Услышав адрес, и бегло окинув взглядом мой черный платок и церковную свечу, все еще зажатую в руке, водитель смотрит на меня с сочувствием, и согласно кивает головой.

Он довольно быстро доставляет меня к воротам знаменитого кладбища, за стеной которого нашли последний приют многие просто известные, и знаменитые, и героические, и великие.

Однако, настали времена, когда и кладбищенское соседство оказалось в цене, и теперь место под сенью ваганьковских деревьев можно было купить за большие деньги, навечно обеспечив усопшему другу или родственнику самое достойное окружение.

Я медленно бреду по кладбищенской аллее, оглядываясь, в поисках свежей могилы, но мысли мои все еще там, в полумраке опустевшего храма, а перед глазами стоят, будто паря в холодном и слегка подернутом туманной дымкой воздухе, прозрачные глаза, устремленные куда-то внутрь моего сознания.

Я даже не купила цветов, ярким изобилием полыхавших на лотках у кладбищенских ворот, потому что не вполне отдаю себе отчет в том, что иду теперь к могиле Егора.

И что бы там не происходило вокруг меня на самом деле, там, под свежей еще не осевшей землей покоится его тело. Тлен еще не коснулся его своей мерзкой когтистой лапой, и Егор лежит под толщей земли со всеми своими морщинками, ( я и сегодня помню их, все, до единой); большими и крохотными шрамами — историю каждого он рассказывал мне с мальчишеской гордостью; густыми темными волосами — их всегда теребила я, когда голова Егора покоилась на моих коленях…

Мне бы следовало думать теперь только об этом, и, наверное, слезы должны были бы уже катиться по щекам, но ничего подобного со мной не происходила.

Я просто иду мимо чужих могил, автоматически фиксируя известные имена, высеченные на солидных надгробиях, а передо мной мерцают в воздухе прозрачные глаза, увлекая меня за собой, словно указывая дорогу.

В конце концов, это оказывается едва ли не так, на самом деле, потому что неподалеку, за чередой памятников, отлитых в бронзе и высеченных из камня, раздаются громкие мужские голоса.

Сначала мне кажется, что это кто-то из друзей Егора запоздало пришел поклониться его праху, и я замираю, скрываясь за массивной мраморной плитой чьего-то надгробия, не желая сейчас никаких встреч, и уж тем более — разговоров.

То, что впереди, именно могила Егора, у меня уже нет сомнений.

Снег там густо утоптан и перемешан с землей, а в просвет между памятникам виднеются хвойные сплетенья венков, рассыпанные по земле свежие цветы и, кончики шелковых траурных лент.

В своем укрытии, я слышу, что между собой разговаривают двое мужчин, и очень скоро становится ясно, что это всего лишь кладбищенские рабочие, занятые каким-то своим делом, то ли на самой могиле Егора, то ли где-то рядом. Ждать, пока они закончат свою работу и уберутся восвояси можно очень долго и, собственно говоря, какое до меня дело двум могильщикам, занятым своими делами?

Я решительно покидаю укрытие, и выхожу на узкую площадку перед свежей могилой.

Догадка моя подтвердилась вполне, и первое, что бросается в глаза — это большой портрет Егора, поставленный прямо поверх целой горы живых цветов и прислоненный к подножию массивного деревянного креста.

Этой фотографии его я не помню, а значит, она сделана была уже после нашего расставания.

На ней Егор выглядит несколько старше своих тридцати пяти с половиной лет.

Глаза его смотрят прямо и сурово, в них нет больше крохотных азартных чертиков, которые всегда проглядывали сквозь самую серьезную мину, какую только не пытался он изобразить, а губы, и, без того очерченные красивой волевой линией, сжаты совсем уж в тонкую жесткую черту.

Он был зол, когда его фотографировали и очень недоволен всем происходящим, это отмечаю я сразу, хотя и старался изобразить на лице то, что от него требовали.

Егор, безропотно исполняющий чужую неприятную ему, волю?

Это было очень странное для меня зрелище.

Потом внимание мое привлекает крест.

Понятно, что он установлен временно, до той поры, когда можно будет поставить достойное надгробие, но все же интересно, чья это была идея?

Крест очень высокий, и заметно возвышается над прочими памятниками и плитами в ряду могил. Он изготовлен из двух массивных брусьев темного дерева, тщательно отполированных. Наверняка те, кто его творил, делали это со всем необходимым усердием, и древесина, очевидно, была использована из самых дорогих. Однако, в целом, крест производит впечатление небрежно сколоченного на скорую руку.

Но этого, похоже, добивались сознательно. Мне кажется, я понимаю смысл этого решения.

Этот крест должен напоминать крест Спасителя, повторяя его и размерами, и подчеркнутой небрежностью изготовления.

Подобная идея могла родиться в голове у человека с очень опасными амбициями.

Таким человеком был Егор. Но ведь не сам же он выбирал себе временное надгробие?

Крест надолго занимает мое внимание, но голоса могильщиков, звучащие совсем рядом, выводят меня из состояния философской задумчивости, и я оглядываюсь по сторонам, довольно быстро обнаруживаю обоих, действительно совсем близко от могилы Егора, всего в нескольких метрах.

Портрет и крест избавили меня от первого шока, потому что, отвлеченная ими, я не заметила того, что предстало перед моими глазами сейчас.

Но и теперь колени мои становятся ватными, и я прилагаю большие усилия, чтобы не опуститься прямо на грязный утоптанный множеством ног снег.

Два могильщика, в традиционных грязных и рваных телогрейках заняты сейчас главной своей работой — они роют могилу.

Дело, видимо, близится к завершению, потому что, от могилы Егора, новую — отделяет довольно высокий холм жирной черной земли, а над краями свежевырытой ямы виднеются только головы копателей, да неспешно взлетают лопаты, с очередной порцией черных влажных комьев.

Они достигли уже той глубины, где земля не схвачена морозом, и с вершины холма отчетливо доносится до меня почти весенний запах свежей земли.

Возможно, в самом факте того, что рядом с могилой Егора роют другую могилу, не заключает в себе ничего необычного и тем более страшного, что приводит меня в полуобморочное состояние.

В конце концов, каждый день в Москве умирают люди, и почему бы одному из них не быть похороненным рядом с Егором?

Но рядом с новой могилой, с той стороны, где снег еще не затоптан и не смешан с землей, на белом его покрывале распластался крест.

Точная копия того, что возвышается сейчас над могилой Егора.

Исполненный с той же нарочитой небрежностью и столь же массивный.

И еще одно обстоятельство открывается мне, отчего-то лишь при взгляде на этот, второй крест.

Вот оно-то и ввергает меня в шок, холодным спазмом ужаса сжимая горло.

Оба креста эти потрясающе похожи на тот, что был запечатлен на фотографии, уже второй раз за сегодняшний день напомнившей мне о себе так необычно и так страшно.

Собственно, присутствует и свежевырытая могила, и я, женщина на ее краю.

Осталось только разуться, чтобы совсем уж соответствовать сюжету. Мысль эта приходит в мое затуманенное сознание, а кожа на стопах ног холодеет, словно и вправду ощущая прикосновение комьев сырой земли.

— Но может быть, эти временные кресты ставят всем на Ваганьково? Просто открыли цех по их изготовлению и, как это часто бывает, хочешь — не хочешь — бери. А людям в скорбной суматохе не до споров: крест так крест. Не навсегда же! — сознание мое еще отчаянно цепляется за реалии объективного мира, и, собравшись с силами, я робко приближаюсь ко второй могиле.

Завидев меня, могильщики прерывают свое мрачное занятие и терпеливо ждут, когда я соизволю к ним обратиться.

Им спешить некуда.

— Простите, пожалуйста, чья это могила? — выдавливаю я из себя совершенно идиотски вопрос, но оба мужичка охотно вступают в беседу.

— Нам, девушка, такие вещи не объявляют — Да, нам в конторе место указали и срок, вот и весь сказ, а кто, чего… дело не наше — Однако, я так понимаю, что покойник, который, значит, тут будет лежать, этому, которого вчера схоронили, вроде как родня.