Место на корме было то что надо. Место на носу — менее интересное. И уж совсем скучно было сидеть в центре, приходилось тесниться среди больших рюкзаков. Поэтому все папаши: Джайлс, Йен и Джек — заняли места на корме.

Элли автоматически заняла место впереди. В конце концов, она была ребенком, ехавшим со своими родителями, а взрослые всегда приберегают важную работу для себя.

— Что ты делаешь? — в ужасе воскликнула фигуристка. Она пошла к меньшему каноэ… и Ник вынужден был признать, что смотреть на нее одно удовольствие. Точно так же, как на тренеров, которые когда-то были хорошими борцами. Это видно по одной их походке, а ее походка еще лучше: торс практически не двигался, от ключиц до ягодиц ее тело оставалось чистой, прямой линией. — Уж не думаешь ли ты, что я буду управлять этой штуковиной, а?

Элли повернулась к ней:

— А ты не хочешь? На руле сидеть интереснее.

— Только не для меня. Я никогда в жизни не сидела на руле. На самом деле мне следовало бы играть в куклы вместе с Клер и Эмили. С куклами у меня, наверное, получится лучше.

Ника совершенно не интересовало фигурное катание, но он помнил, что Эми выиграла золотую олимпийскую медаль. Может, поэтому она и не боится признать во всеуслышание, что не умеет управлять каноэ, не выглядя при этом нулем, — потому что знает, что умеет отлично делать что-то другое.

Надо это запомнить.

— И потом, — продолжала она, жестом предлагая Элли вылезти из каноэ, — чтобы сидеть у руля, надо быть одержимой жаждой власти, а я боюсь власти и ответственности.

— Да я вовсе не одержима жаждой власти, — смеясь, запротестовала Элли.

— Я понимаю, что тебе так не кажется, — парировала Эми, — но ты старшая сестра и должна жаждать власти. А теперь отправляйся на корму этой дурацкой лодки, а то мы обе утонем.

В результате этой перестановки Элли оказалась у руля, а Мэгги не только не на носу, как Ник, а в центральной части каноэ, между родителями. Мэгги, по всей видимости, была не в восторге от этого.

Итак, они отправились. Первое озеро было вытянутым и узким. Они отплыли с его конца: там, рядом со станцией, располагалась небольшая кучка домиков, но через пятнадцать минут на берегах не стало видно ничего, кроме деревьев. Ни линий электропередач, ни дорог, только вода и деревья — лишь это отделяло их от Канады.

В конце первого озера им пришлось преодолеть волок — разгрузиться и перенести каноэ и тюки по тропе вокруг камней и водоворотов. Джек спросил, сможет ли Ник перенести каноэ.

— Джайлс сильный, — пояснил Джек, — но он не слишком твердо стоит на ногах. Так что, может, попробуешь?

— Только покажи мне как, — ответил Ник.

Это оказалось удивительно просто. К центральной крестовине каждого каноэ — Джек назвал их «поперечинами» — были прикреплены набитые чем-то мягким наплечники, так что можно было нести каноэ на голове, как гигантскую шляпу, его вес приходился на плечи. Оно было не слишком тяжелым — фунтов шестьдесят или около того, но ужасно неудобным. Если вы смотрели вниз, то видели свои ноги, но если смотрели вперед, то все, что вы видели, — это внутренность каноэ.

Потом они снова погрузились, и Ник не удивился, заметив, что на этот раз Мэгги села на носу, а ее мамаша разместилась посередине на тюках.

На следующем волоке они поели, проплыли еще часа два и стали искать место для ночлега. Было еще довольно рано, середина дня, но дети уже начали беспокойно ерзать.

Он не знал, что их ждет дальше. Карты указывали на «установленные стоянки», но по сравнению с этими стоянками их «ночлежка» казалась «Ритцем». Они выбрали одну на острове — там была пара почти ровных площадок для палаток и кострище, но ни столов, ни укрытий.

— А куда ходить писать? — бодро осведомилась фигуристка. — В лес?

— Где-нибудь подальше от воды должен быть туалет. — Мать Элли указала в центр острова. — Может, он там, в конце дорожки.

Дети кинулись по дорожке и вернулись, чтобы сообщить, что там есть ящик с дыркой и надо садиться на эту дырку, но если заглянуть туда, то…

Мать Элли остановила их:

— Суть мы ухватили.

Видимо, это и был туалет — ящик над выгребной ямой. Даже не кабинка. Леса начинали нравиться Нику.

— В такие моменты, — внезапно рядом с ним тихо произнес Джек, — радуешься, что ты мужчина.

Это точно.

Ник наконец понял кое-что про Джека — тот был неравнодушен к фигуристке. Ник и сам до конца не знал, как он это понял; Джек не крутился вокруг нее, не клеился к ней, даже не очень-то и смотрел в ее сторону, но Ник все равно понял. Он слишком часто наблюдал за взрослыми, пытаясь предсказать их поведение, чтобы быть наготове, и не мог ошибиться в подобных вещах.

И хотя было классно наконец-то узнать что-то про Джека, Ник обнаружил, что это ничего ему не дало… потому что Джек ничего не делал. Ник решил, что это замечательно. Непонятно, но замечательно.

Ясное дело, его отец поступал совсем не так.

Да, его дорогой старикан, его отец никогда не сопротивлялся. Нику и в голову не приходило обвинять его в изнасиловании — Вэл наверняка сама с готовностью приняла в этом участие. Она может говорить все, что угодно, но в конце концов всегда делает то, что хочет.

Он ничего не знал о своем отце.

— Это был просто парень, — только и говорили ему Вэл и Барб. Вэл даже не называла его по имени. Ника это просто бесило. Как, черт возьми, ты можешь вырасти мужчиной, если твой отец был «просто парнем»?

Тот парень мог быть последним негодяем, Ник вполне осознавал такую возможность. Но мог быть и вполне достойным человеком, которому так и не сказали, что Вэл передумала и не отдала младенца на усыновление. Может, он похож на Джайлса или Хэла, или…

Ник остановился. Он не собирается превращать это в мыльную оперу для подростков — полтора часа трогательных недоразумений, за которыми следует горькая радость счастливого конца. Отцы в наши дни не очень-то много решают. Насколько он мог судить, отцы и отчимы почти ничего не давали его друзьям. Мужчины делали три вещи: ездили на работу, работали и сердились. Они ходили на футбол или на соревнования борцов и кричали: на своих сыновей, на тренеров, на судей. Ник с Брайаном всегда говорили, что лучше вообще не иметь отцов — как они.