Обиженная в лучших чувствах парочка скрылась из виду, исчезнув за очередным поворотом. Спустя полкилометра, дорога сильно сужалась, густой кустарник прилегал практически вплотную к трассе, почти задевая ветками бока "Горыныча". Можно сказать, что здесь была даже не дорога, а тропка. Но - с явными следами жизнедеятельности.
- А кустики-то непростые... - Вдруг сказал Книжник. - Герман рассказывал, что в этих краях они называются "Убей бессонницу". Замачиваешь лист в стакане кипятка, и пьёшь. Вырубает на полсуток. Правда, потом побочные эффекты появляются, вроде стрельбы в ушах, или пальцы судорогой сводит. Хорошо хоть - ненадолго.
Листья кустарника были большими, округлой формы, и с необычными, как будто разлохмаченными краями. Шатун высунул руку в окно, и ловко сорвал один из них.
- Интересная флора. - Алмаз полуобернулся, и поглядел на добычу громилы. - Только, на хрена он тебе? Тебя и так порой не добудиться...
Кусты по бокам внедорожника, и впереди, на расстоянии метров тридцати, вдруг заколыхались, задвигались. Лихо бросила жёсткий взгляд влево-вправо, но кроме беспорядочного колыхания кустарника, ничего не было заметно. Спустя мгновение - раздался тихий звук, как будто кто-то протяжно вдохнул и выдохнул. "Горыныч" оказался в плотном облаке зеленоватого тумана, возникшего как бы из ниоткуда. Зеленоватые клочья проникли в кабину, и Лихо поняла, что глаза наливаются свинцом: и её неудержимо, неестественно клонит в сон. Внедорожник вильнул, начиная катиться прямиком в заросли кустарника, и блондинка успела придавить тормоз, прежде чем свалиться в беспамятстве...
- Просыпаемся, просыпаемся... - Голос, вторгающийся в начинающее всплывать из вязкого омута сна, сознание - был сюсюкающим, приторным. Как будто кто-то, преисполненный ангельского добродушия и терпения, разговаривал с капризным и избалованным ребёнком. Книжник нехотя разлепил тяжеленные веки, нечётким взглядом пытаясь разглядеть обладателя слащавого тенора. Такими голосами, по мнению очкарика, могли обладать только две категории людей. Или сказочные доктора, вроде Айболита: или люди, психически неуравновешенные, склонные к неоправданной, неконтролируемой жестокости. Которую они проявляют, при каждом подходящем случае.
Температура в помещении, или где там он находился? - была не то, что бы совсем низкой, но было ощутимо прохладно. Книжник, попытался поёжиться, и до него, как-то замедленно, начало доходить, что он пребывает в какой-то неправильной позе.
- Вот-вот, просыпаемся... - Голос продолжал разливать карамель и патоку целыми цистернами. - Давай, прелесть моя, глазки открываем. Какая красивая, мягонькая... Вкусняшка моя.
Очкарик окончательно открыл глаза. Очки немного кривовато сидели на переносице, левое стекло было чуть ниже, а правое, соответственно - чуть выше. Но особых затруднений это не вызывало.
Книжник начал оглядываться, пытаясь разобраться в возникшей ситуации. Конечно, слово "оглядываться", на данном этапе существования - было неподходящим: голову было не повернуть, она оказалась прочно зафиксированной в чём-то, вроде железных зажимов, удерживающих её чуть повыше висков. Пришлось скашивать глаза, насколько это было возможно.
Голос, источающий нескончаемые запасы мёда, доносился слева. Книжник перевёл взгляд туда, одновременно пробуя пошевелить руками и ногами. Не получилось. Зато обнаружилось, что левая рука привязана к какой-то толстой перекладине, перпендикулярно телу. Судя по всему - правая находилась в точно такой же позиции. Ноги были связаны вместе. Туго, основательно. Рот был накрепко заткнут чем-то, вроде куска жёсткой материи. Что за ахинея? Где он находится?
Книжник скосил глаза до упора, всё же умудрившись на несколько миллиметров повернуть и голову, до тех пор, пока железо не начало врезаться в кожу довольно болезненно.
Там стоял человек, нетерпеливо переминающийся с ноги на ногу, одетый в живописные, линялые до невозможности лохмотья. Человек до крайности походил на хорька, страдающего довольно сильной степенью истощения. Он нервно дёргался-переминался-приплясывал на одном месте, стоя перед - до сих пор спящей Лихо. Она была привязана к грубо, но качественно сделанному железному кресту, безвольно уронив голову на грудь, и белокурые локоны закрывали ей лицо.
Иногда человек, как будто нерешительно протягивал к ней руку, и трогал её. За плечо, за грудь, за бедра, за живот. И в этих жестах, не было ни тени плотского влечения: а имелось что-то другое, пока что непонятное Книжнику. После прикосновения, он торопливо отдёргивал руку, словно совершил какой-то то неблагопристойный поступок, и продолжал смотреть на блондинку, не отводя глаз. Потом всё повторялось.
В носу защекотало, и очкарик чихнул, не сумев сдержаться. Человек дёрнулся, вжимая голову в плечи, как будто ожидал, что его сейчас вытянут вдоль спины, чем-то вроде плётки. Потом повернулся в сторону, откуда раздался звук, и встретился взглядом с Книжником.
- Есть, есть... - Широко улыбнулся он, показав пеньки давно сгнивших зубов, и почему-то на цыпочках - подскочил к очкарику. - Проснулся, да-да. Очень худой, но тоже вкусняшка...
Он снова вытянул вперёд руку, начав ощупывать Книжника, гораздо более деловито и без излишней стеснительности. При этом облизываясь, и причмокивая. Кожа у него была какой-то неправильной, то ли грязной, то ли... Спустя мгновение, очкарик понял, что это не грязь. Кожа была точна такая же, как и людей, повстречавшихся им на дороге. Желтовато-серого цвета.
- Пошёл на хер! - Озверело замычал Книжник сквозь кляп, которому эти манипуляции стали поперёк горла в первое же мгновение. Он, конечно же понимал, что его мычание будет насквозь неразборчивым, но терпеливо сносить это чёртово лапанье, от какого-то, определённо невменяемого урода - не было никаких сил. - Брысь, паскуда!
Несмотря на то, что он не рассчитывал на положительный результат своих усилий, человек отскочил, как кот от колбасы, который только что заслышал шаги идущего на кухню хозяина. Для закрепления успеха, очкарик попытался плюнуть в него, на мгновение забыв, что во рту - находится кляп. Ничего не получилось, естественно...
Слева глухо застонала просыпающаяся Лихо, и человек шустро вернулся к ней, снова начав переминаться с ноги на ногу, будто снедаемый каким-то внутренним нетерпением.
Книжник ошалело огляделся вокруг. Он, и как минимум - Лихо, находились в просторном - где-то в сто квадратных метров, помещении: с облезлыми стенами, и низким потолком. Шатуна и Алмаза, видно не было, но очкарик не мог поручиться за то, что их здесь нет вообще. Если бы были глаза на затылке, тогда можно было бы делать какие-то выводы. Так ведь нету же глаз...
- Вкусняшка моя... - Снова завёл свою пластинку обладатель колоритных лохмотьев. - Я тебя...
Что он имел в виду, Книжник узнать не успел. Где-то сзади, протяжно взвыли несмазанные петли, и послышался звук шагов. К ним приближались несколько человек, судя по частоте шагов - как минимум трое. Очкарик сжался от предчувствия серьезных неприятностей.
- Пошёл на хер! - Предыдущее мычание Книжника воплотилось в чьём-то полновесном рыке у него за спиной, выданном нетерпеливым басом. - Какого ляда, ты здесь торчишь?! А, Скелет?
Тощий задёргался, заметался, на его лице появилась гримаса полновесного, не наигранного испуга.
- Опять жрать хочет, сука... - Второй голос был глуховатым, и звучал он - с нотками издевательской весёлости, которая не понравилась Книжнику гораздо больше лапанья гнилозубого. - Оставим Скелету - скелет? И немного мясца на косточках.
- Опять шутишь, Фюрер... - Третий голос напоминал визжание циркулярной пилы, вгрызающейся в дерево. - Какие могут быть скелеты? Хватит убогого дразнить.
- Ну да, ну да... - Издевательская веселость в голосе Фюрера достигла апогея. - Какие могут быть скелеты, когда будет наличествовать тривиальная расчленёнка. Ручки - отдельно, бедрышки - отдельно. Мозги, да ещё и женские - деликатес, м-м-м-аа... Давно я не пробовал женского тела. Во всех смыслах, что характерно. А ты, Вертел?
