Передохну, выпью кофе и пойду на урок к Любимову. Господи! Что я жду от этого собеседования — любопытство. А так... Шопен концертмейстеру Воскресенской сказал: «Уйду из театра». Я ей раскрыл секрет — у них у всех появилась лазейка в связи с созданием другого театра. Любимов, может быть, и догадывается о таком возможном перебегании. Для меня-то исключено, а для других...
Гений был краток: «В целом у меня сильнейшее впечатление от вчерашнего спектакля. Я его никогда не забуду. Спасибо большое!»
Любимов остановился на моем виде, костюме, ему хотелось бы обинтеллигентить меня:
— Пастернак и в ватнике, в кирзачах — видно, что Пастернак, а на нас с тобой ватник надень — мы слесаря, подозрительные типы.
Тут я захохотал. Всю эту короткую беседу я записал на свой диктофон.
12 мая 1993 г. Среда, мой день. Молитва, зарядка, обжорка
Если в три дня Пец не уладит дела с фирмой Фитринелли, местный суд запретит играть спектакли в рамках фестиваля.
Любимов: «Любой суд будет на моей стороне, мы ставим по мотивам... Считайте, что слово „жалнушка“ — мое слово, я выдумал».
«Облагороженное внутренним содержанием лицо» — вот пока чего не хватает, вот что надо доприобрести до возможной премьеры. И если даже Любимову не дадут ее играть, это обернется пользой для него в виде очередного мирового скандала.
Псевдо — какое хорошее слово, любимое у Шнитке. Псевдятина... Вот от этой псевдятины и надо избавляться. Хуже всего быть псевдоинтеллигентом в жизни. Но на сцене создать иллюзию необходимо намеком, осторожно, корректно, просто, чтобы зритель каким-то чутьем ощутил, что мной изображаемый поэт другие корни сословные имеет, чем, скажем, Есенин, Клюев.
13 мая 1993 г. Четверг. Молитва, зарядка
Интересно, чем нас встретит шеф, каким порадует сообщением. В театре сорван декрет Лужкова, запрещающий раздел и отменяющий решение Моссовета-Гончара. Почему-то произносилась фамилия Руцкого, в какой связи — не понял.
Хочется скандала с «Живаго» громкого, афишного: русским не дают играть нобелиат-отказника, он все при жизни продал, и права, и Россию. Хочется и премьеру сыграть успешно.
Хочется собрать детей — Дениса — Сережу — Артема — Надю, братьев — Володю и Ивана, братьев из Антоновки — Ивана, Виктора, поехать в августе в Б. Исток и отработать дней 10 бесплатно на постройке храма. А жить бы в доме на Ленинской. Собрать и живых одноклассников. Может быть, Геннадия Несмеянова к этому делу подключить, чтоб он помог в организации. Или Клаву, все ту же Клаву Гальцеву. Храм Покрова — это и есть мое покаяние за отца моего Сергея Илларионовича, ослепленного проклятой коммунистической идеей, столько душ погубившей, давшей волю и цель в жизни пьяницам, бездельникам, лодырям и ворам.
15 мая 1993 г. Суббота. Молитва, зарядка, душ
Считаю, что в принципе Донны Анны желают Дон Жуанов не менее, чем те их, и вопрос только в том, не слишком ли повязана очередная Донна Анна с каким-либо Карлосом (зарплата, карьера, машина, деньги). И любопытство Евы («тот самый») — «черная дыра», в которую аэродинамично засасываются испанские соблазнители.
Катя Любимова переменилась. У нее появились какая-то теплота, доброта и заботливость без рангов. Раньше она здоровалась только с Высоцким, теперь она одинаково внимательна как к Золотухину и Шаповалову, так и к неизвестной ей Ренате. Какая-то хорошая семейственность, свойскость, — раньше этого не было. Например, в Эдинбурге она была одна, сама по себе.
16 мая 1993 г. Воскресенье — отдай Богу. Молитва, зарядка
Но у меня есть еще одно заветное дело, «21-й км» — покаяние мое и С. И. Храм мой, мое покаяние. Я напишу завещание: похоронить меня в усадьбе на территории храма. Заслужу же я к тому времени два метра на могилу у Родины своей. «Ты что, с ума сошел. Не вздумай!» Поэтому рожай Олю или еще кого-нибудь, чтобы вся родня была привязана к Алтаю.
18 мая 1993 г. Вторник. Молитва, зарядка
Публика немногочисленная вызывала нас, а мы соответственно аплодировали шефу, который, кажется, всех убедит, потому что роман мало кто дочитал до конца и еще меньше тех, кто его вообще открывал. Роман знают по кино, а из кино помнят только мелодию, поэтому вранье его — «3/4 вообще моего текста» — падает на благодатную почву. Кстати, заграница его в этом смысле растлила, он врет напропалую. Мне кажется, даже сам запутался кое-где и кое в чем. Например, посещение Пастернака и беседа с ним один на один — все это выглядит подозрительно, белыми нитками шито. Станет Б. Л. перед каким-то смазливым актеришкой душу выкладывать и к тому же такие тексты выдавать: «Я не люблю ни вождей, ни оппозицию». Бред! Кто в это поверит?
19 мая 1993 г. Среда, мой день. Зарядка, молитва. Вена
Чего я ждал от этой работы и что получил. Я получил главное в биографии, в послужном списке, в перечне ролей — исполнитель роли Живаго. Смехов? Нет! Филатов? Нет! А кто же? Я. Это состоялось. Факт, вчера происшедший, — вот главное событие последнего года жизни.
СКАНДАЛ! Ведь после вчерашнего представления в газетах может разразиться (и Губенко через свою мафию мог об этом позаботиться) такой скандал — что привез Любимов! Старых актеров без голосов!! Приму-балерину поставил за задник изображать сексуальную палитру! Тенью в ученическом платье. Хоры фальшивят и портят мелодии Шнитке. Халтура на Венском фестивале!! Не стыдно за марки продавать имя Пастернака и наживаться на давно забытом скандале советского нобелиста!! Труппа послушных баранов, подчиняющаяся импотенту режиссеру, болтающему о прошлом, приписывающему себе несуществующие подвиги, слова и поступки, изображающему себя чуть ли не другом Пастернака, его духовным наследником. Скандал может быть чудовищным и точным по узнаваемости. Вот чего я боюсь. И возвращаться домой с такой славой и такой прессой — лучше не возвращаться.
Сегодня артист Золотухин был блестящ! Сегодня можно спрашивать у него, счастлив ли он, потому что он счастлив. Благодарю тебя, Господи! И отчасти папу с мамой, сестру, Тамару и Ирбис.
20 мая 1993 г. Четверг, раннее-раннее утро. Молитва
Любимов был весьма груб вчера с Анькой. Она, бедная, плакала в уборной. «Пусть он свои отношения с женами выясняет, не со мной... Неделя унижений и хамства. Со мной так в жизни никто не разговаривал!» А ее финальный монолог он убрал вместе с Родионом, и, думаю, очень правильно сделал. «Ваши страдания и слезы дальше 3-го ряда не доходят», а несколько дней назад он говорил ей очень хорошие слова об этой сцене, и мне один на один. И вот перед вторым спектаклем за час до начала он убирает у актрисы весь текст и всю самовыявленческую сцену, да еще кричит и грубит ей в присутствии других — есть от чего сойти с ума. Но Анька, отплакав, собралась, и такое тепло от нее на сцене... Думаю, наши отношения партнерские и человеческие развивались не так уж и неправильно, вернее, не так, как мне хотелось — разговоры, беседы при луне. Нет, она человек свободный, независимый, очень деликатный. Таганского хамства нет в ней близко, и шипом змеиным, как две подружки, не заражена она. Храни ее Господь!
На «Таганке», как рассказывает прилетевшая на премьеру девочка Беляева, с депутатами приезжал в театр Губенко. Выходил на сцену, пел «Россию», читал стихи и говорил, что это наша сцена (Содружества), что скоро здесь будет поставлена С. Соловьевым чеховская «Чайка». Что это? Что за разбой?
Важно. Все театральные веды — критики, историки — из Америки, Франции, Германии, с которыми я встречался, определенно и автономно высказывают радостную мысль, что не зря приехали и увидели «Живаго», что Любимов не кончился, а «Живаго» — начало новой «Таганки», новой эстетики, музыкальности и театральности. Что у книг, которые они пишут о Любимове, теперь будет замечательный конец, предполагающий рождение и развитие. Это очень важно. Гораздо важнее того, что в какой-то газете меня назвали «бриллиантом». Пока не увижу — не поверю, во-первых, а во-вторых, я и сам это знаю про себя. Интересно, во сколько оценивает этот «бриллиант» Любимов?
