– Суд сегодня прошел в Петербурге, – говорила Тамара, – Наши ребята отзвонились, там все в порядке. Завтра вернутся, будут подробности, но это уже несущественно… Юровскому отказано в удовлетворении иска в связи с отсутствием нарушений действующего законодательства, – она откинула за плечо мешавшие локоны, – Он заявил, конечно, что подает на апелляцию. Но я не думаю, что это что-то изменит. По сему, питерцы уже могут подавать документы на допэмиссию в ФКЦБ.

– Вот ФКЦБ меня как раз и волнует, – проговорил Голубка, – если сейчас на Корпорацию так взъелась прокуратура, нет никакой гарантии, что и ФКЦБ не захочет им подпеть. Зарубят документы на корню…

Тамара кивнула, соглашаясь:

– Согласно, Игорь Мстиславович. Но все равно мы об этом не узнаем, пока не подадим заявку, верно?… Два судебных решения в нашу пользу – это кое-что, и вряд ли ФКЦБ будет оспаривать законность сделки. В этом случае они, скорее, будут цепляться к оформлению документов. Но мы подстрахуемся, я отряжу питерцам в помощь Женю Зенгера – он человек педантичный, и на ценных бумагах собаку съел, – она улыбнулась, вспомнив негласную кличку своего зама – Евгения Борисовича за глаза звали не иначе как «Зэебэ».

– Окей, – подытожил Старцев, – значит, начинаем проведение допэмиссии. – Спасибо, Игорь Мстиславович, не буду вас больше задерживать, семья, поди, заждалась… Как дела у ваших, кстати?…

– Все хорошо, Олег Андреевич, – Голубка улыбнулся, – Димка уже третий класс заканчивает… отличник…

Поздний и единственный сын Голубки, Димка, родился хилым и болезненным. С младенчества не вылезал с «больничных», а два года назад у мальчишки обнаружили жуткое какое-то заболевание почек, из-за которого почки отказывались фильтровать кровь. Малейшая инфекция, попадавшая в организм, грозила смертью. Восьмилетний парень был объявлен инвалидом, жизнь семьи превратилась в ежедневный кошмар.

Ребенку требовалась пересадка хотя бы одной здоровой почки, но ни за какие деньги Голубка не сумел найти ни донора, ни хирурга, готового провести столь сложную операцию на маленьком, истощенном постоянными болезнями теле. Когда слухи об этом дошли до Старцева, он вызвал Голубку к себе, продержал в кабинете четверть часа, после чего зам, курирующий промышленные активы, вышел из кабинета главы Корпорации со странно дергающимся лицом и красными глазами, а Старцев отдал секретарше Наталье распоряжение: разыскать… договориться… если потребуется – соединить, я буду говорить сам… Через неделю мальчика прооперировали в одной из лучших германских клиник, а еще через два месяца худой, бледный, с синими тенями под глазами, но живой и находящийся вне опасности Дмитрий Голубка вернулся домой.

Этот, как бы ненароком, походя совершенный Старцевым, поступок сделал его почти богом в глазах Димкиной матери, да и самого Голубки…

– Ну, привет ему, – улыбнулся Старцев, – Всего доброго, Игорь Мстиславович… А вы, Тамара Александровна, задержитесь пока…

Голубка покинул кабинет, оставив шефа беседовать с директором Правового департамента.

Тамара была единственной женщиной, добравшейся до высшей ступени управленческой лестницы «Росинтера». Не потому, что отцы-основатели Корпорации не верили в женский разум, а потому, что так уж как-то складывалось.

Подававшие надежды дамы-менеджеры, еще вчера так стремившиеся к служебным вершинам, вдруг выходили замуж и рожали детей, вылетая из непрерывного, ежесекундно менявшегося процесса созидания большого бизнеса. Или вдруг начинали плести интриги, ссорясь со всеми подряд и превращая вверенное им подразделение в змеиный клубок. Или обнаруживали, что чрезмерно длинный рабочий день плохо влияет на супружескую жизнь и воспитание детей, и оказывались перед выбором: на семью наплевать, или на работу. Ни то, ни другое карьерному взлету не способствовало.

С Тамарой же ничего такого не случалось. Она развелась еще до того, как девять лет назад пришла в первый старцевский офис в качестве юриста, да так с тех пор и не вышла замуж. Детей не было. Никаких преград не вставало между ней и работой. При этом на загнанную рабочую лошадку она походила меньше всего.

Госпоже Железновой, директору Правового департамента Корпорации, было тридцать шесть. Несмотря на долю грузинской крови, обещавшей раннее увядание, выглядела Тамара несколькими годами моложе.

Темные природные кудри вились по плечам вольно, никогда ничем не собранные, ни в какие узлы не скрученные. Белокожее лицо с неправильными, в общем, чертами – вот и подбородок тяжеловат, и нос мог бы быть поизящней – хранило выражение спокойного радушия. Среди белесого славянского племени главный юрист Корпорации смотрелась экзотической птицей.

Тамара свои особинки знала и любила, подчеркивая непохожесть на прочих: тяжелыми серьгами, браслетами – старинными, или под старину, сладкими пряными духами, совсем не офисной одеждой – всегда что-нибудь длинное, плещущее у ног, да с каким-то палантинами или шалями. Красавицей эту женщину не называли, но мужчины ей вслед оборачивались.

– Рассказывай, Тома, – улыбнулся навстречу Старцев.

– Рассказываю, – Тамара присела в кресло, только что покинутое Голубкой, отбросила мешавшие волосы – вспыхнули искрами браслеты – и раскрыла блокнот, – Мы еще раз пересмотрели материалы Генпрокуратуры. Все их претензии базируются исключительно на разнице толкования равных по силе законодательных актов. Они ссылаются на Закон о приватизации, мы же основываемся на указах Президента. Значит, чтобы решить вопрос о легитимности приватизации Снежнинской «горки» необходимо сначала дать заключение по легитимности Президентских указов. Это, разумеется, может решать только Конституционный суд, но в Конституционный суд прокуратура не сунется без указания нового Президента. А новый Президент, насколько я понимаю, такого указания не даст. Устраивать разоблачения предшественника… нет, насколько я понимаю, это – не в его стиле.

– Умница, – резюмировал Старцев.

Эта женщина всегда возвращала ему хорошее настроение. Она ни на что не жаловалась, в делах была собранна и легка, а в словах не фальшивила. Ее «ты», обращенное к Старцеву в приватном разговоре, и «вы», предназначенное для общения прилюдного, публичного, были одинаково искренни.

– Олег, – Тамара подперла голову рукой, и снова вспыхнули на браслетах камешки, – А теперь ты мне расскажи. Ты что-нибудь узнал? Что происходит-то?

Старцев вздохнул. В последнюю неделю ему ежедневно задавали этот вопрос человек десять. И столько же раз он сам задавал этот вопрос другим – Сереге Малышеву, Шевелеву, Щеглову, Березникову, да той же Тамаре Железновой.

– Мутно все как-то, – пожаловался Старцев, – По всему выходит, что наезд – инициатива прокурорская. При этом он ведет себя крайне уверенно, и четко знает, что делает именно то, что нужно. Откуда у него такая уверенность – неизвестно. На то, что акция согласованна с Кремлем, не похоже. Но при этом и попыток остановить процесс Кремль не делает. То ли, действительно, решил остаться над схваткой, то ли… – Старцев потер переносицу.

– Ну, а ты-то сам что думаешь? – спросила Тамара.

– Я-то? – он откинулся на спинку кресла, – Я-то думаю, что без советчиков не обошлось. При этом речь идет не о заказной акции, с этим прокурор связываться не будет.

– Шантаж? – блеснула глазами Тамара.

– Вряд ли. Нечем, вроде, шантажировать. Теперь, я думаю, нескоро по телевизору будут показывать «человека в сауне, похожего на генерального прокурора». Теперь все похожие на генеральных прокуроров люди дома моются, в ванне… – он усмехнулся, – Ну, а раз купить его не могут, шантажировать нечем, остается одно – убедить. В том, что на нашей «горке» он заработает себе лавры борца за соблюдение законности.

– Убедить его в этом на существующем материале… – Тамара постучала наманикюренным ногтем по блокнотику и покачала головой, – Невозможно!

– Конечно, невозможно, – кивнул головой шеф, – Следовательно, что-то кроме этого ему подсунули, – и, видя, как повела тонкой бровью Тамара, махнул рукой, – Знаю, что нечего. Знаю. Но это же не проблема. Если требуется что-то, чего в реальности не существует, надо это что-то выдумать.