Карс был почти уверен, что штольни, по которым выбрасывали породу при проходке коридоров, шли наклонно, его профессионализм не подлежал сомнению, а аргументы убедили и меня и Бена. При подобных работах пользуются двумя способами: скальная порода удаляется либо лифтом по вертикальной штольне, либо ленточным транспортером. При неглубоких разработках, таких, как этот Поселок, транспортер намного удобнее, поскольку действует непрерывно. Из экономических соображений этот способ выгоднее, хоть и требует штольни побольше. Но здесь, при слабой гравитации, угол наклона транспортера может быть большим, следовательно – меньше длина…

– Надеюсь, инженер, – остановил его рассуждения Бен, – что через несколько десятков лет после нашего отлета, когда все это строилось, основы инженерных расчетов существенно не изменились.

– Несомненно.

– Хорошо. Допустим, штольня идет под наклоном. Как думаешь, Карс, куда делся транспортер по окончанию проходки?

– Его использовали для доставки вниз частей машин и механизмов.

Монтаж производили еще до герметизации подземелий, поэтому можно было свободно пользоваться всеми выходами. Доставлять большие части через все подземелье от главного входа невыгодно. Потом вспомогательные штольни замуровали.

– Сверху или снизу?

– Думаю, с обеих сторон.

– А может только снизу, а сверху засыпали? – подсказал Бен.

– Лишняя работа. Кроме того, всегда должны оставаться аварийные выходы, пути эвакуации. Согласно правилам безопасности, которые действовали в наше время, такой аварийный люк должен отпираться с обеих сторон.

– Ну, хорошо. Допустим, правил придерживались и здесь. Значит, открыть нижний люк можно. Чего ждать внутри? Пустоты?

– Скорее воздуха под нормальным давлением.

– Так это же почти шлюз!

– Да, недоделанный шлюз, без насосов. Позволяет пройти в обе стороны, но только между объемом заполненным воздухом и вакуумом. В газовых атмосферах…

– Ясно. Не понятно одно – почему они так охраняют шлюз, а на штольни не обращают внимания…

– Дело не в шлюзе, а в скафандрах. В районе главного входа собраны все, что есть в Поселке.

– Интересно, сколько их здесь?

– Наверняка, немного.

– То есть эвакуация жителей невозможна!

– Всех сразу, конечно нет. Думаю, что при заселении людей привозили прямо с корабля в общих герметичных контейнерах. Эту операцию повторяли многократно. Так же можно и покинуть Поселок.

Бен подвел итог:

– Советую получше зарядить батареи плазменного резака, скорее всего они приварили люк, чтобы какой-нибудь экстремист не угрожал разгерметизацией Поселка!

По нашим расчетам, на поверхности как раз заканчивался второй лунный день – самое время провести планируемую операцию. Собравшись для выхода, еще не одевшись в компенсационный костюм, со шлемом под мышкой, с резаком в руке, я спрятался в душе для обслуживающего персонала, в нескольких метрах от двери, ведущей через помещение теплообменника на верхний уровень Поселка.

Я слышал шаги прохожих. Как бы случайный стук в дверь, за которой я прятался, дал знать, что мимо прошел Паво, направляющийся со своей бригадой на работу.

Я ждал и слушал. Одновременно со стуком в дверь раздалась пожарная сирена. Значит Бен исполнил свою роль: горящий комок промасленных тряпок упал в один из близлежащих складов одежды.

Из динамика, в перерывах между сигналами сирены, слышался настойчивый призыв автомата: «Пожар в секторе B-3! Работникам секторов B-1, 2 и 3 – тревога!»

Топот ног по коридору, а через несколько секунд опять стук в дверь – Паво.

– Можно, – сообщил он, когда я приоткрыл дверь.

Я оглянулся. Густые клубы дыма слева затянули весь коридор, в дыме маячило несколько силуэтов.

– Туда, – подтолкнул меня Паво.

Дверь в обменник была только прикрыта. Паво нагнулся и поднял мелкий предмет, мешающий двери захлопнуться. Сигнала, предупреждающего, что дверь не закрыта, в шуме сирены почти не было слышно.

– Я старался выбежать последним, – объяснил Паво.

Он быстро направился в сторону пожара, а я, захлопнув дверь, побежал наверх по крутой лестнице и по пути разбил лампочку, освещавшую это место. Я нащупал первую ступеньку лестницы, свисающей со стены шахты и, вставив голову в неудобный шлем, поднялся на несколько метров вверх. Шлем встретился с горизонтальной преградой. Чтобы рассмотреть плиту надо мной, пришлось зажечь фонарь и тут же его погасить – снизу донеслись голоса возвращавшихся техников.

«Слишком коротким был этот пожар,» – подумал я.

Техники из бригады Паво были того же мнения.

– Вот и весь пожар! А так хорошо горело! – с сожалением сообщил один из них, проходя подо мной, висящим на верхушке лестницы.

– Здесь и гореть нечему, все трудновоспламеняющееся! – вздохнул другой.

Я понял, что лунаты почти никогда не видят настоящего открытого пламени. Помню, какую радость нам доставил первый костер, разведенный на Дории сразу же после посадки… Как чудесно взлетали в небо снопы искр от пылающих сухих сучьев местных растений! Мы радовались как дети, потому что за много месяцев пути, да и потом, на планетах без кислородной атмосферы и растений, мы не видели другого огня, кроме пламени зажигалки, когда Командор раскуривал свою трубку…

– Лампа погасла, – заметил кто-то, споткнувшись на лестнице.

– Сейчас поменяю, – предложил Паво, отставая от них.

Все пошли дальше. Когда их шаги затихли, послышался приглушенный голос Паво:

– Как там?

– Темно, сейчас посмотрю.

Я зажег фонарь. В плите был круглый люк, висящий на четырех петлях, закрепленный четырьмя болтами. Кроме того, как и предполагал Бен, люк дополнительно защитили двумя приваренными крест накрест полосками металла.

– Четыре болта и четыре разреза, – сообщил я вниз и попробовал пошевелить один из болтов, он легко поддался. Остальные тоже вышли без сопротивления, они были хорошо смазаны.

– Еще пять минут.

– Торопись, я иду за лампой. Еще до того, как он вернулся, люк повис на петлях, а я сидел с другой стороны. Карс был прав, в штольне был воздух. Угол наклона был около половины радиана. Я передал через отверстие полоски и мы пожали руки.

– Привари их по свободе. Может, не разберутся.

– Держись! Я тебе завидую. Пришлешь открытку!

Он закрыл люк снизу. Я услышал шум закручиваемых винтов и прощальное постукивание по металлу.

Я глубоко вдохнул холодный немного застоявшийся воздух штольни. В нем был слышен запах металла, смазки, перегретой изоляции, все, что ассоциировалось с кораблем, машинным отделением и свободой открытого космоса.

Почти бегом, большими прыжками, я добрался до вершины штольни.

Верхний люк даже не был заварен.

«Как просто, – подумал я, – даже не верится!»

Как было бы трудно одному…

«Я их оттуда вытащу, всех, весь экипаж. Надо. Я задолжал им как минимум это…» – мысленно повторял я, чтобы заглушить другую мысль, выползающую из подсознания.

Воздушный клапан. Свист выходящего воздуха. Мягкое давление заполняющегося скафандра. Болт… Второй… Третий… Четвертый…

Только теперь, когда ракета вышла на траекторию свободного полета к Земле, я почувствовал себя свободным. Чувство это продержалось всего мгновение. Расслабившись, развалившись в кресле, я не мог заглушить голос совести. Мы провели лунатов. Воплотили в жизнь смелый план побега. Внешне все было в порядке… Внешне. Я хорошо знал, что над всеми мотивами, управляющими мною со дня заточения на Луне, преобладал один, очень личный, эгоистический…

Я чувствовал себя должником. Это не я, а кто-то из них должен лететь сейчас в сторону Земли. Прежде всего, мои мысли были поглощены желанием найти цилиндр. Исполню ли я надежды своих товарищей? Вернусь ли, забрать их? Я не был уверен. Мой побег наверняка усилит бдительность охраны и Совета. Трудно будет для них что-нибудь сделать. Я не мог избавиться от мысли, что бросил их там навсегда, без шансов… Как неожиданно может измениться человек, поставленный перед трудным выбором. Там, на планетах Дзеты, мы не колеблясь приходили на помощь товарищам. Мы рисковали жизнью для спасения жизни. Рисковали даже тогда, когда самым вероятным исходом наших действий была смерть… Может здесь, в Солнечной Системе, действует другая шкала ценностей? Или я так сильно изменился после возвращения? Откуда взялся эгоизм, на столько лет подавленный чувством локтя?