– И что вы делаете с этим мусором? – она бросила на Вагнера мрачный взгляд.

Банан был уже съеден, а шкурку она держала в руке и, похоже, не могла с ней расстаться.

– Не знаю. Куда-то выкидывают, – Майор и в самом деле не имел представления, как работает отдел, следящий за чистотой города. – Ну, хорошо. Ты можешь взять себе на память, но эта штука очень скоро сгниет.

Он пошел дорожкой вниз по склону. Негритянка следовала за ним, с удивлением разглядывая росшие вдоль дороги пальмы, туи, платаны и кипарисы. Неожиданно она спросила:

– А это что такое?

– Сосенка.

– Что такое «сосенка»?

– Ну, такое дерево. Сосна или лиственница… Черт! Точно не знаю, я ведь не ботаник.

– Ты меня опять обманываешь. Я видела настоящие деревья в музее в Детройте и знаю, что у деревьев должны быть листья. Я не такая уж темная.

– А у этих иголки. Давай, двигайся быстрее.

Он проследовал дальше, не обращая внимания на очередные восклицания и вопросы полковника.

А потом они сидели в маленькой закусочной на Мосту Мира. После того как исчезли машины, мост оказался слишком широким для рикш, пролеток и поэтому по бокам он был уставлен столиками. Легкий ветер, генерируемый гигантскими крыльями Монастырского острова, приятно холодил кожу. Тремя столиками далее в бешеном темпе наливались несколько арабов, на время отказавшихся от принципов ислама. Тут же, рядом с ними, какая-то среднего возраста женщина, поедая мороженое, успокаивала своего кокер-спаниеля, вознамерившегося было облаять Зорга. А в остальном вокруг них было пусто, сонно и как-то уж очень благополучно. Даже кельнер не заставил себя ждать.

– Добрый всем день. Чем могу служить?

– Эта пани из США. Может быть, стоит ее угостить салатом из свежих овощей, какое-нибудь вино… Ладно, хорошо. Что-нибудь из Африки. И может даже булку, только свеженькую, хрустящую, густо намазанную маслом. Ага, и прошу хорошо посыпать солью. Наша гостья всю жизнь ела синтетику. Ее язык не воспримет невыразительный вкус.

– Понимаю. Добавлю идиокамину.

– Нет, нет, нет. Никакой химии, – Вагнер слегка улыбнулся. – Понимаю, что это может показаться ей не таким вкусным, однако… пусть хоть раз в жизни попробует натуральной пищи.

– Понимаю. Только… у этой пани будет… эээээ… я извиняюсь, но после такой еды…

– Делать нечего. Кроме всего прочего, она полковник морской пехоты. Как-нибудь выживет.

Еще Вагнер заказал себе виски, а для Зорга сырой рубленой свиной печенки и валериановых капель.

– Ты… Анджей. – негритянка машинально прикоснулась к своему поясу. Скорее всего, там были зашиты золотые доллары. Они вполне могли произвести впечатление в Британии, может быть в Осло, слегка в Познани . Здесь же весь ее пояс стоил скромного обеда в такой забегаловке. – Во сколько это тебе обойдется?

– Не глупи. Я оплачу.

– Но все-таки сколько?

– Каких-нибудь сто двадцать, сто тридцать тысяч злотых.

– Сколько это на доллары?

– Два-три миллиона. Точно не скажу, поскольку на них нашу валюту не меняют.

Она тяжело вздохнула.

– Два-три миллиона. Столько я не потяну.

– Я тебя пригласил.

– Не глупи, – повторила она его слова. – Сколько ты зарабатываешь?

– Зося. Не имеет смысла сравнивать цены и заработки во Вроцлаве. Здесь эксклюзивные цены и небывало огромные зарплаты: для того, чтобы никто сюда не приезжал и не пытался совать нос в наши дела. Ты думаешь, люди не хотят жить в раю? Хотят. И чтобы нас не называли ксенофобами, расистами, мы никому не запрещаем этого делать. Вот только ни у кого не хватит денег на жизнь здесь. Но это уже их проблемы. Не наши.

– Однако… здесь и вправду рай.

– Конечно, – он замолчал, поскольку кельнер стал выставлять на стол заказанные напитки, кушанья и продолжил, когда тот отошел. – А как ты думаешь, почему?

– Вам повезло, и вы успели перед войной поставить фуллереновый купол.

Вагнер возмутился.

– Ты глупа, Шоколадка. Видела познаньскую твердыню?

Она кивнула.

– Видела? Там наше войско отчаянно дерется за власть над автострадой и портом. Для того, чтобы можно было снабжать Вроцлав. Солдаты живут в бункерах, гибнут на каком-то забытом всеми шоссе. Только для того, чтобы тут можно было есть свежую пищу. Знаешь, для чего? Я тебе скажу, – он поднес к губам стакан с отличным американским виски. – Настоящее Войско Польское стоит в почетных караулах при памятниках, охраняет входы в учреждения. Воюют наемники. Поляки у них могут быть только высшими офицерами. Однако этих наемников надо чем-то подкупить. Например, картинкой рая. Знаешь, какие легенды бродят о Фестунг Бреслау в рейхе или в России? Люди жертвуют своими семьями, чтобы достигнуть края мечты. Видела Ивана Долгорукова? Был в Москве бухгалтером. В одиночку перебрался через пустыню, без оружия и припасов. Попал к нам, и, несмотря на то, что он не имел понятия о военной службе, мы сразу сделали его поручиком. Если кто-то умеет выживать и убивать голыми руками, это означает, что он является прирожденным солдатом и никакие академии ему не нужны. А Хейни? Мейне либер Хейни? Он был утилизатором трупов в бункере Штутгарта, но сумел сюда добраться и вместо документов показал сотню ушей убитых мутантов. У него был «Хеклер-Кох», в котором за пару недель до нашей встречи кончились патроны… А пришел он к нам целым и невредимым. Даже не сильно устал. А Марта? Была палачом в Будапеште, однако что-то там не склеилось, и с ее семья сильно пострадала…

– Зачем ты мне это рассказываешь?

– Я хочу только сказать, что наемник может драться за золото, но деньги не значат ничего. У нас наемники дерутся за право жить в раю. Никто не будет каждый день подставлять задницу или рисковать быть съеденным, пусть даже и напичканным отравой, только лишь за деньги. Эти ребята творят чудеса, чтобы вернуться сюда. У них здесь жены, любовники и любовницы… У них есть перспектива нормальной жизни, о которой весь остальной мир может только читать в старых книгах. И именно поэтому польская армия здесь может вести себя так беспечно.

Рот у американки был переполнен слюной. Вместо того чтобы продолжить разговор, она принялась за салат. Похоже, он не очень ей понравился. Сказывалась привычка к синтетической пище. Вот вино – наоборот, пришлось по вкусу… Она выпила целый бокал быстрее, чем майор прикончил свой виски. Ну а булка… булка, толсто намазанная маслом и щедро посыпанная солью, была великолепна.

Сью запихнула в рот еще одну порцию салата и промолвила:

– Знаешь… на вкус он, как трава. Я когда-то из любопытства пожевала настоящую траву…

– В Детройтском музее? – спросил Вольф.

Зорг, уже расправившийся с печенкой, зевнул и вытянул свой длинный, заканчивающийся жалом скорпиона хвост. Узрев его, спаниель тут же спрятался за ногами своей хозяйки. Подобные шавки, конечно же, любят потявкать, но полными глупцами их назвать нельзя.

Вагнер расплатился и приказал кельнеру вызвать фиакр…

После того как фиакр тронулся, Сузи показала на оставшееся за спиной здание и спросила:

– Что это?

– Его построили еще во времена Гитлера… Министерство контрабанды, названное для конспирации Управой Воеводства.

Дорога свернула вправо. Солдаты в тропических шлемах, охраняющие городских чиновников, при виде майора взяли оружие «на караул». Потом фиакр выехал на набережную Высьпянского. Имперский стиль городской архитектуры сменили роскошные виллы, буквально затопленные зеленью высоких пальм. Огромные лопасти Монастырского острова теперь оказались ближе, и ветер от них был сильнее. Сью Кристи-Андерсон с любопытством оглядывала окрестности.

«Довести ее до слез» – припомнился Вагнеру приказ генерала Барилы.

Ну, сделать это не так уж и трудно. Вот только – зачем?

Они еще раз свернули возле Зала народных собраний и выехали на улицу Мицкевича. Сью первый раз в жизни увидела настоящий парк и не успела удивиться сотням деревьев, как фиакр остановился перед небольшой, укрытой в зелени виллой. Вагнер заплатил вознице сумму, равную паре миллионов долларов. Пани полковник покинула фиакр, едва держась на ногах. Однако главное было еще впереди.