Я шел туда, где, по моим расчетам, четверо пауни разбили свой ночной бивак. Запах от дыма костра безошибочно вел меня в нужном направлении.
Только мерцающие звезды и бледная луна могли видеть мою темную фигуру, неслышно, но уверенно приближавшуюся к лесной опушке. И одинокий койот, быстро исчезнувший с пути ночного скитальца.
Морщась от постоянной боли, я медленно, но неотвратимо брел между вековых деревьев к цели. Я старался ступать, насколько это было возможно, беззвучно, вздрагивая всякий раз, когда ломался под моими ногами сучек или стебель.
Наконец я достиг того места, где темная стена леса отступала перед высокими травами лесной опушки. Пробравшись к краю низкорослого подлеска, я выпрямился во весь рост. Моим глазам открылась круглая поляна, в центре которой горел небольшой костер. Трое пауни, протянув к нему ноги, спали, закутавшись в одеяла.
«Откуда на них одеяла? – Возник у меня вполне закономерный вопрос. – Ведь во время гонки на них ничего не было, кроме легин и летних охотничьих курток!».
Четвертый индеец, прислонившись спиной к огромному валуну, торчавшему в дальнем от меня конце поляны, стоял на страже.
Идиллическая картина индейской стоянки! Но я пришел за тем, чтобы нанести на нее последний, нужный мне штрих.
Я пристальнее присмотрелся к часовому, и холодок страха заморозил мне рот. Индеец, не отводя глаз, смотрел на меня! Я затаил дыхание, боясь даже моргнуть, и вздохнул с облегчением, когда пауни, сменив позу, отвернулся.
«Черт возьми, как он заметит меня, если я стою в тени леса?!»
Мысленно выругав себя за беспричинный страх, я отступил в чащу подлеска и с той же осторожностью обогнул поляну, чтобы выйти на нее позади валуна.
Сначала надо было расправиться с часовым, а потом уж приниматься за спящую троиц) у костра. Однако снять часового во враждебной для него стране – нелегкое дело. Ждать, пока он задремлет, не имело смысла: в малочисленных военных отрядах ночная стража всегда исполняла свой долг исправно. Здесь нужна была хитрость, и после недолгих размышлений мне на ум пришли некоторые соображения.
Вокруг лежало множество небольших камней, и я. подобрав один из них, неслышной поступью приблизился к задней стенке валуна. Бросив камешек в сторону и услыхав его падение, я тут же выглянул из-за валуна. Краснокожий не был глухим. Он тоже услышал падение камешка. Он смотрел в противоположную от меня сторону, его тело, до этого такое расслабленное, напружинилось. Его поза напоминала стойку пумы, готовой к прыжку. Армейское одеяло, облегавшее мускулистую фигуру, у меня на глазах медленно сползло на землю. Это был тот момент, когда нельзя было терять и секунды. Я рванулся к индейцу и погрузил лезвие ножа ему в спину. Он резко выгнулся и захрипел. Я зажал ему рот ладонью и не отпускал до тех пор, пока его тело не вытянулось на земле.
Вытащив нож, я лег на землю и пополз к спящим пауни. Приблизившись к самому ближнему, я неслышно поднялся на колени. Он спал глубоким сном. Его грудь методично вздымалась и опускалась. Узкое скуластое лицо, расписанное боевыми красками, хранило безмятежное выражение. Отличительный знак племени – выбритая на висках голова со скальповой прядью – была утыкана короткими орлиными перьями. Я недолго любовался им и точным ударом ножа в сердце отослал его дух во владения Ти-ра-вы, верховного божества народа пауни.
Он умер тихо, как и двое других индейцев, отдавших божеству души после моих выверенных ударов. Не прошло и минуты, как все было кончено.
Немного успокоившись, я увидел, что пауни были снабжены не только одеялами. Возле одного лежали кожаные парфлеши, набитые пеммиканом. Подле другого – кисеты с трубкой и табаком. Рядом с третьим покоилось огнестрельное оружие – карабин системы «спенсер», похожий на тот, что остался в седельной кобуре Маркиза! Откуда все это?
Прикинув что к чему, я понял, что не кто иной, как сам Стив Блэкберн доставил пауни эти вещи. Интересуясь результатами погони, он, наверное, нашел обнаруживших мой след индейцев и обязал их двигаться за мной, снабдив всем необходимым.
Как бы то ни было, а теперь я оказался владельцем и еды, и оружия. Едва прикрывавшая меня набедренная повязка, в которой я походил на затравленного дикаря, была заменена добротными штанами и курткой. Пусть меня назовут мародером, но и мокасины одного из пауни пришлись мне по душе и впору. Великий Дух Ти-ра-ва, я уверен, будет рад и голому пауни, лишь бы его скальповая прядь оставалась на месте. Будь вместо меня любой из шайенов или лакота, он бы вернулся к соплеменникам с раздутой, как у индюка, грудью и с четырьмя скальпами, которые не преминул бы повесить к поясу спереди. Но я уже говорил, что обычай сдирать с врагов волосы, не вызывал у меня одобрения.
Прилично одетый, обремененный сумкой с пеммиканом и карабином, с дымившейся во рту трубкой я, бросив последний взгляд на поляну, углубился в чащу подлеска. Чувство глубокого удовлетворения по праву поселилось в моем сердце. Мой план сработал так, как я задумал, и это наполняло меня гордостью.
Вернувшись в пещеру, я подкрепился приобретенной едой и крепко заснул.
Глава 14
Человек, которого подстерегают опасности, обычно спит чутким сном. Я не был исключением из правил. Сквозь сон до моего затуманенного сознания донесся шорох скатывающихся с обрыва мелких камней. Взяв в руки «спенсер», я подошел к отверстию пещеры. Был уже полдень. Кто же мог быть там, наверху?.. Я почти не дышал, пытаясь уловить малейший звук. И тут сильный мускусный запах ударил мне в ноздри. На вершине утеса стоял хозяин Скалистых гор – серый гризли! Когда я взглянул наверх, его лохматая морда уставилась на меня, маленькие черные глазки глядели удивленно, а голова наклонялась то туда, то сюда, как у собаки, разглядывающей незнакомца. Знакомиться с этой серой громадиной у меня не было никакого желания. Поэтому я, громко закричав, прогнал его с бровки утеса. Через минуту медведя не было слышно. С перепугу он, видимо, убрался далеко.
Оставаться в пещере больше не имело никакого смысла. Я решил сегодня же отправиться на восток, к долине Паудер-Ривер.
Я выбрался на утес и, окинув взглядом окрестности, невольно залюбовался открывшимся видом. Так далеко на запад, в горы, я попал впервые. И теперь, после напряженного состояния последних дней, с удовольствием взирал на здешние места. В горах Биг-Хорнс во всем великолепии красок властвовал сентябрь – у индейцев, Месяц Сухой Травы или Когда Олень Бьет Копытом Землю. Я бы назвал это время года по-своему – Месяцем Лесного Очарования! Казалось, природа одела горные склоны в свои самые лучшие одежды. По берегам небольших студеных ручьев, пробивающих себе путь сквозь нагромождение скал, стояли в разноцветной листве ольха и плакучая ива, тонколистая береза и сучковатый вяз. Над ними, подобно застывшим богатырям, высились колоннады могучих сосен. Грациозные голубые ели, облаченные в вечнозеленый наряд, пышно окутали предгорья головокружительных пиков, уносивших свои острые вершины в синее бездонное небо.
Я долго простоял на утесе, вдыхая полной грудою, любуясь прекрасным ландшафтом. Затем, пройдя по следу медведя до зарослей и, убедившись, что косолапый великан действительно скрылся, я спустился в предгорья, чтобы, продвинувшись сначала к северу, прямиком пойти на восток. Зная о том, что гризли весьма любопытные звери, я. время от времени, оглядывался, держа «спенсер» наготове. Любопытность. может, и была безобидной чертой гризли, но не в те дни, когда его огромный желудок нуждался в пище.
В мягких мокасинах мои ступни уже не болели так сильно. Я даже позволял себе напевать под нос, срывая по пути перезрелую землянику. Иногда я останавливался перекусить пеммиканом, заедая его дикими яблоками и сливами, также пополнившими мой скромный рацион.
К вечеру я вышел к истокам небольшого ручья, который, по всей видимости, впадал в Танг-Ривер. Солнце жарило весь день, и я взмок от пота. При виде чистого ручья я побросал оружие с сумкой на гальку и прямо в одежде выкупался. Выйдя на берег, я почувствовал жажду. Чтобы напиться незамутненной воды, мне пришлось отойти чуть вверх по течению. Там я встал на колени и припал к воде губами. Она была очень вкусной. Когда же я выпрямился и повернулся к том) месту, где лежал «спенсер», всепроницающая слабость охватила меня с ног до головы: в двадцати футах от меня и в десяти от карабина стоял мохнатый гризли, поводя носом в воздухе! Я помню, как застучали мои зубы, помню, как дрожащей рукой вытер со лба проступивший холодный пот. Произошло то, чего я так боялся. Гризли шел весь день за мной. А я допустил страшную, непоправимую ошибку, выпустив из рук оружие!
