся. Сарматов открыл глаза и увидел над собой ярко-голубое небо, на котором не было ни единого облачка. Оглядевшись по сторонам, он понял, что лежит на плоту, рядом с ним лежали Алан, Бурлак и полковник-американец. Старый Вахид хлопотал, привязывая плот к какому-то чахлому кустику на берегу.

Старик заметил, что Сарматов пришел в себя, и кивнул ему. Майор встал и пошел на берег разведать местность. Когда он вернулся, Алан с Бурлаком уже сидели на валуне и что-то возбужденно обсуждали между собой. Американец сидел на краю плота, свесив ноги в воду. Лицо его было сосредоточенно – видимо, какая-то мысль не давала ему покоя.

– Ну что, ребята, повеселились в подземном царстве, пора и в путь, – громко сказал Сарматов. – А кто-нибудь из вас помнит, как мы наружу выбрались?

– Вахид откопал, наверное…

– Что значит откопал? – нахмурился Сарматов. – Вы о чем?

– Ну, если, когда мы очнулись, песка на нас не было, значит, его с нас кто-то счистил. И я лично сильно подозреваю, что это сделал Вахид, так как больше просто некому было, – пояснил Алан.

– Да я вовсе не о том говорю, ребята. Я спрашиваю, кто-нибудь помнит, как мы из подземелий выбрались? – снова спросил Сарматов.

Бурлак с Аланом переглянулись, затем непонимающе посмотрели на командира.

– Ты, командир, часом, не заболел ли? – осторожно спросил Бурлак. – О каких подземельях речь?

– Как о каких? Вы что же, не помните ничего?

– Говори ясней, командир, – попросил Алан. – Я ничего не понимаю.

– И пещер не помните, и старца Ассинарха, и народ его? А танцовщицы! Вы что же, черти, и танцовщиц забыли?

– Командир, может, тебе того, соснуть лучше? – с тревогой в голосе спросил Бурлак.

Сарматов некоторое время размышлял. Удивительное дело, но, видимо, на самом деле, кроме него, никто больше не помнит о том, что произошло с ними во время самума. Что ж, может, оно и к лучшему.

– Ладно, ребята, я пошутил, – сказал Сарматов. – Хотел вас подколоть, да вы больно серьезными оказались.

Алан с Бурлаком облегченно вздохнули.

– Пора нам прощаться с Вахидом и дальше топать на своих двоих, – резюмировал Сарматов. – Путь неблизкий, поэтому стоит поторопиться…

После кроваво-красного самума, пронесшегося над изрезанной трещинами и провалами округлой, как глобус, поверхностью ледника, звезды, разом высыпавшие на небе, казались особенно крупными и яркими. На северо-востоке величаво выплыл полумесяц луны, осветивший мерцающим мертвенно-белесым светом ледник и вздымающиеся к звездам снежные пики гор. Провалы и трещины обозначились извилистыми черными полосами, среди которых, держась друг за друга, курсом прямо на луну тащились по мертвому ледяному пространству два человека, будто плыли в небе два блуждающих призрака среди нереально близких звезд.

– Стой! – просипел, дергая Савелова за рукав, Шальнов. – Опасно здесь – еще в трещину, чего доброго, улетим… Надо связаться веревкой…

Сняв рюкзак, он достал моток веревки и обмотал ею капитана. Тот, покачиваясь, стоял, еле держась на ногах. Глаза его были закрыты, он никак не реагировал ни на действия, ни на слова Шальнова. Казалось, разразись сейчас ядерная война, Савелов все равно не нашел бы в себе сил пошевелиться.

– Не спи, Савелов! – толкнул его Шальнов, пытаясь негнущимися, отмороженными пальцами завязать на груди капитана узел.

В конце концов, поняв, что руками ему этого сделать не удастся, Шальнов затянул узел зубами, оставляя на веревке куски примерзшей с губ и десен кожи. Кропящая изо рта кровь сразу превратила веревку в сосульку.

– Не спи, Савелов! – снова затормошил он раскачивающегося из стороны в сторону капитана. – Не спи, иначе хана!..

– А?.. Что?.. Где я?.. – очнувшись, вскинулся тот и, увидев перед собой лицо Шальнова, отшатнулся. – А?.. Ты кто?.. Кто ты?.. – выкрикнул он, стараясь оттолкнуть лейтенанта.

– Повело тебя, капитан, – догадался опешивший было Шальнов. – На высоте такое бывает…

– Кто ты?.. Что тебе надо от меня? – дико вращая глазами, продолжал выкрикивать Савелов.

– Рацию доставай… Пора в эфир выходить…

– А?.. Что?.. Какую рацию?..

– В эфир, говорю, пора выходить!.. – повторил Шальнов.

– А-а-а!.. – наконец дошло до Савелова. – В эфир!..

Его негнущиеся пальцы никак не могли справиться с тумблером на панели рации, и он протянул ее Шальнову:

– Говори ты, лейтенант!

– Всем погранзаставам Памира… Всем, кто слышит меня… – уносился к звездному небу и к лунному полудиску сиплый, наполненный мольбой голос Шальнова. – Я капитан Савелов… Капитан Савелов… Нахожусь в квадрате одиннадцать – четыре, два… Повторяю: одиннадцать – четыре, два…

Голос Шальнова звучал у крутого скоса ледника из рации в руках подполковника Сизова:

– …Обеспечьте эвакуацию… Повторяю: имею ценный заморский груз… Обеспечьте эвакуацию…