Игнат утер пот со лба, прикоснулся к мути стекла пальцем.

— В рамы вставлено оргстекло, — вразумил вежливый Лев Юрьевич, хрустя суставами и поднимаясь с пола. — Чтобы собачки не разбили окна. Собак рассредоточено по участку ровно дюжина. Вчера, стоило подойти к окнам, они прыгали на стекла, царапались и еще сегодня утром бурно на нас реагировали, а к полудню угомонились, устали.

Стас фыркнул и стукнул кулаком вертикаль оконной рамы. Оргстекло глухо завибрировало. Валявшиеся в тени доберманы подняли остроухие головы. Пара псов с неохотой, но все же вскочили, выбежали на солнцепек и потрусили к тому окну, возле которого маячил Стас. С другой стороны участка подтянулась еще парочка четвероногих. Особенно крупный цербер, встав на задние лапы, заскользил передними по прозрачной преграде, глядя на обнаженное тело молодого человека с нескрываемым гастрономическим интересом. Голодный цербер гавкнул, ему ответили собратья.

— Игнат, расскажи, как и где тебя взяли... взял немой, — молвила Ангелина, нарочито игнорируя трескучий лай и собачью суету.

— Немой позвонил в дверь, я открыл сдуру и заработал порцию дряни в физиономию. — Игнат облизнул пересохшие губы.

Лев Юрьевич тронул Сергача за плечо, протянул бумажный стаканчик, наполовину заполненный, тот самый, из которого поил приходящего в чувство пятого пленника.

— Ты был у себя дома или у жены? — Ангелина поправила дужку очков на переносице, слегка заметно улыбнулась уголком рта.

— Откуда тебе известно, что я женился? — ответил вопросом на вопрос Игнат, одновременно принимая у Льва Юрьевича емкость с водой, благодарно ему кивая и удивляясь улыбчивости товарищей по несчастью.

«Впрочем, удивляться нечему, — подумал Игнат, глотнув теплой водицы. — Ангелина и Лев томятся в неволе со вчерашнего дня, свыклись с ролью похищенных, и у них, конечно же, есть уже версии относительно целей похитителей. Это у меня руки до сих пор предательски дрожат. Я до сих пор в стрессе, не расплескать бы, блин, воду, не осрамиться бы истерикой. Вон, старик Ян до сих пор в шоке. И молодчик Стас весь на нервах, хотя и скрывает нервозность, находясь в постоянном движении, глядя на остальных с презрением...»

— О чем задумался, Сергач? Разве я спросила о чем-то сложном?

— Ни о чем не задумался, воду пью. А ты ответь сначала, откуда знаешь о моей женитьбе?

— Знаю, Игнатик, — знакомым Игнату жестом женщина поправила челку. — И на ком ты женился, знаю. Так ты был у себя или у нее?

— Какая, к черту, разница? Главное, я был один дома и никто не видел, как немая сволочь меня травила. Он меня траванул и облил коньяком. Помню запах спиртного, да и вот на футболке пятно от коньяка. Смутно помню, как он меня, будто пьяного, выволок из парадного и запихнул в тачку. Больше ни фига не помню. Кто-нибудь объяснит, каким образом я, бесчувственный, преодолел двор с собаками?

— На плече у немого, — сказал Стас и ударил кулаком воздух. Грамотно ударил, резко, красиво застыв на миг в замысловатой боевой стойке. — Ух как я мечтаю уделать немого урода! Силен лось, но я его сделаю! Слепоглухонемым я его сделаю! На костылях!

— Что-то мешало его уделать, когда он вносил меня сюда на плече, да?

— Позвольте, я вам расскажу о конструктивных особенностях наших казематов, — поспешил завладеть вниманием новенького улыбчивый Лев Юрьевич. — Подойдите к двери. Нет, к другой, к двери в сени. Конвоируемый немым, я шел через двор и мысленно сравнивал сени с телефонной будкой, притулившейся к стенке сарая. Подойди поближе. — Опередив Игната на шаг, Лев Юрьевич открыл дверь «в сени». — Кубатура сеней гораздо больше объема телефонной будки, но геометрический принцип конструкции тот же, понимаете? Только геометрический. Одновременно дверь из комнаты в сени и дверцу из сеней во двор открыть невозможно. Сени устроены наподобие шлюзовой камеры. Если вы, уважаемый, сойдете с ума и решитесь выйти на свежий воздух, к собачкам, вам придется сначала зайти в сени, закрыть за собой дверь, и только после этого вы сможете открыть дверку на улицу. Принцип шлюза, понимаете?

— Должен быть какой-то механизм последовательной блокировки дверей, да? Почему его не видно?

— Механизм снаружи. Когда немой конвоировал уважаемую Ангелину, она заметила рычаги и пружины сбоку пристройки в виде телефонной будки, сбоку сеней.

— Бред какой-то, честное слово...

— Отчего же бред? Все логично, все продумано. Конвоир приводит или приносит пленника, если дверь в комнату, как сейчас, во время нашей с вами экскурсии, открыта, немой стучится во внешнюю дверку, и мы закрываемся, спасая себя от собак, понимаете? Оставив пленника в сенях, конвоир возвращается во двор, уводит из шлюзовой камеры забежавших туда с ним вместе собак, захлопывает внешнюю дверь, и внутреннюю можно открывать, понятно?

— В присутствии конвоира собаки не нападают на пленных?

— Тявкают. Немой их ногами пинает, отгоняет. Собаки ему покорны.

— Можно рискнуть и прямо сейчас попробовать, закрывшись в сенях, передушить собак внешней дверкой, одну за другой.

— Гык!.. — хохотнул Стас. — Какой умный! Прям типа меня, дурака, гык-хык-хы!.. Я, дурак, рискнул... на заре, чуть свет, законопатился в тамбуре, гы-хы... Чуток щелку на волю открыл, в нее шмыгнула собачья морда. Я дверку на себя и шею доберману стиснул. Песика заколбасило, а остальные в щель полезли. Задние напирают, передние носы, лапы в щель суют, чисто лавина. Все, думал, край! Не удержу, думал, влезут и порвут. Вмазал ходулей по харям, они джинсуру порвали, мясо зацепили. Тогда я воздуха в живот качнул и на выдохе крикнул, как учили. Шифу учил, что в идеале боевой клич должен убивать не хуже удара. Я крикнул как надо, дверку малость приоткрыл, щелку малость увеличил. Та собака, которую душил, ясное дело, шарахнулась взад, чтоб отдышаться, остальные шарахнулись чисто от крика. Я дверцу хлоп, и все, думаю, пронесло. Живой, думаю... А ты говоришь «рискнуть», хы-гы!..

Стас явно хвастался, явно хотел добавить: «Тебя бы на моем месте, рисковый дядя, псы разорвали», но ограничился особенно высокомерным смешком и эксклюзивно красноречивым взглядом. Не иначе «шифу», что по-китайски означает «отец», в смысле — «наставник», учил подопечных ему бойцов не только шокировать криком, но и унижать взглядом возомнивших о себе лишнее людишек.

Меж тем экскурсовод Лев Юрьевич заботливо прикрыл дверь в сени, пересек комнату и, взявшись за ручку дверцы напротив, позвал Игната:

— Идите сюда, уважаемый. Покажу вам наше «отхожее место», — он открыл вторую дверь в помещении. — Проходите, уважаемый. Рекомендую зажать нос. Входите быстрее, я за нами закрою, чтоб остальным не досаждать излишком запахов.

Смежная комната. Комнатушка-колбаса. Такая же, как и основная, в длину, но гораздо уже. Окно напротив двери. Стандартное по здешним меркам, с оргстеклом. За окном тот же двор, забор, лес. Собаки отлаяли свое, вернулись к забору. С этой стороны сарая-тюрьмы подзаборная тень жиже и собак меньше. Видно всего двух псов у левой границы оконного обзора. Форточка, до которой церберам не допрыгнуть, а ежели допрыгнуть, то не влезть, разумеется, нараспашку. Однако в неравной борьбе с запахом так называемый «свежий воздух», увы, проигрывает. Воняет от простенького алюминиевого ведра с крышкой. Ведро задвинуто в дальний угол, но все равно смердит на жаре страшно. Над ведром роятся жирные и не очень мухи. Из комнатушки, приспособленной под сортир, хочется уйти как можно скорее.

— Вы, уважаемый, догадались, с какой целью хозяева снабдили нас ведром?

— Трудно не догадаться, — прогнусавил Игнат, крепче сжимая пальцами крылья носа. — Обойдемся без объяснений, айда отсюда.

— М-дас, запашок-с. Ну да ничего не поделаешь — жара способствует. Задержаться не желаете? Без стеснений, уважаемый, все равно рано или поздно и вам придется здесь уединяться. Было бы гораздо хуже, если бы нас не снабдили емкостью для испражнений, согласны?

— Согласен, бежим отсюда. Задерживаться, хвала духам, пока не желаю. Уходим.