В этой квартире мать встречалась с любовником — Иаким вроде бы его звали. Они проводили время вот на этой кровати, и, может быть, этот Иаким надевал вот эти домашние туфли или пользовался вот этим банным халатом. В сущности, неважно.

Тойве переехал сюда после поступления в университет, и последние годы его не оставляло ощущение, что они — мать и её любовник, этот вроде-Иаким, появляются здесь каждый раз, когда юноша оставался у отца. Дурное чувство, которое он в себе старательно подавлял. В сущности, их отношения — не его ума дело.

Вчера он ходил в терминал забрать кое-какие украшения и карту памяти. Потом переночевал у отца и утром вернулся, стараясь не глядеть на кровать, на бутылки с вином на столе. Выпил кофе, взял книги и отправился в университет. Шёл пешком, благо было недалеко, чтобы привести разум в порядок, избавившись от размышлений о матерях и их любовниках, о ружьях, которые вдруг обнаруживаются под кроватями, и прочей ерунде.

Конечно, пройтись спокойно можно было только ранним утром, чуть позже запустят рекламу, и интерактивные баннеры будут преследовать прохожих, таскаться за ними и приставать с требованиями: «Купи меня!», «Хоти меня!», «Посмотри на меня!», «Я — то, что тебе нужно!», и особенно-проникновенно: «О чём ты мечтаешь?».

Мечтал Тойве убить одного человека, заполучить другого человека, и стать первым в студенческом рейтинге. На первые два дела у него не хватало духа, а на последнее почти хватило усердия, и если бы с Радованом что-то случилось, Тойве не пришлось бы искать способа устранения соперника. И два других желания осуществились бы разом.

На улицах стал собираться народ — очередной митинг. Нагнали танков, которые протискивались по узким улицам, грозя подавить припаркованные легковушки. Дорожные службы уже растаскивали автомобили на тротуары, торопились. Митинги под стволами танков — это так актуально, все равно, что канарейки: попели — и в клетки. Непонятно, чего хотят добиться — против танков, но, наверное, интересно проводят время. Особенно после того, как выпустят рекламу, и баннеры слетятся к скоплению людей, как мухи на дерьмо. То левые, то правые, то зеленые, то голубые. Тойве всегда старался обходить эти митинги: поди потом докажи, что не сочувствующий, ну, или не голубой.

На перекрестке его выловил полисмен. Вежливо представился, вежливо помахал перед носом значком и очень вежливо попросил показать содержимое сумки. Обычная проверка, имеют право. Тойве скинул с плеча рюкзак, расстегнул молнию, полисмен сунулся носом внутрь — даже это у него получилось крайне вежливо. Ничего запрещенного — учебники, электронная читалка, древний и глючный коммуникатор. Полисмен расстроился, но вежливо извинился и, вернувшись на пост, заскучал. Не надолго, ведь пока ещё изменения в законе «О рекламе», запрещающем баннерам преследовать стражей порядка, только рассматриваются.

Вот кто сейчас не скучает, так это мать и её Иаким, чтоб их.

Ситуация была бы почти анекдотичной — обманутый муж, заставший любовников в постели — если бы не ружьё, которое этот обманутый муж держал. Иаким и Хана пытались прикрыться одеялом, выдёргивая его друг у друга, потом до Ханы дошла глупость происходящего, и она без смущения — а кто из них не видел её обнажённой? — села, откинувшись на подушки, недобро разглядывая Маркуса. Иаким же скатился с кровати, заворачиваясь в одеяло до подбородка, и стал суетливо шарить по полу в поисках штанов.

Штаны обнаружились рядом с Маркусом, который направил на Иакима ружьё, и тот не решился их поднять. Он доковылял до кровати, усаживаясь на краешек, подальше от Ханы.

— Трус! — выкрикнула она.

Иаким прикрылся рукой, будто опасался, что она сейчас кинет чем-нибудь.

— У него ружьё, — пробормотал он.

Хана готова была сама его пристрелить.

— Трусливая окуклившаяся гусеница!

Иаким на это ничего не ответил, казалось, будь его воля, завернулся бы в одеяло с головой. Его откровенно жалкий вид мог бы и позабавить Маркуса, если бы эта гусеница не кувыркалась в постели с его женой.

Малогабаритная квартира-студия, где встречались любовники, хранила следы бурно проведённого вечера: на столе остались бокалы с недопитым вином и пустая бутылка, и одна начатая. По немытой посуде размазаны остатки, наверное, романтического ужина. Довершал всё букет нежно-розовых ранункулюсов в кувшине.

— Господа, не желаете сесть за стол? — предложил Маркус. — А то лицезреть вас в кровати просто тошнотворно.

Любовники не проявили никакого желания, и ему пришлось выразительно помахать перед ними оружием.

— Рогоносец с ружьём, — Хана накинула на себя блузку.

— Дорогая, зачем? Ты прекрасно выглядишь.

— Да и пожалуйста, — она, нагая, прошла к столу, наливая себе вина.

— Гусеница, вперёд! — сказал Маркус, отодвигая стул.

Иаким послушно сел на предложенный стул.

Радован был редкостным придурком, но его имя всегда значилось первым в списках успеваемости. Потому что его отец сидел в сейме, и быть не первым Радовану не полагалось по статусу. Можно конечно вступить в конфронтацию, но такому, как Тойве, это совершенно не выгодно. А выгодно сдавать за Радована экзамены, и самому намерено слегка ошибаться в ответах. Что, оказывается, ещё сложнее, чем просто хорошо учиться. Радован платил хорошие деньги, а Тойве в данный период жизни любил деньги больше, чем своё честолюбие. Честолюбие подпитывалось обещаниями, что когда-нибудь будет реализовано. Когда Тойве заведёт нужные знакомства, накопит достаточную сумму денег, получит хорошую должность в крупной компании, близкой к госструктурам, станет сверхнезаменим, и его позорное происхождение не будет уже никого не волновать.

Над осуществлением этого плана Тойве работал долго и упорно, дипломатично и деликатно, и хоть и считался ботаном, но ботаном вменяемым, уважаемым, незаменимым. Ботаном, которому надо платить деньги. И позволял редкостному придурку лапать девушку, которая ему самому нравится. Потому что с редкостным, но богатым придурком, ботану необходимо поддерживать хорошие, лживо-дружеские отношения. Потому все свои романтические представления о Нате Тойве зарыл глубоко в подсознании, позволяя фантазии овладевать им лишь дома, в полном одиночестве. Эти фантазии что-то переворачивали внутри него, оставляя после себя ощущение яростного стыда. За то, какой в этих фантазиях были Ната и он, и за то, кем Тойве являлся на самом деле.

— Ты сегодня какой-то странный, — сказал Радован. — Более странный, чем обычно. Не отошёл после вчерашнего?

— Наверное.

— Но принёс?

«Какая забота», — подумал Тойве, передавая «работодателю» реферат и переписанные лекции.

— Салют! — к ним подошла Ната, и Радован тут же полез её целовать, далеко не целомудренно, и не слишком она сопротивлялась, хотя пробормотала что-то вроде «здесь же люди!».

Тойве передёргивало, но лицо его, как всегда, осталось бесстрастным. И почему хорошие девушки влюбляются не в тех парней?

— Где ты видела здесь людей?

Это Радован так шутит. За что и получил от Наты оплеуху, лёгкую и невесомую. Лживо-ненастоящую. Это она для порядка его осадила, потому что сыну политика неприлично подобное говорить. Она заботилась о его репутации. Они с Радованом даже одеты были почти одинаково. Вот дерьмо.

— Тойве, это на тебе «ДиЖю»? — спросила она, переводя тему. — Так дорого!

А что? Хочешь много получить, надо сначала себя выгодно продать. Тойве был очень стильным ботаном, в брендовой одежде и хорошей обуви. Он был дорого выглядящим ботаном, чёрт возьми. Потому что все утверждения, что главное — внутреннее содержание, а внешность не важна — это самая большая ложь. По одежде встречают, по одежде провожают. Если к хорошей одежде прилагается ещё и приятная внешность, хорошая фигура, манеры и речь, ну и мозги, — то в их обществе ты будешь на высоте. Или хотя бы на плаву. Внешность — это необходимый ресурс для удачной карьеры, для удачной женитьбы, для удачного бизнеса. И Тойве в этот ресурс очень много вкладывал. Он был сочувствующим метросексуалом, мать их. Он хорошо выглядел, он дорого одевался, у него были отполированы ногти, у него была стильная причёска, и отбеленные ровные зубы, и красивая улыбка. Его женщины, однако, утверждали, что Тойве — сухарь и зануда. Занудный метросексуал, мать их. Да, обаянию и харизме ещё предстоит научиться. Время есть. Пока что он работал на отцовскую гордость — хорошие оценки, никаких алкоголя-сигарет — упаси Боже — наркотиков и разнузданных вечеринок. Отцовская гордость. Твоя жена с каким-то Иакимом сейчас, отец.