Так оно и шло. Известия о новых трагедиях и религиозных волнениях поступали почти ежечасно. Это был величайший кризис правления Харры – такого на Таннахилле не случалось уже лет пятьсот.

Бертрам Джаспари, разумеется, попытался использовать обострение обстановки с максимальной выгодой для себя. Он втягивал Койвунеймин в свои интриги и обвинял Харру в том, что она объявила о триумфе Данло на всю планету. Наманпилот на самом деле не входил к мертвым, утверждал он. Данло ви Соли Рингесс лишь попытался вступить в контакт со страшной красотой алам аль-митраля, но потерпел неудачу.

При первом же взгляде на души мертвых Архитекторов он обезумел и впал в кому, что произошло бы с любым другим человеком на его месте. Многие таннахиллские Архитекторы верили Бертраму и охотно слушали его речи о коррупции в Церкви и необходимости вернуть ей былую чистоту.

Но через семь дней после своего судьбоносного Вхождения, как стали называть это событие, Данло нанес растущему авторитету Бертрама сокрушительный удар, сделав одно простое заявление. Он рассказал один секрет, которым поделилась с ним в алам аль-митрале Мораша Эде, вторая дочь Николоса Дару Эде. По ее словам, первые Архитекторы встроили в клариевый саркофаг с замороженным телом Эде тайник. Вот уже три тысячи лет Эде покоится над кубом, где заключено некое сокровище. Данло не знал, что это за сокровище, но рассказал, как найти тайник и каким паролем он открывается.

Бертрам и его ивиомилы охотно презрели бы это невероятное откровение, но не осмелились. На следующий день после того, как бунтовщики на двенадцатом уровне Орнис-Олоруна почти полностью разрушили две мелкие пищевые фабрики, Харра послала своих охранников в Мавзолей Эде проверить истинность “пророчества” Данло. После произнесения пароля Эде “Я дверь. Постучи, и она откроется” в стенке клариевой гробницы, к изумлению всех присутствующих, открылась потайная панель. В тайнике обнаружился алмазный диск, очень похожий на те, что хранились в Обители Мертвых, но на нем были записаны не паллатоны умерших Архитекторов, а святые слова самого Эде, человека, ставшего Богом. Теологи, исследовавшие содержащуюся на диске информацию, сообщили, что это любовные стихи, посвященные Эде его третьей жене Аристе Мири – иначе говоря, “Пассионарии”, одна из пяти пропавших книг Алгоритма. То, что этот бесценный клад был найден благодаря доблести намана из Невернеса, привело Бертрама Джаспари в смятение и бешенство. Будь у него хоть толика стыда, он извинился бы перед Данло и попросил у Харры прощения. Но он, как показали последующие события, только удвоил свои усилия по программированию умов против Харры и ее правления.

– Если Бертрам не прекратит своей поджигательной деятельности, люди взбунтуются и пойдут штурмовать дворец, – изрек голографический Эде. Он все так же светился над алтарем, озаряя собой священную кибернетику и висячие цветы ананды. Если Данло не сбился со счета, Эде предупреждал его об опасности в 1719-й раз со времени их прибытия на Таннахилл. – Могу только надеяться, – продолжал образ, – что этим варварам не вздумается штурмовать мою гробницу в поисках других сокровищ. Если они случайно повредят саркофаг, восстановить мое тело будет невозможно.

На следующий день к Данло явился неожиданный посетитель – Малаклипс Красное Кольцо. Данло не мог догадаться, зачем воину-поэту так срочно понадобилось увидеться с ним.

Может быть, он пришел сюда в качестве тайного эмиссара Бертрама? Трудно, впрочем, было представить себе воинапоэта, действующего по чьей-либо указке. Данло был еще слаб, и ему казалось, что в голове у него бьет барабан, однако он принял Малаклипса в алтарной комнате. Они уселись на белые подушки под цветами ананды. Данло, одетый в поношенную черную, еще невернесскую камелайку, держал на коленях флейту. Квалларское кимоно Малаклипса переливалось всеми цветами радуги, на руках сверкали два красных кольца. Воины-поэты одеваются так, чтобы ослепить свою жертву, вспомнил Данло, чтобы отвлечь ее от игл и ножей, извлекаемых с быстротой ядовитой змеи.

– Рад видеть тебя снова, пилот, – сказал Малаклипс. – Далеко же нас занесло из сада Мер Тадео, верно?

Данло вспомнил, что они и правда разговаривают впервые после той ночи, когда над Фарфарой зажглась сверхновая.

– Далеко, – согласился он. – Я уж думал, что больше тебя не увижу.

– Ты как будто и не рад мне.

– Нет, – сказал Данло. – Не рад.

– Но на Таннахилле у нас с тобой общая миссия, разве нет?

– Нет. Ты несешь смерть и насилие всюду, где бы ни появился.

– Разве это я входил к мертвым? Разве из-за меня одна половина Архитекторов готова перебить другую, объявляющую тебя светоносцем?

– Но ты-то знаешь, кто я, – несмотря на серьезность момента, улыбнулся Данло.

– Знаю ли?

Взгляд горящих лиловых глаз Малаклипса был странен, как будто Данло за время их космического путешествия преобразился из молодого человека в устрашающе прекрасного ангела.

Как будто Малаклипс почти боялся его.

– Я всего лишь тот, кто я есть, – Данло ви Соли Рингесс.

– Но коренной вопрос так и остается без ответа, – сказал Малаклипс. – Сын ли ты своего отца? Из того же ты теста, что Мэллори ви Соли Рингесс, или нет?

Данло с улыбкой коснулся губами флейты и спросил: – Зачем ты пришел сюда?

– На Таннахилл?

– Нет. Это, мне думается, я уже знаю. С отцом моим ты пока не встретился, зато нашел то, что искал, в Бертраме и его ивиомилах. Нашел слабое место Церкви.

– Я лишь служу моему Ордену, как ты своему.

– Это верно. Поэтому я и спрашиваю тебя: зачем ты пришел сюда, ко мне?

Малаклипс молчал, устремив свои невероятные глаза на Данло.

– Чтобы послужить своему Ордену? Или самому себе?

– А ты умен, пилот.

– Ты хочешь спросить меня о чем-то, да?

– Да.

– О чем-то, что хочешь знать.

– О том, что никто, кроме тебя, не знает.

– Хорошо, спрашивай.

Малаклипс оглянулся на дверь. Казалось, что он впивает каждый звук, проверяя, не подслушивает ли кто-нибудь из охранников Харры. Но во дворце стояла тишина, если не считать их с Данло тихого дыхания и чириканья, которые порой издавал попугай в своей клетке.

– Каково это? – прошептал он наконец. – Каково это – быть мертвым?

Данло не отводил глаз от его пристального взгляда. Вопрос не удивил его, но глубоко взволновал.

– Вы, воины-поэты, поклоняетесь смерти, – сказал он наконец.

– Нет, Данло ви Соли Рингесс. Мы поклоняемся жизни.

– “Как учусь я жить? – процитировал Данло. – Готовлюсь к смерти”.

– “Как я готовлюсь к смерти? – все так же шепотом, с улыбкой продолжил Малаклипс. – Учусь жить”.

– Жизнь – это все, что есть, – загадочно изрек Данло. – Живи своей жизнью, воин. Пиши свои стихи, поэт. Ты достаточно скоро узнаешь, что значит быть мертвым.

– Это что – угроза или новое пророчество?

– Ни то, ни другое. Просто все люди умирают… слишком быстро. Мгновение – и нас уже нет, и ветер уносит нашедыхание. Жизнь драгоценна. Зачем швыряться ею до того, как придет твое время?

– Ты хочешь сказать, что сам это придумал?

– Я умирать не хочу, – сказал Данло.

– Правда? Я шел за тобой через галактику. И в Твердь. Ты живешь, как воин-поэт, без страха и упрека. Я думаю, что ты тоже ищешь смерти. Вот что тревожит тебя, когда ты думаешь о своем визите к мертвым, разве нет?

Данло посмотрел в окно, где отражались в океане вечерние огни. Не желая отвечать на вопрос Малаклипса, он взял флейту и стал импровизировать медленный напев, а после вытер губы и сказал:

– Чего бы я ни искал для себя, другим я несу только мир.

– Мир и свет – если ты, конечно, и есть светоносец.

– Да, свет, – улыбнулся Данло. – То, что противоположно тьме.

– А я, стало быть, носитель тьмы?

– Ты носитель войны. Вы, ваш Орден, заключили союз с ивиомилами, а для чего? Чтобы заставить одних Архитекторов убивать других.

– Но ведь я воин, так или нет? И война – закон всей вселённой. Когда-нибудь ты это поймешь.