— Как настроение, орлы?

— Нормалек… отлично, товарищ майор! — откликнулся строй по-мальчишечьи радостными голосами.

Сам вид ротного — статного, широкоплечего мужика — вселял уверенность: с таким командиром не пропадешь, выдержишь и огонь, и медные трубы.

— Рота, слушай мою команду! — зычно крикнул Виноградов. — Повзводно шагом марш!

Колонна дрогнула. Первые спецназовцы, грохоча сапогами по металлу аппарели, вошли в самолет.

— Технику надежно закрепили? — спросил ротный у Святого.

— Я проверял…

— Растяжки натянуты?

— Я проверял, товарищ майор! — повторил Святой. — Что стряслось?

— Беда, Рогожин. В городе второй день погромы идут.

Киргизы узбеков, русских… — Майор закурил, сломав несколько спичек. Под нож, в общем, пускают.

— А милиция где, краснопогонники?

— Ну что ты заладил? Какая, к лешему, милиция! Какие внутренние войска! Комбату округ приказал срочно перебазироваться в Ош. Взять под охрану объекты.

— Какие объекты? — непонимающе переспросил старлей.

— На месте укажут. Представитель округа с нами летит.

Давай, Рогожин, дуй к взводу!

Самолет летел уже несколько часов. Фонари светились тусклым молочным светом. Десантный отсек напоминал внутренности библейского кита, который пообедал множеством людей в придачу к пророку Ионе.

Святой прислонился головой к жесткому ребру остова корпуса и заснул. Проснулся он с тяжелой, словно налитой свинцом головой, одуревшей от надсадного рева двигателей.

Самолет оставлял позади все новые километры. Хитроумные электронные приспособления помогали ему не сбиться с пути в ночной мгле.

— Эй, кто курит? — Святой засек в глубине отсека огонек. — Курит кто? Правила напомнить?

— Я это, товарищ старший лейтенант!

— Кто я? — не узнал голоса взводный.

Поднявшаяся с места фигура заслонила проход.

— Голубев, — виновато пробасил командир первого отделения.

— Не ожидал от тебя, сержант! Нарушаешь… — назидательно начал Святой и, внезапно поняв, как глупо его наставления будут звучать сейчас, смущенно замолк. — Садись на место. Я сам к тебе подойду.

Пол самолета исходил мелкой дрожью, и лишь иногда его сильно встряхивало. Осторожно переступая через ноги спящих солдат. Святой пробрался к сержанту.

— Подвинься! — легонько потеснил он одного из отдыхавших спецназовцев.

— А по рогам?! — сквозь сон пробормотал тот.

Голубев легонько поддал плечом забияку, да так, что весь ряд покачнулся.

— Я тебе их пообломаю, Скуридин. Совсем нюх потерял!

Взводного не пускаешь!

— Извините, товарищ старший лейтенант. Я не разглядел в темноте! встрепенулся радист первого отделения. — Слон, ты сказать не мог, да? Обязательно как бульдозер…

— Не ерепенься! Спи… — положил руку на плечо солдата Святой.

— Какой тут сон! Рядом с этим мамонтом! Придавит, — недовольно пробурчал Скуридин.

Из полумрака отсека донесся ехидный голос Серегина:

— Тебя задавишь, бобика московского…

— Глохни, пчелка дохлая! — огрызнулся Скуридин.

— Ребята, я вас чего-то не пойму. Слон, пчелка дохлая…

Вы что — ветеринары? — рассмеялся Святой. — Ну ладно, блатные с гражданки юшкухи приносят. Но вы…

— Все имеет под собой биографическую основу! — подался к нему Скуридин. — Вот Слон, к примеру…

— Что Слон? Про себя расскажи взводному, — глухо протрубил Голубев, пряча притушенный бычок.

— Мы одежду гражданскую сдавали, — не обращая внимания на сержанта, продолжал москвич. — Стоим рядком у склада, прапор по одному запускает, туфтяк гонит: мол, все запакуем и по домам отошлем. А у ворот «деды» собрались, отнимают у нас гражданку, кто артачится — в морду. Голубев подошел и тут же в пятак схлопотал: кроссовки отдавать не хотел. Кроссовки, товарищ старший лейтенант, хреновые, одно только название. А Голубев уперся рогом: не сниму, и все тут. Ну ему еще разок торец шлифанули. Тогда он лапищами за железяку какую-то схватился, вырвал ее с мясом и пошел «дедов» гвоздить! — От восторга Скуридин даже проиллюстрировал свой рассказ размашистыми жестами. — По хребтам, по чайникам… Молотит, блин, всех без разбора.

Куликово поле… «Деды» пищат: «Скотина, нам же домой, а не в госпиталь!..» К прапору на склад ломятся! Прапор перепугался, никого не пускает, караул, — орет, — вызывайте.

Слон носится, кричит: «Всем гробы красным обобью». Потеха! Насилу угомонился. Ну вот… Поуползали «деды», но пригрозили: «Вешайся, „дух“, мы тебе этого не простим!»

Мы в карантине курс молодого бойца проходили. Жили на первом этаже нашей казармы, да там и сейчас карантин…

Скуридин сделал паузу, давая понять, что переходит к самому интересному.

— Ночью пробралась компания «дедов» и к нам. Двери в карантине после отбоя запираются. С нами двое сержантиков только что из учебки и дневальный на тумбочке. «Деды» дверь долбают сапогами, вопят: «Отдайте нам этого Слона, иначе всех вас уроем». Сержанты, что салажата, испугались, дежурному звонить собрались.

— Ты, Скуридин, себя не забывай! — напомнил Серегин, пробравшийся поближе к командиру.

— Я про Слона…

— Сам уделался со свистом. Забился в сушилку! — перехватил повествование неуемный младший сержант Серегин. — Про челюсть сломанную что-то гугнил!

— Лажу прешь, Колян. Не было такого! — пытался перечить посрамленный Скуридин.

— Не впаивай старшему лейтенанту мозги! — оборвал его Серегин и перехватил эстафету. — Прут «деды», хай подняли, что дверь сломают. У нас душа в пятках. По рылу схлопотать не очень хочется. А Голубь в одних трусах по коридору рассекает, смотрит, как мы мечемся. Ходил, ходил, потом дневального с тумбочки снял. — Серегин переставил автомат, показывая, как это было. — Тумбочку приподнял, она здоровенная, не из фанеры, а из дерева, разогнался и ею в дверь! Точь-в-точь тараном…

— У меня был похожий случай! — неожиданно вставил Святой и усмехнулся. Вспомнился ему бравый солдат Швейк с его знаменитым: «Аналогичный случай был в нашем полку».

— Да ну! — искренне удивился Серегин. — Расскажите!

— Нет, давай ты до конца боевик свой доводи…

— Дверь Слон вынес! «Деды» врассыпную! Усекли, что тумбочкой по голове схлопотать — вовек не поправиться.

Кому на дембель придурком идти хочется. Вот Вася и стал Слоном. Серегин похлопал Голубсва по плечу. — Строгий, но справедливый!

— Ты, Колька, про пчелок давай! — смутился укротитель «дедов».

— Офигели, зачем товарищу старшему лейтенанту стучать! — осекся Серегин.

— Давай выкладывай! Дорога долгая. Надо же мне знать, какими головорезами командую! — иронично заметил развеселившийся Святой. — Вот Голубева я дразнить уже не буду. Рэмбо!

Незаметно проснувшийся взвод собрался около своего командира. Солдаты сели в проходе, подложив под себя рюкзаки.

— Напился Серегин в увольнении, — нехотя начал Скуридин. — Вернулся в часть на полусогнутых. У КПП командир дивизии стоит. Сгреб Коляна, трясет: «Из какого подразделения? Позор! Пьяный спецназовец хуже свиньи…»

«Свинья — животное с наиболее развитым интеллектом, — авторитетно заметил Серегин. — Французы их обучают трюфеля рыть, а англичане на таможне наркотики искать натаскивают».

— Колошматит Коляна, — взахлеб тараторил Скуридин. — Посинел комдив от злости…

— Выбирай выражения, трещотка. О командире дивизии говоришь! — одернул Голубев —..А Серегин ему: «Мертвые пчелы не жужжат!» И все!

Взрыв хохота потряс мрачные внутренности транспортника. Громче всех гоготал сам Серегин.

Святой понимал, что должен сказать нечто назидательное о недопустимости пьянства в войсках, но сам смеялся до колик в животе. Отдышавшись, он все-таки выдавил:

— Попадешься, Серегин, я тебе лично клизму литров на пять ввинчу и в клозет сутки пускать не буду!

— Заметано, товарищ старший лейтенант! С киром завязал. У меня трагедия в тот «увал» приключилась…

— Трагедия? Трави про трагедию! — В предвкушении очередного прикола Серегина Святой подобрел. — Курите, парни, кому невтерпеж! Одну сигарету на троих, не больше.