Мы с матерью и Жюстиной затратили немало времени, обсуждая эту проблему с семантологами. Яннис Старший, ростом выше всех известных мне людей, тонкий и хрупкий на вид, как сосулька, предложил для расшифровки этих необъяснимых состояний обратиться к Подругам Человека.

– Насколько я понял, вы частично овладели их языком запахов, – сказал он мне, ссылаясь на мой опыт, приобретенный в Тверди. – Почему бы для понимания чуждого нам мышления, каковым, в нашем понимании, является девакийский менталитет, не обратиться к настоящим инопланетянам, которые, возможно, сочтут, а возможно, и нет, что вышеупомянутый менталитет способен понять любой, кто понимает, что все непонятное непонятно лишь в контексте непонимания. – (Именно так они изъясняются, семантологи, эти несчастные педанты, доискивающиеся до смысла слов. Я не шучу.) Толку от его предложения было мало. Когда ударила глубокая зима, заключив Город в море почти что жидкого воздуха, нам пришлось прервать наши изыскания в области этих эзотерических материй. Язык и обычаи деваки мы могли освоить лишь до определенных пределов – дальше нужно будет импровизировать.

Леопольда Соли перспектива подобных импровизаций не вдохновляла. По-своему он был человек скрупулезный, несмотря на фантастический риск, которому часто подвергал себя в мультиплексе. По мере того как срок нашего отправления приближался, он все придирчивее относился к моим планам и приготовлениям. Мы спорили из-за сотни мелочей, от количества нарт до того, сколько раций брать с собой. Я настаивал, что одной будет достаточно, чтобы вызвать помощь из Города в случае чрезвычайной ситуации. Случалось, спор заходил и о более важных вещах. Из-за одного такого вопроса экспедиция чуть было не развалилась, не успев начаться.

На самом краю Упплисы, колледжа высшей ступени, стоит ряд зданий, известных как Мозговые Коробки. Кровли семи этих низких строений из розового гранита сложены из треугольных стеклянных пластин – в бесснежные дни это обеспечивает яркое естественное освещение. Во времена Рикардо Лави технари и программисты выращивали здесь нейросхемы для компьютеров, но потом все предприятия такого рода были перенесены на территорию к югу от Уркеля. В ту зиму перед нашей экспедицией два из этих просторных помещений были предоставлены кадетам, ваявшим огромные скульптуры из льда, и всем остальным, желающим заняться ручными ремеслами. В третьем и четвертом фабулисты создавали свои трехмерные тоновые поэмы, в пятом историки реконструировали в миниатюре подземные города Старой Земли. Пустое седьмое здание Соли облюбовал под склад нашей экспедиции. Вдоль голой стены, выходящей к западным воротам Академии, лежали длинные тяжелые копья для охоты на мамонта, связки белых шелковистых шегшеевых шкур, кожаные ремни и гибкие деревянные пластины, пригодные для изготовления лыж или санных полозьев. Имелись там еще кожаные мешки со строганиной из мороженого мяса, снежные очки, груды горючих камней и кремня и сотни других вещей.

Ранним утром шестидесятого дня я сидел в этом холодном помещении один и готовил собачью упряжь. Соли, не доверяя поспешной мозговой печати, настоял, чтобы мы практиковались в обработке кожи, обтесывании кремня и прочих девакийских ремеслах. Я протыкал дырки в куске кожи костяным шилом. Рядом со мной устроился красивый ездовой пес по имени Лико. Я подружился с этим умным зверем, и он любил смотреть, как я работаю, сам усердно трудясь над полученной от меня мозговой костью. Я разговаривал с ним, временами поглаживая его серую лохматую голову. Внезапно он насторожил уши, заскулил, и я услышал, что к дому подъехал конькобежец. Дверь открылась, скрипя по замерзшему снегу, и в мягком свете с улицы обрисовалась темная фигура Соли. Несмотря на мороз, он был в одной камелайке и тонкой шерстяной куртке, с непокрытой головой. Добавочный вес наращенных черепных костей не мешал ему держаться очень прямо. Его походка, когда он шел ко мне, была ровной и грациозной – отдаю ему должное, – но при этом содержала в себе грозный намек на новообретенную силу.

– Ты рано поднялся, – сказал он, взяв зубило и мамонтовый бивень, и огладил густую черную бороду, пронизанную рыжиной. Под глазами у него были мешки, как будто он не выспался; он выглядел довольно пожилым и был слишком худ, потому что плохо ел. Он свистнул Лико, понаблюдал за мной и сказал: – Так шило не держат. Смотри, проткнешь себе ногу.

Некоторое время мы работали молча. Слышны были только скрежет кремня по кости и мягкий звук протыкаемой кожи – да еще Лико хрустел своим мослом. Время от времени Соли прятал шею в воротник и выдыхал облачко пара. Я сказал, что глупо оставаться на таком холоде с непокрытой головой, и он ответил:

– Глупо готовить себя к холодам Десяти Тысяч Островов? Глупо закаляться, рассчитывая на худшее? Я вижу, это ты боишься заглядывать вперед, а не я.

– Что вы хотите этим сказать? – Скрипнув зубами, я проткнул очередную дырку.

– Отверстия должны располагаться через равные промежутки, – указал он. – Иначе деваки сочтут нас неумехами. Что до планов, то твой план сбора образцов никуда не годится.

– Это еще почему?

Я собирался использовать в качестве генетического материала обрезки ногтей, волосы и тому подобное, производя их сбор со всей возможной осторожностью. Хранитель Времени поставил нам условие: деваки не должны знать, что мы нарушили договор между основателями Города и алалойскими племенами; они не должны узнать, кто мы на самом деле.

– Твой план недостаточно хорошо продуман. Собирать образцы кожи и прочее может оказаться не так легко, как тебе кажется.

– Вы можете предложить нечто лучшее?

– Могу – правда, это придумали женщины, а не я. – Он потер руки и принялся, стуча зубами, прилаживать длинный костяной полоз к деревянной распорке.

– Так посвятите и меня в их замысел.

– Все очень просто, – сказал он, почесав нос. – Известно, что деваки неразборчивы в половых связях. Жюстина думает, что нашим женщинам нетрудно будет собрать образцы их спермы.

– Но ведь со стороны Жюстины это адюльтер! – вскричал я. – И если вы полагаете, что моя мать будет…

– Ни твоя мать, ни Жюстина сперму собирать не будут. Никто не станет требовать от твоей матери невозможного, а Жюстине, как замужней женщине, это и вовсе не пристало. Жюстина особо подчеркнула, что здесь нужна женщина свободная. Сбором спермы займется Катарина.

– Катарина?!

– Да.

– Ваша дочь?! Хотите сделать из своей дочери шлюху?

– Катарина сама это предложила – не я.

– Я вам не верю!

Он бросил на меня быстрый взгляд, и я понял, что протестую слишком уж бурно. До этого момента он, возможно, и не подозревал омоих чувствах к Катарине. Я стиснул зубы и сжал шило так, что оно впилось мне в пальцы.

– Дочь, говоришь? – Он улыбнулся, и мне захотелось вогнать шило прямо ему в глаз. Никогда еще я не затрачивал таких усилий на борьбу со своей яростью, никогда так себя не сдерживал. – Да, она действительно ею была.

– Не понял.

Он уставился на свой полоз, трогая его большим пальцем, – так, словно смотрел не на материальный предмет, а на отрезок своей прежней жизни. Как я ненавидел эту его замкнутость! В каждом человеке и в каждой проблеме он умудрялся найти предлог для покаянного исследования рубцов и потемок собственной души.

– Раньше, когда она была маленькая, – медленно проговорил он, – мы понимали друг друга с одного взгляда. Она была умна не по годам и такая хорошенькая. Но когда она стала скраером – не пилотом, согласно моему желанию, а проклятым скраером, – мы не могли больше обмениваться взглядами, потому что она вырвала себе глаза. Нет, Катарина покинула меня уже давно.

Я сказал, что не могу поверить, чтобы женщина из нашего Города, а в особенности моя кузина, согласилась лечь с деваки – хотя, по правде, я легко себе представлял, как она выкачивает жизненные соки из грубых и похотливых пещерных самцов.

– Возможно, цивилизованные мужчины ей наскучили, – сказал Соли. Мне казалось, что он смотрит на мои стиснутые пальцы, на дрожащие руки. – А возможно, ей просто интересно – она всегда была любопытной.