Напрыгавшись и наоравшись, Гуськов сбежал по горе вниз, впрыгнул в «Ниву» и уехал. Борис достал телефон. Сеть была плохая. Он глазами смерил расстояние до верхушки горы и с сомнением покачал головой. Еще неделю назад он, не задумываясь, зашагал бы вверх. Теперь он не доверял своему телу.

– Давайте я проверю, – предложил Тимоха.

Он взял протянутый ему телефон, в несколько гигантских шагов очутился на вершине горы.

– Ловит! – обрадованно закричал он. – Кого набрать?

– Дмитрия!

Тимоха поколдовал над телефоном.

– Есть! Сигнал идет! Что сказать?

Добров дернулся в сторону Тимохи, но тут же остановился. Действительно, что сказать Димычу, который ему теперь то ли друг, то ли враг? Сказать, что жив и здоров, но самостоятельно не может добраться домой?

Тимоха сверху отчаянно жестикулировал.

– Объясни… как сможешь, – буркнул Добров и махнул рукой.

Тимоха что-то заговорил в трубку, потом стал перебегать с места на место, орать отдельные слова. Вероятно, сеть была непостоянна. Парень прыгал по горе, как и предыдущий товарищ. Потом уставился на телефон. Постояв так несколько секунд, стал спускаться.

– Телефон разрядился.

Борис уже понял, что этим все закончится. Он вспомнил слова Полины. Зачем-то он очутился в этой дыре, оторванный от мира. Он сейчас не принадлежит себе. Нужно расслабиться и плыть по течению.

– Поехали домой, Тимоха.

– Поехали.

Возвращались молча. Теперь настроение Бориса изменилось. Он задавал себе вопрос: смог бы жить здесь? И сам себе отвечал: нет, не смог бы. Не выдержал бы созерцания всеобщей нищеты, выпирающей то упавшим забором, то осевшей крышей сарая, то некрашеными окнами клуба… Кругом разруха, запустение, вчерашний день…

– А это наша столовая. – Тимоха показал на длинное одноэтажное кирпичное здание с облезлой дверью. Сбоку торчало дощатое сооружение известного назначения вовсе без дверей. – Когда-то здесь такие беляши жарили! – вспоминал Тимоха. – Наш колхоз раньше был миллионер. В каждом втором дворе – машина. А сейчас снова на санях ездят.

– Ну, ты-то, наверное, тех времен не помнишь. А, Тимофей?

– Я – нет. Дед рассказывал, и мама помнит.

– Ну а ты скорее всего мечтаешь уехать отсюда куда глаза глядят.

– Почему вы так думаете? – возразил парень. – Как же я маму оставлю одну? Ей без меня трудновато придется.

– Чем же ты здесь займешься?

– Мало ли чем? Вон дядя Володя Никитин маслобойку построил. И я что-нибудь придумаю. Сначала в армию пойду, потом сельхозакадемию закончу. А потом обязательно что-нибудь придумаю!

Добров повернулся, чтобы лучше видеть лицо своего спутника.

– Тимофей, дай я пожму твою руку!

Они обменялись рукопожатием. Когда вернулись домой, Полины не было.

– Мама на репетиции в клубе, – пояснил подросток.

– А ты что будешь делать?

– Корову посмотрю, она у нас отелиться вот-вот должна. А потом ужин буду готовить.

– Меня в напарники возьмешь? Не привык я, брат, без дела сидеть.

– А что вы умеете?

Борис честно подумал:

– Курицу могу жареную, отбивные и плов.

– Тогда – плов. Только вы таблетки не забудьте выпить. Вон мама на холодильнике оставила.

Добров улыбнулся и молча проглотил таблетки.

Часа полтора они провозились с пловом. Зато когда Полина вернулась, ее в сенях встретили такие запахи, что она решила – Любава приехала. Но ошиблась. Ее сын Тимофей укутывал утятницу фуфайкой. А их гость в рубашке с закатанными до локтей рукавами и в хозяйском фартуке тер на крупной терке черную редьку. По кухне гуляли сногсшибательные запахи.

– А я думала – сестра приехала, – почему-то не отрывая глаз от больших ловких рук Доброва, сказала Полина.

– Мы сами ужин готовим, – доложил Тимоха.

– Мы сами с усами, – добавил Добров. Он повернулся, озарив ее широкой улыбкой.

От этой неожиданно сложившейся картины – мужчина в ее фартуке и сын у стола – вдруг перекрылось дыхание. Полина поспешно отвернулась, якобы торопясь снять пальто. Она не могла понять, что с ней, и какое-то время не решалась войти в кухню.

Позвали деда. Он пришел хмурый. Полина по лицу поняла: поиски не увенчались успехом.

– Почитай, больше полсела обошел. Не был только на Горбатке и за оврагом. Никто ничего не видел, но валят друг на друга почем зря.

Полина виновато взглянула на гостя:

– Надо же было такому случиться! Ведь под самыми окнами машина стояла.

– Говорю тебе – свои! – сказал Петр Михайлович.

– Да у нас полдеревни свои, – резонно заметил Тимоха. – Разве теперь кто признается?

– Не пойман – не вор.

Борис неловко почувствовал себя, оказавшись виновником всеобщей суматохи.

– Да ладно, забудем. В конце концов, на автобусе уеду. Машину потом пригоню. Давайте лучше пробовать наш с Тимохой шедевр!

– Пахнет вкусно, – согласилась Полина. – А рис-то какой рассыпчатый!

– Мы старались, – скромно принял похвалу сын.

Плов действительно оказался замечательным. Петру Михайловичу был интересен городской гость, и за ужином он исподволь затрагивал то одну тему, то другую. Искал ту, на которую откликнется Полинин постоялец. А Добров откликался на любую. Начали с охоты и рыбалки, плавно перешли к природным катаклизмам и ко всеобщему потеплению. Затем сделали крюк в сторону инопланетян и развития космоса и наконец перешли к политике.

В самый разгар громкого разговора в сенях раздался топот и затем – робкий стук в дверь.

– Заходите! – крикнула Полина.

Дверь скрипнула, и на пороге появился дядя Саня, сосед Петра Михайловича.

– Вечер добрый. – Дядя Саня виновато улыбался, переминаясь с ноги на ногу.

– Садись, дядь Сань, гостем будешь, – пригласила Полина.

Гость стрельнул глазами на стол и, не увидев там бутылки, скромно вздохнул:

– Я это… по делу я. К Михалычу…

– Как, Сань, олени тебя больше не беспокоят?

Сосед еще больше засмущался, втянул голову в плечи. Большие красные ладони смиренно мяли шапку-ушанку.

– Ты давеча приходил насчет колес, моя говорила. А меня не было… Я это… у шурина был.

– Ну. Приходил. Так ты знаешь, где колеса?

– Ну, знать – не знаю, а кое-что видал, – степенно доложил сосед.

– Ну так не тяни, говори. Да пройди в избу-то, не стой пнем!

– Ну так… вышел я вечером покурить на крыльцо… Стою это… тихо так… А поздно уже, часов двенадцать… Нет, час. Да, час уже, потому что кино по второй как раз кончилось. Ну вот… Стою, докуриваю… Тихо так. С Полканом вашим о жизни разговариваю. И смотрю – тень как бы мелькнула от Полининого двора.

Гостя слушали молча. А Петр Михайлович смотрел на соседа, не скрывая скептического отношения.

– Слушай, Сань, а ты, случайно, не того? А то, может, как с оленями?

– Да ну! Тверезый был, говорю. Полкан твой пьяных не любит. А тут разговаривает со мной через забор, поскуливает.

– Надо у Полкана спросить, – улыбнулась Полина.

– Ну а дальше-то что? – не выдержал Тимоха. – Кто же это был-то?

– Кто был, я не разглядел. Кто ж знал, что колеса пропадут?

– И ты не пошел поглядеть, кто это шастает по ночам?

– Пошел. Только за фуфайкой в сени сбегал, а то стоял в одной телогрейке. А зябко…

– Ну, понятно, Саня. Пока ты за фуфайкой бегал, вор тоже даром время не терял.

– Да, ему удалось уйти. Но следы-то остались!

– Следы? – хором повторили присутствующие.

– Вот такая лапа! И следы навоза по краю.

Кончив свою речь, дядя Саня с достоинством распрямился и оглядел собравшихся.

– Да может, эти следы твоя Нюра оставила. Сходила к скотине вечером и вышла за калитку по какой надобности?

– Не Нюрина нога! – обиделся дядя Саня. – Я своей Нюры ногу знаю.

– Вы, наверное, кого-то подозреваете? – предположил до этой минуты молчавший Добров.

Дядя Саня вновь скромно потупил взор.

– Да пройди в избу-то! – не выдержал Петр Михайлович. – Чё на пороге топчешься, ни тпру ни ну! Чаю выпей!