По прибытии в долину Смокки-Хилл, мы застали печальное для индейского глаза зрелище. В центре лучших охотничьих угодий южных шайенов, пока они сражались на севере, выросли десятки ферм и пристанционных поселков.

Я помню, как Римский Нос, обычно такой невозмутимый и сдержанный, разразился яростной речью в адрес упрямых бледнолицых, которые, словно саранча, пожирали индейские пространства. Его настроение ухудшилось и вовсе, когда повстречавшийся на пути отряд молодых шайенов из лагеря Черного Котла «обрадовал» его новостями о том, что Мотовато и Маленький Ворон из арапахов подписали мирный договор, по которому у двух племен не осталось места в долинах Смокки-Хилл и Рипабликэн.

– Они выжили из ума! – с досадой выдавил он. – Мотовато продает нашу землю, словно бизоньи шкуры! Вокуини не признает договора!

Молва о возвращении великого воина шайенов пронеслась по прериям, как подгоняемый ветром степной пожар.

Молодые шайены и арапахи, удерживаемые в узде стариками-миролюбцами, теперь махнули на них рукой, стекаясь отовсюду под знамена самого воинственного и уважаемого из шайенов. И спокойным дням в прериях Канзаса пришел конец.

За относительно небольшой промежуток времени белые сумели протянуть щупальца канзасской железной дороги далеко на запад, распугав тем самым и без того поредевшие бизоньи стада. Техасские ковбои, воспользовавшись отсутствием непримиримых Собак Высокого Бизона и последователей Римского Носа, осмелели настолько, что без всяких опасений перегоняли скот из Техаса по новому Чисхольмскому тракту в пограничные городки Канзаса. Вся эта активность быстро улетучилась, когда снова в прериях зазвучал неистовый боевой клич шайенов.

Работы по строительству «Канзас-Пасифик» были приостановлены из-за участившихся индейских налетов. Техасские ковбои поворачивали свои стада назад, не отваживаясь рисковать. Переселенческие караваны застряли в восточных городах. Только дилижансы продолжали пересекать высокие прерии.

Правительство забило тревогу. В начале лета в городке Рили – конечной железнодорожной станции – появился подполковник Джордж Армстронг Кастер с задачей сформировать полк, которому предписывалось защищать строителей «Канзас-Пасифик» от немирных краснокожих.

Я кое-что слышал об этом офицере. Во время Гражданской он был самым юным генералом армии. Правда, чин этот являлся временным. Тогда мне трудно было предположить, что в будущем он станет жестоким истребителем индейцев и моим знакомцем вплоть до трагической развязки на берегах Литтл-Биг-Хорн.

В то время, как возглавляемые Римским Носом шайены сражались с его отрядами, я скитался по южным прериям в надежде обнаружить след Койота Кайова.

Иногда возвращался в лагерь Вокуини, чтобы набраться сил для дальнейших поисков. Именно в один из таких приездов мне выпала возможность познакомиться с Кастером. Римский Нос и Высокий Бизон взяли меня на переговоры с ним и с агентом трансконтинентальной почтовой компании Сэмюэлем Торнтоном.

Опасаясь предательства, вожди прибыли к форту Уоллес в окружении многочисленной свиты из своих приверженцев.

Группа военных во главе с подполковником, а также служащие почтовой компании расположились под окнами агентства и с настороженным любопытством взирали на высоких мускулистых шайенов, облаченных по случаю переговоров в великолепные праздничные одежды. На многих были длинные, до колен, традиционные желтые военные куртки с нарисованными Птицами Грома, стрекозами и другими крылатыми созданиями и легины со свисающими от икр до земли отворотами, на зеленой бахроме которых крепились раковины, заклепки и оленьи копытца. Римский Нос был бы настоящей находкой для художника, интересующегося индейскими типами. Его знаменитый пышный головной убор из орлиных перьев с бизоньим рогом в налобной повязке чем-то походил на королевскую мантию. Куртка и легины, сплошь покрытые узорами и бахромой, плотно облегали стройную фигуру, делая ее еще более величественной. На полых костяшках нагрудника покоились несколько ниток ожерелий из лосиных и оленьих зубов, мощную шею украшал чокер, а с ушей свисали бисерные и раковинные серьги.

Когда мы спешились, от группы военных отделился высокий синеглазый офицер со светлыми волосами и усами. Это был Кастер.

Поприветствовав вождей, он пригласил их в кабинет почтового агентства. Видя, что я присоединился к ним, он нахмурил брови.

– Я хотел побеседовать с Римским Носом и Высоким Бизоном… Осгуд! – обратился он к переводчику. – Переведи это.

– Лишнее, подполковник, – спокойно сказал я. – Дело в том, что я буду переводить вождям на переговорах.

Синие глаза Кастера скользнули по моей физиономии.

– Я хочу знать твое имя.

– Ниго Хайез, что на языке шайенов означает Отважный Медведь.

Глаза Кастера сузились, под скулами заходили желваки.

– Я сразу заметил, что у тебя слишком правильные черты лица для индейца, Кэтлин… Надеюсь встретить тебя после переговоров, убийца лейтенанта Скотта.

– Если бы подполковник знал, за что я прикончил Скотта, он бы не очень печалился его преждевременной кончине, – сказал я, выдержав взгляд военного.

Кастер презрительно фыркнул и, повернувшись, зашагал к зданию. Мы последовали за ним и вошли в обширную комнату с широкими окнами, оклеенную обоями. Посередине стоял массивный стол, вокруг него – несколько крепких стульев с высокими спинками. Агент с подполковником уселись по одну сторону стола, мы – по другую.

Приглашение на переговоры исходило от Кастера, и он взял слово первым:

– Я пригласил вас, вожди, по собственной инициативе… Неофициально, так скажем. Но это совсем не значит, что всему здесь сказанному надо относиться с недоверием. Я полагаю, это понятно.

Он кивнул мне, и я перевел вступление вождям.

– В прериях я недавно, – продолжал Кастер. – Но за это время успел уяснить одно: в Канзасе не будет мира, пока шайены не уйдут за Арканзас, к своему верховному вождю Черному Котлу, который оставил Тропу Войны и теперь счастливо живет в указанном ему месте. По прошлогоднему договору все шайены и арапахи должны были покинуть прерии Канзаса, однако этого не произошло.

Я перевел. Римский Нос переглянулся с Высоким Бизоном и заговорил:

– Хорошо, что молодой Длинный Нож пытается мирно беседовать с шайенами. Может быть, мы поймем друг друга и станем друзьями. Когда приезжают посланцы Великого Белого Отца, они с улыбкой подсовывают индейцу говорящую бумагу, чтобы тот поставил на ней свой знак. А затем, размахивая этой бумагой, они приказывают индейцу убираться с его родной земли. Вокуини приятно, что здесь нет никаких говорящих бумаг… Но Вокуини услышал слова молодого Длинного Ножа, и его сердце опечалилось. В Канзасе был мир, пока не пришли бледнолицые. Мнение Вокуини таково: мирные дни наступят только с уходом бледнолицых. Зачем уходить из Канзаса краснокожим? Это их земля… Вокуини заверяет молодого Длинного Ножа: ни один шайен, вернувшийся с севера, не уйдет из долины Смокки-Хилл. Черный Котел подписал говорящую бумагу без согласия Вокуини, и он отказывается чтить этот договор.

Когда я перевел ответ Римского Носа, на лбу Кастера пролегли глубокие морщины. Он покачал головой и, встав на ноги, подошел к окну. В течение минуты, заложив руки за спину, он мерно переступал с носков на пятки. Слышалось лишь поскрипывание половиц внутри и ржание лошадей снаружи. Наконец, он вернулся к столу.

– То же самое Римскому Носу и Высокому Бизону будут говорить уполномоченные люди из Вашингтона, – взвешивая каждое слово, произнес он. – Они будут требовать, чтобы индейцы ушли за Арканзас. Но за их спинами уже будет не один кавалерийский полк, как у меня, а тысячи солдат… Во избежание кровавой ненужной войны я прошу вождей прислушаться ко мне сейчас. В недавних стычках мы проверили свою храбрость. Может, хватит?

Я перевел, и слово взял Тонкахаска.

– Шайены и мои Собаки с радостью уйдут с Тропы Войны, если белые прекратят строить на нашей земле железный путь и поселки.