Затем, как обычно бывает после затишья, разразилась буря и все начали говорить одновременно.

Патрик не обращал вимания на воцарившийся бедлам. Ирландия! У него это в голове не укладывалось. Столько лет все эти люди делали вид, что родная страна их нисколько не интересует, и вдруг ведут себя так, как будто им вручили ключи от рая. Разумеется, Патрик всегда тосковал по Ирландии, но он был ошеломлен, внезапно обнаружив, что все, оказывается, испытывали те же чувства.

Семья немедленно трансформировала хаос в кипучую деятельность. Отменялись визиты к стоматологам, откладывались свадьбы, приостанавливалась доставка почты. Почта, разумеется, представляла собой проблему, поскольку в местном отделении работали почти исключительно О’Рейли или их ближайшие родственники. Пэт был потрясен тем, что отцу удалось добиться одновременного отпуска для них всех.

— Папа, как ты это сделал?

Майкл подмигнул и постучал кончиком пальца по носу.

— Полагаю, старое ремесло не забывается.

И улыбнулся сыну заговорщической улыбкой.

Пэт понятия не имел, о чем говорит отец. Его сбивало с толку многое из того, что происходило в недели, предшествовавшие поездке. Одежду, которую его мать и другие женщины упаковывали в чемоданы, доставали из сундуков, хранившихся в самой глубине чуланов. Яркие цвета и безумные узоры казались ему непередаваемо странными. Его родственницы носили исключительно джинсы или (по воскресеньям в церковь и на вечеринки) элегантные платья. Мужчины тоже демонстрировали странности, укладывая в дорожные сумки трубки из корней вереска и сучковатые трости, также материализовавшиеся в глубинах кладовых.

По мере того как приготовления набирали ход, растерянность Пэта начала сменяться беспокойством, природа которого ему тоже была неясна. Он пытался от него избавиться. В конце концов, об этой поездке он мечтал всю жизнь и не хотел испортить ее иррациональными страхами. Но из-за поведения старших ему казалось, что он с завязанными глазами спускается по лестнице, лишенной перил.

— Что-то здесь не так. Они что-то скрывают, — пожаловался он своему кузену Джерри. — И тетки, и дядья, и мои собственные родители. Стоит мне войти в комнату, как они тут же замолкают. Если им кто-то звонит по телефону, когда я дома, они просят перезвонить позже. Даже после того, как мои родители ложатся спать, они продолжают что-то лихорадочно обсуждать. Разумеется, шепотом.

— Брось, не тупи, — ухмыльнулся Джерри. — Ты всегда считал себя пупом земли. Они от тебя ничего не скрывают. В этой семейке не было тайн с тех пор, как тетя Кейт сбежала с молочником. Да и об этом мы со временем узнали.

— Я никогда не верил в то, что она решила вступить в орден кармелиток и принять обет молчания. — На мгновение Пэт забыл о том, что его так тревожило. — Тетя Кейт разговаривала даже во сне.

— Так как, по-твоему, они все могут скрывать какую-то ужасную, зловещую тайну? — Джерри покачал головой. — Мы должны радоваться, а не унывать. После более чем сотни лет разлуки с Ирландией мы едем домой. Первым делом я как следует напьюсь настоящего «Гиннеса». Ау тебя какие планы?

Пэт слушал болтовню кузена, но его не покидала уверенность в том, что предстоящая поездка как-то уж чересчур взбудоражила всех родственников, принадлежащих к поколению его родителей. Все они были взволнованы и возбуждены, и это было вполне объяснимо. Но во всех их разговорах чувствовался какой-то подтекст, заставлявший его нервничать. В этой встрече или Встрече было что-то такое, от чего всем стало не по себе.

Эйлин его расспросы выводили из себя.

— Мы тебе уже сказали, — резко ответила она после того, как он на протяжении всего обеда одолевал ее расспросами. — Мы едем на встречу родственников.

— У нас есть еще родственники? — Это сообщение привело Патрика в ужас. — Я так полагаю, О’Рейли — довольно распространенная фамилия. Так что же может быть в этом такого ужасного? Почему вы все такие дерганые? С этими нашими родственниками что-то не так?

— Что за ерунда! — Она положила ему в тарелку еще одну порцию картофеля. — Я их никогда не видела, но и не слышала о них ничего плохого.

— Тогда почему я о них вообще ничего не слышал?

Патрик оттолкнул тарелку. Он знал, что ничто не способно так обратить на себя внимание матери и вызвать ее недовольство, как отказ от еды.

Губы Эйлин превратились в тонкую линию. Перед тем как ответить, она сделала глубокий вздох.

— Ты слышишь о них сейчас, — настораживающе спокойным тоном ответила мама. Впрочем, она тут же смягчилась. — Милый, я бы тебе все рассказала, но другие считают, что тебе лучше обождать, пока мы не прилетим в Ирландию. Тогда ты все поймешь.

Она встала и вышла в кухню, чтобы принести еще подливки, но Патрик успел расслышать, как она пробормотала:

— Я очень на это надеюсь.

Двадцать пятого мая, в день рейса, все О’Рейли встретились в аэропорту. Патрик никогда не видел своих родственников, собравшимися в одном месте, не считая чьего-либо дома или церкви. Он пришел в ужас, увидев эту шумную толпу. Дети бегали по залу, визжа от возбуждения, а кузен Джерри их подзадоривал. Все остальные обнимались и приветствовали друг друга так восторженно, словно не видели друг друга почти каждый день на протяжении всей своей жизни. Его кузина Лиз в честь поездки выкрасила черные волосы в неоново-зеленый цвет. Пэт пытался держаться от них поодаль, делая вид, что он один из тех бизнесменов, для которых перелет через Атлантику был в порядке вещей.

Разумеется, они этого не допустили, втащив его в свою шумную компанию, хлопая по спине и оглушая грубоватыми шуточками, от которых у него едва не лопались барабанные перепонки. Патрик почувствовал, как у него краснеют кончики ушей. Он поклялся себе, что как только они приземлятся в Шэнноне, он будет сторониться этих грубоватых туристов насколько это только возможно. Они ехали в Ирландию пить и гулять. Он ехал со священной миссией обрести свое наследие.

Перелет, как и ожидалось, был очень шумным. Патрик не мог понять, почему другие пассажиры и бортпроводница проявляют такую терпимость. Им даже как будто понравилось, как импровизированный хор в составе его отца, кузена Джерри и дядьев исполнил «Залив Голуэй».

В сером утреннем свете самолет скользнул сквозь пелену облаков, и О’Рейли впервые увидели то, что для них было Землей Обетованной.

Раздался вздох восхищения, вырвавшийся у всех О’Рейли одновременно. Отец Пэта обнял его мать за плечи.

— Посмотри на это, любовь моя, — вздохнул он. — Ты могла себе представить, что в мире существует столько оттенков зеленого?

Эйлин улыбнулась и погладила его по руке.

— Я даже не могла представить, что их все увижу. Что бы ни случилось, оно того стоит.

— Ничего не случится. — Он обернулся к Пэту. — Это будет самый грандиозный отпуск в нашей жизни. Верно, сын?

Пэт не ответил. Он смотрел в иллюминатор с пылом паломника, завидевшего Иерусалим.

Их уже ждал автобус, на боку которого большими черными буквами было написано «О’Рейли». Измученный и взволнованный одновременно, клан загрузился в автобус. Пэт вдруг понял, что понятия не имеет, где их будут принимать, и представил себе нечто вроде особняка со сверкающими деревянными панелями и каменными каминами. Или, возможно, симпатичный курортный отель с полем для гольфа.

Вместо этого автобус бесконечно долго ехал среди продуваемых всеми ветрами полей и сотен свободно разгуливающих по этим полям овец. Наконец они въехали в некое подобие стоянки для жилых прицепов. Старомодные серебристые фургоны концентрическими кругами располагались вокруг двух больших побеленных зданий под соломенной крышей. Из трубы одного из зданий шел дым, и Пэт впервые вдохнул крепкий и слегка пьянящий аромат горящего торфа.

А затем их окружило море людей — все маленькие, с темными волосами и кожей, варьирующейся от темно-загорелой до молочно-белой. «Иисус, Мария и Иосиф! — подумал Пэт. — Оказывается, в мире есть и другие О’Рейли!» Разнообразие акцентов поражало воображение, особенно с учетом того, что все их обладатели были удивительно похожи друг на друга. Его уши улавливали австралийское, британское и англо-индийское произношение. Ему даже послышались испанские и французские интонации. Как же далеко разъехались по миру его родственники!