Бедряги происходили из мелкопоместных дворян Воронежской губернии. Отец их, отставной генерал-майор Григорий Васильевич Бедряга, проживавший на Дону, в родовом поместье Белогорье, некогда служил в суворовских войсках, принадлежал к патриотически настроенным военным, не мирившимся с аракчеевскими порядками. Бедряги учились в кадетских корпусах. Взгляды Дениса на преимущества суворовской военной науки разделяли полностью.

Двадцатилетний поручик Дмитрий Алексеевич Бекетов, из пензенских дворян, воспитание получил домашнее. Среднего роста, ясноглазый, с девически румяным лицом и припухлыми губами, Митенька Бекетов, как называли его товарищи, был юноша неглупый, весьма начитанный, но совсем неопытный в делах военных и житейских. Суворов с детских лет был его кумиром. Бекетов мечтал о военных приключениях, предстоящих боевых действий ожидал с лихорадочной нетерпеливостью. Дениса он просто-напросто обожал, старался во всем ему подражать.

В эту памятную ночь, сидя у костра, попивая пунш и покуривая трубку, Денис с увлечением рассказывал новым своим друзьям о том, какой интересной представляется ему самостоятельная деятельность кавалерийских отрядов.

Не дослушав, Бекетов с юношеской восторженностью воскликнул:

– Денис Васильевич, милый, меня в отряд возьмите! Я верю, что это замечательное дело! Я с вами куда угодно согласен!

Денис, тронутый сердечным порывом поручика, ответил серьезно:

– Непременно возьму, Митенька, если начальство особый отряд мне создать дозволит.

– Что весьма сомнительно, – вставил Михаил Бедряга, – ибо самостоятельные действия нарушают общие правила, принятые во всех армиях.

– Во всяких правилах бывают исключения, – возразил Николай Бедряга. – При защите отечества важен каждый новый способ истребления неприятельских сил и средств.

– Нам-то всем, я думаю, истина сия понятна, – опять спокойно отозвался старший брат. – А попробуй начальство убедить. У нас, как всем известно, пуще огня всяких этих новых способов боятся.

– Однако ж польза подобных действий столь очевидна…

– Подумай сначала! Кто в штабе-то военного министра сидит? Пфуль, Вольцоген, Армфельд, Опперман…

Завязался оживленный спор. Денис знал, как нелегко пробить стену недоверия, создаваемую штабными господами всякий раз, когда дело выходит за рамки уставов, но все же надеялся, что своего в конце концов добьется. Вмешавшись в спор, сказал с чувством:

– Не все же начальство из одного теста, господа! Люди сухой души и тяжкого рассудка, мечтающие искоренить в войсках живой дух и снова напялить на нас кафтаны прусские, со мною, конечно, никогда не согласятся. Но в армии российской, слава богу, есть и такие начальники, как Кутузов, Багратион, Кульнев, Раевский… И сколько еще верных суворовским заветам командиров, в сердцах коих постоянно звенит струна отечественная, струна русская! Я знаю, где следует мне искать сочувствия. И верю, что в надлежащий час найду его!

На офицеров короткая эта речь произвела большое впечатление. Они выразили шумное одобрение.

– Славно сказано, Денис Васильевич!

– Да и не век над нами немцам главенствовать!

– Звенят струны русские, трещат кафтаны прусские!

– Здоровье суворовских командиров, господа!

Бекетов, знавший наизусть все гусарские стихи Дениса, подняв стакан, продекламировал:

Неожиданно у костра, словно из-под земли, появился огромный рябой и вихрастый вахмистр Колядка.

– Урядник Крючков до вашего высокоблагородия, – обратился вахмистр к Давыдову.

– Где же он? Давай сюда скорей!

Урядник Иван Данилович Крючков, из Донского казачьего полка Иловайского, был старый приятель. Это с ним пять лет назад при Вольфсдорфе атаковал Денис французских фланкеров. Несколько месяцев назад в станице Семикаракорской, на родине Крючкова, произошел пожар. Семья его, потеряв имущество, оказалась в тяжелом положении. Случайно встретив урядника и узнав о его беде, Денис спросил:

– Сколько же тебе денег-то на постройку нужно?

– Страшно вымолвить, ваше высокоблагородие, – вздохнул казак. – Не меньше как полтораста рублев… Будь я дома, может, и обмозговал бы чего, а теперь.., где их одалживать-то?

Денис жил только на жалованье: оторвать от себя такую сумму было нелегко. Но как отказать в помощи человеку, которому в какой-то степени обязан боевым крещением? Денис, не раздумывая, отсчитал деньги. Крючков, тронутый до глубины души, стал самым преданным ему человеком. Полк Иловайского стоял сравнительно недалеко от ахтырцев, близ Гродно. Крючков, отличавшийся неутомимостью и редкой сметливостью, постоянно находился в разведке, бывал даже на той стороне Немана. Ахтырцы во время дальних рекогносцировок не раз пользовались его услугами. И Денис сам просил урядника, чтобы он, если будут какие интересные, важные сведения, уведомил его. Поэтому появление Крючкова в ночное время сразу насторожило.

– Ты с чем пожаловал, Данилыч? – нетерпеливо спросил Денис, поднявшись навстречу уряднику.

Крючков, видимо утомленный долгой дорогой, весь покрытый пылью, тяжело передохнув, ответил кратко:

– Хранцы в Расеи, ваше высокоблагородие…

Денис отшатнулся, словно его ударили в грудь. Как ни готовил себя к мысли о вторжении неприятеля, а все же весть эта показалась неожиданной и страшной: Денис побледнел, задохнулся от волнения.

– Как? Французы перешли Неман?

– Вчера ночью под городом Ковно переправу начали, – ответил Крючков. – А нынче в больших силах, не встречая сопротивления, по виленским дорогам двигаются… Будто черная туча ползет, ваше высокоблагородие! От пылищи свету белого не видно!

Офицеры с взволнованными лицами окружили казака. Крючков, ездивший с донесением к Багратиону, а на обратном пути завернувший сюда, чтобы сообщить новость, отвечал на вопросы обстоятельно, толково. Сомнений ни у кого не осталось. Война началась.

До сих пор при каждом известии о военных действиях Денис ощущал в себе радостное возбуждение, подогреваемое надеждами честолюбия, желая лишь одного – поскорее попасть на поле брани. Ни о чем другом он не думал. Войны, в которых приходилось участвовать, велись где-то далеко, на чужой земле, и серьезных опасений за судьбу отечества не внушали.

Теперь дело обстояло иначе. Полчища величайшего завоевателя топтали родную землю… Щемящее, тревожное чувство овладело всеми. Даже Митенька Бекетов, более других ожидавший войны, казался растерянным. Войска Наполеона в России! Двигаются, не встречая сопротивления! Все понимали, что скрывается за этими фразами, какая угроза нависла над родиной.

Крючков заметил мрачное настроение Дениса и, прощаясь, сказал:

– Вы не извольте только сумлеваться, ваше высокоблагородие… Войска у хранца много, да и мы не слабы. Всем, даст бог, головы свернем!

Денис, занятый своими мыслями, ничего не ответил. Крючков уехал.

А короткая летняя ночь кончалась. Небо быстро светлело, на восточной стороне все шире и шире расплывалась заря. Из лесу потянуло предутренней прохладой, остро пахнуло ландышем. Не умолкая, заливались, щелкали соловьи. И над речкой, что вилась серебристой лентой среди зеленых лугов, поднимался легкий парок.

Денису показалось, что никогда в жизни он еще не видел такого чудесного утра. Поэтическая душа его была тронута.

– Посмотрите, господа, как чудесна наша земля! – тихо и взволнованно сказал он, обращаясь к товарищам. – Разве не чудовищно, что ее хотят осквернить иноплеменники? Нет, клянусь честью, – воскликнул он, – противник дорого заплатит нам за это! Враг превосходит нас числом, но кто и когда превосходил нас в священной ненависти к поработителям отчизны? Вот отныне наше главное оружие, господа!

… В главную квартиру второй армии примчался на другой день Матвей Иванович Платов. Под его командой находился так называемый «летучий корпус», состоявший из восьми казачьих и четырех башкирских конных полков. Платовцы, причисленные к первой армии, стояли у Гродно. Быстрое наступление французов на Вильно разобщило первую и вторую русские армии. Создалось положение, позволяющее Матвею Ивановичу самостоятельно решать вопрос: пробиваться ли к Барклаю, или присоединиться к Багратиону? Платов избрал последнее. Военного министра он не любил. Поспешного отступления первой армии без боя не одобрял.