— Полина Кузнецова!!! — послышался рев со второго этажа. — Если ты жива и здорова, я придумала тебе наказание — всю неделю будешь стирать Алексеевы носки! Без противогаза!!!
— Мама, это жестоко, — захныкала Полли, ставя ногу на ступеньку. — А можно заменить каторжными работами?
— Не-эт!!!
Тетка Роза метнулась в квартиру и вылетела оттуда с бутылкой мартини, банкой маслин и лимоном.
— Полина, деточка, расслабься, твоей маме просто надо все объяснить…
— Розка, не куплюсь! Ну, может, притворюсь, что купилась… Маслины захвати, я буду сопротивляться…
Бабульки, мать и тетка Ида уже копошились на кухне. Судя по звукам, доносившимся оттуда, нас ждала большая кормежка. Только заслышав божественный грохот домашней утвари и хлопанье холодильника, Данчик и Янчик рванули туда со всех ног:
— Картошки, картошечки…
— Побольше…
— Открывайте, открывайте…
— А можно мы что-нибудь почистим…
— Зубами…
— Дан, это была моя котлета, я ее честно сперла!
— Молчи, Кузька, молчи, Хрюшка, вы чего хотите, чтобы ваши единственные мужики в роду вымерли от голода?..
Леонид нерешительно помялся рядом, делая вид, что хочет поближе познакомиться с Жупиком. Потомспросил:
— Ты… фантастикой увлекаешься? Хочешь, Асприна дам почитать?
— Может быть, — кивнула я чопорно. — Вот только Боэция дочитаю…
— Это не тот, который про тайну гэльсийского меча писал? — оживился Леонид.
— Нет,—покачала я головой, укоризненно взирая на Леню, — это латинская духовная словесность одиннадцатого века…
Леонид помолчал, не зная, что сказать. Потом радостно выпалил:
— Ничего, Асприна принесу, и все в порядке будет! Сейчас, сейчас дам…— И он помчался наверх, прыгая через ступеньки…
Сюнневе позвала меня в дом. Я медлила, какая— то мысль не давала покоя, вертелась в голове, как мышь в переполненном амбаре…
И тут до меня дошло. Я икнула, очень невежливо, конечно, и схватила за руку Сюнневе:
— Сюнь, но ведь он вернулся! В хрониках сказано, что проповедник вернулсяй
Сюнневе нагнулась и легонько дунула мне в лоб…
Голос за кадром
Молодой хлипкий проповедник выбрался из болот к вечеру пятого дня. Ряса его была разодрана в клочья, волосы то ли поседели, то ли от роду были такими блекло-светлыми, кто знает…
У околицы Хотяевки он отряхнулся, поправил почти напрочь оторванный каблук на сапоге и захромал к дому старосты.
«Пожалуй, следует кардинально поменять имя, — думал он. — Что-то Иоганн Николаус больно несчастливым оказалось. Может, опять стать Анри, хотя этому хлюпику тоже не особенно везло. Хотя, может, все и удастся, если только ведьмы не смогли ничего изменить…»
Подняв голову, он увидел возле калитки толпу деревенских баб с серпами, граблями и вилами. Лица у всех были мрачными, глаза сверкали…
— Хайдачь ив о, бабоньки!!! — Вопль старостиной тещи прорезал утреннюю тишину, перекрыв даже крик рябого петуха, боязливо выглядывавшего из зарослей полыни…
Пелагея ворчала
— Могли бы сразу его до смерти уметелить! Чего тебе, тетка Вийка, почумить захотелось? А я все равно пропишу все, все пропишу, что он вернулся, пусть не думают…
