— Роза, — сказала она, — ты не должна так печалиться. Иди сюда! Тебя бросили в одну-одинёшеньку в лесу?

Они разыграли свою обычную игру. Она как можно ближе прижалась лицом к маминой шее.

— Да, меня бросили в лесу.

— А кто-то найдёт тебя?

— Да, кто-то найдёт меня.

И всё время мамины руки ласкали её затылок. Внезапно прикосновения этих рук стали невыносимы, вспыхнув, она вырвалась, но не произнесла ни слова. Мама снова взяла географический атлас и слегка повернулась к стене.

В два часа дня они поели: на обед была воскресная курица с овощами.

Она опустилась к телефонной будке и позвонила.

— Можно прийти?

— Ну, приходи! Только предупреждаю, я не в настроении. Ты знаешь, я ненавижу воскресенья! Каждый раз, когда Роза входила в эту голую серьёзную комнату, её била дрожь ожидания, беспокойства, казалось, она рискнула ступить на ничейную землю, где можно ожидать чего угодно. В комнате никого не было.

— Привет! — поздоровалась Елена, стоя в дверях кухни, в пуках она держала два стакана. — По-моему, спиртное понадобится. Почему ты в плаще? Тебе холодно?

— Здесь чуточку холодно. Я сниму его позднее. — Роза взяла стакан и села.

— Ну, маленькая мышка подумала?

— О чём ты?

— О, ни о чём, — ответила Елена. — За великое путешествие!

Роза выпила, не произнеся ни слова.

— Когда ты так сидишь, — продолжала Елена, — на самом краю стула и в плаще, ты похожа на пассажирку или даже багаж на железнодорожной станции. Когда отходит поезд? Или вы летите?

Она кинулась на кровать и закрыла глаза.

— Воскресенья, — сказала она. — Ненавижу их. Есть у тебя сигареты?

Роза бросила свою пачку сигарет, и это был жестокий бросок. Пачка угодила Елене прямо в лицо.

— Во-от как, — протянула Елена, не шелохнувшись, — вот как, мышка может и рассердиться. Ну, а как насчёт зажигалки? Попытайся ещё разок!..

— Ты знаешь, — воскликнула Роза, — ты очень хорошо знаешь, что я не могу уехать и оставить её одну! Это исключено. Мы достаточно поговорили об этом. Нет никого, кто мог бы пожить у неё, пока меня не будет. Я не могу впустить туда чужого человека!

— Хорошо, хорошо, — сказала Елена. O`kay. Все ясно. Она не может держать чужого человека. Она может быть только с тобой! Всё ясно.

Роза поднялась.

— Ну, я пойду, — сказала она, чего-то ожидая…

Елена по-прежнему лежала, глядя в потолок, с незажжённой сигаретой во рту. Где-то в доме играли на пианино, звуки доносились совсем слабо, едва-едва. Там всегда играли по воскресеньям и всегда опереточные мелодии. Она подошла к кровати и щелкнула своей зажигалкой.

— Теперь я пойду, — повторила она.

Елена подняла голову и, опершись на локоть, зажгла сигарету.

— Как хочешь, — ответила она. — Здесь не так уж весело.

Роза спросила:

— Налить тебе?

— Да, спасибо!

Она взяла стакан на кухне. Здесь не было никаких занавесок, никакой мебели, всё было только белым.

Стоя посреди кухни, Роза почувствовала, что её тошнит, у неё появилось чувство нависающей катастрофы. Что-то противное надвигалось на неё, что-то неотвратимое.

«Я не справлюсь с этим… Никому с этим не справиться. Но я ведь ничего не обещала, вообще ничего, ведь это была только игра, просто слова, Елене следовало бы понять, что это несерьезно… Я никуда не поеду! Ни с кем…»

— Что с тобой? — спросила рядом с ней Елена.

— Мне плохо. Меня, кажется, сейчас вырвет!

— Вот раковина, — сказала Елена. — Наклонись… Попробуй! Сунь пальцы в горло. — её сильные руки сжимали лоб Розы, и она повторяла: — Делай так, как я говорю. Пусть тебя вырвет, может, тогда с тобой можно будет поговорить.

Потом она сказала:

— Сядь здесь. Ты боишься меня?

— Я боюсь разочаровать тебя!

— Единственное, чего ты в самом деле боишься, — это того, что ты виновата. Всю свою жизнь во всём виновата ты, и поэтому с тобой никогда не бывает весело. Я не хочу с тобой ехать до тех пор, пока ты думаешь, что должна быть где-то в другом месте. И твоя мама тоже этого не хочет.

Роза ответила:

— Она не знает, каково мне.

— Конечно знает. Она не глупа. Она пытается отпустить тебя на волю, но ты приклеиваешься накрепко и купаешься в собственной совести. Чего ты хочешь?

Роза не ответила.

— Я знаю, сказала Елена. — Охотней всего ты поехала бы со мной вдвоём, и как бы ни беспросветно было бы это путешествие, ты осталась бы довольна, потому что в этом не было бы твоей вины. Не правда ли? Ты была бы спокойна.

— Но ведь так не получается, — прошептала Роза.

— Нет. Так не получится.

Елена ходила взад-вперёд по кухне; в конце концов она остановилась за спиной у Розы и, положив руки ей на плечи, спросила:

— Чего ты больше всего хочешь именно сейчас? Подумай!

— Не знаю!

— Не знаешь. Тогда я скажу тебе, чего ты хочешь. Ты хочешь поехать с мамой на Канарские острова. Там тепло и в меру экзотично. Там есть врачи. И завтра ты пойдёшь и забронируешь места в отеле.

Роза возразила:

— Но самолёт…

— Он садится очень спокойно, она наверняка выдержит. А теперь иди домой! Скажи ей об этом!

Елена увидела, как лицо сидящей перед ней разглаживается от неслыханного облегчения, оно стало почти красивым. Отпрянув, она сказала:

— Не надо благодарности. Ты — мышка. Можешь теперь станцевать немного на столе. Но хотя бы радуйся, пока танцуешь.

— А потом?! — воскликнула Роза. — А что потом?

— Не знаю, — ответила Елена. — Откуда нам знать, как всё сложится у нас?! Некоторые королевы правят очень долго.