Зачем она это сделала? В домике всегда было достаточно чисто и так.

Мама свысока смотрела на людей, помешанных на чистоте. Ей это казалось мелочным и ограниченным.

В центре стола стоял букет полевых цветов. Это была пижма с ярко-желтыми, «схожими на пуговки цветами. Ее поместили в голубой кувшин, который раньше стоял в глубине одной из верхних полок. Феба помнила, что мама никогда им не пользовалась. Он был неподходящего размера — слишком большой для сливок, слишком маленький для всего остального.

Почему Гвен так рано накрыла стол к ужину? Конечно, это было разумно. Они вернутся из аэропорта как раз к ужину, но все равно мама не стала бы этого делать заранее, и началась бы безумная сутолока. Но мама боялась безумной сутолоки не больше, чем небольшого количества грязи. Эти тщательные приготовления показались Фебе излишней суетой. Это выглядело буржуазным — вот так заботиться о мелочах.

Но детям все же надо перекусить. Феба осторожно прошла на кухню, на кухню своей матери, где она больше тридцати лет проработала с ней бок о бок. Теперь она чувствовала себя в ней чужой. Все слишком блестело. Окна, края полок, каждая емкость — все сияло.

Такая чистая кухня казалась не знающей пощады, словно любая пролитая капля станет преступлением.

— Я не знаю, что делать, — сказала Элли. — Здесь все кажется другим.

— Да, все другое, — отозвалась Феба. — Придется к этому привыкать. — Она надеялась, что ее слова прозвучат, как у Джайлса, примирительно и весело.

Даже насос рядом с раковиной, старый железный насос с длинной ручкой, был покрашен. Бога ради, это же насос! Зачем его красить?

Элли снова заговорила:

— Там на озере ты назвала ее «бабуля». Мы должны ее так называть?

. Глаза защипало от слез — едких, горячих.

— Честно говоря, милая, я не сказала это машинально. Просто сорвалось с языка, я говорила о бабушке, как будто она здесь. — Феба не могла себе представить, как ее дети называют «бабулей» кого-то другого. — Мы спросим, как ей хочется, чтобы ее называли. А теперь давай поищем, чем перекусить.

Феба вышла на крытую веранду, где находились полки с припасами. Столы были отодвинуты от стены и уже накрыты: шесть мест за каждым. Гвен явно запланировала посадить отдельно детей и взрослых. Мама никогда так не делала, она всегда раздвигала большой стол и усаживала всех вместе.

Феба открыла дверцы пары буфетов, заглянула в холодильник.

— Ты была права, — сказала она Элл и. — Трудно понять, что она… — нельзя же вечно называть Гвен «она»! — …что запланировала Гвен.

Там стояло несколько пачек крекеров — и тех, что всегда бывали, и тех, что мама никогда не покупала. Проволочная корзина была полна фруктов: апельсинов, яблок и бананов. Мама всегда оставляла их для перекусов, но может, Гвен планирует сделать фруктовый салат? Феба могла об этом только догадываться.

Все это было непривычно.

— Мам, смотри, — позвала Элли, — Это может нам помочь, Рядом с холодильником к стене было прикреплено меню. Феба быстро его просмотрела. Ничто, на ее взгляд, не требовало такого количества фруктов или каких-то особых креке^ ров. Феба с облегчением взяла несколько яблок и велела Элли прихватить пачку крекеров.

Она постаралась не придавать значения тому, какими простыми оказались яблоки, Мама всегда покупала интересные сорта — «Шпионы прерии», «Харрелсонс», «Медовые золотистые». А это были «Красный деликатес».

День померк. Нечего притворяться, что все идет по-старому. И почти сразу же раздался сигнал автомобиля и хлопнула дверца. Приехал Йен.

Алекс и Клер выскочили на берег, горя желанием увидеть своих двоюродных брата и сестер. Феба шла помедленнее, неся Томаса и приноравливая свой шаг к Джайлсу. К тому времени, как они обогнули домик, все уже вышли из машины. Две младшие девочки, Эмили и Клер, визжали от радости, обнимая друг друга. Мальчики — Скотт и Алекс — прыгали с крыльца «ночлежки». Дети были счастливы. Но среди взрослых, ощутила Феба, царило напряжение. Отец стоял с поджатыми губами, разочарованный, Йен выглядел встревоженным, Джойс — обороняющейся. Гвен казалась спокойной, но не улыбалась.

Феба поздоровалась с братом и невесткой, потом повернулась к Гвен.

— Я дала детям яблок и крекеров, — сказала она. — Надеюсь, это ничего?

— Для этого они и предназначались, — любезно ответила Гвен. — Там еще целые залежи печенья.

Фебе и в голову не пришло искать печенье. Мама сладкое не любила.

— А где Мэгги и Элли?

— По-моему, они пошли в ванную, — ответила Гвен. Так они все называли удобства за домом — «ванная». Феба представления не имела почему, но они всегда употребляли это слово.

И действительно, мгновение спустя Мэгги и Элли спустились по дорожке, которая вела к «ванной». Элли побледнела и выглядела огорченной, Мэгги явно дулась и злилась.

Так и есть! Мэгги что-то не понравилось, и она постаралась довести это до сведения всего света.

Придя в восторг от перспективы спать в «ночлежке», четверо малышей теперь вбегали и выбегали из нее, хлопая двумя дверями. Хэл и Йен разгружали багажник. Ярко-розовый рюкзак, без сомнения, принадлежал Эмили. Футбольная сумка с «Могучими утятами» — Скотту. Потом пошли сумки попроще, и когда Йен, по указанию Хэла, поставил одну из них перед ночлежкой, Мэгги повернулась к Джойс и закричала:

— Мама! Ты же сказала…

— Мы сказали, что обсудим это, — перебил Йен.

Он закончил разгружать багажник и подошел к Фебе.

— Мэгги очень расстроилась, узнав, что ей придется спать с малышами в «ночлежке», — тихо сказал он, — поэтому мы подумали, что, если тебе все равно, она могла бы спать на софе в новом доме. Ее вещи будут в нашей комнате, она никому не помешает.

Мэгги не помешает? Мэгги неряха, ее вещи будут валяться повсюду.

Йен удочерил Мэгги, она была ребенком Джойс от ее первого, короткого брака. Будучи очень умной девочкой, — Йен и Джойс ни на миг не позволяли окружающим забыть, как умна Мэгги, — она выросла, как считала Феба, эгоистичной и избалованной. Благодаря потаканиям матери у нес были все привилегии старшего ребенка и не было никаких обязанностей.