Американский империализм настолько уверовал в идею «мировой гегемонии», что его идейные прислужники исподволь начинают подготавливать варианты организационной структуры будущего государства. На разные лады расхваливается идея «всемирной федерации» под эгидой США. Поскольку, пишет, например, М. Стэнли, мы «оказались в позиции», обязывающей нести тяжелое бремя ответственности за судьбы человечества, необходимо в качестве первого шага создать «мировое государство». Назвать его можно по-разному: «ограниченная федерация», «Атлантический союз», «федерация свободного мира», «региональная федерация», «сверхгосударство». Но суть одна: будущее общество должно быть построено по образцу США и обладать силой федерального правительства Соединенных Штатов[471].
Планы бредовые. Но от этого они не становятся менее опасными. Временами буржуазные идеологи разговаривают особенно агрессивным тоном. Это в случаях, когда правящие круги затевают очередную авантюру или ведут войну. После очередного провала политологи становятся сдержаннее. Появляются «новые», слегка видоизмененные доктрины, суть которых остается прежней. Начинается разговор о «затяжном» конфликте, появляются призывы к «непрямым» подрывным действиям, к «установлению мостов.» с целью идеологического, морального и политического разложения противника изнутри.
Особенно много разговоров о предпочтительности невоенных методов борьбы стало после запуска первого советского спутника Земли в 1957 году. Конечно, и до него отдельные идеологи понимали бесперспективность расчетов на ядерную войну. Но надежда, что при известных условиях, удастся изолировать Советский Союз, истощить его экономически, подорвать его моральную силу, а может быть, нанести ему и военное поражение, еще продолжала теплиться.
Например, Ростоу и Хэтч объявляют себя противниками ядерной войны. Рассуждают об этом многословно. Но, утолив душу словами о «миролюбии», они пишут, что США должны быть «готовы к борьбе и победе в тотальной войне», а для этого нужно «развивать новые возможности для локальных войн, включая использование тактического атомного оружия, развивать вместе с партнерами по „свободному миру“ методы борьбы с подрывными и партизанскими операциями»[472]. Ростоу и Хэтч подбрасывают мысль, ставшую впоследствии очень модной, что обе стороны, то есть США и СССР, должны выработать «правила игры», под которыми подразумевается отказ от «стратегических атомных атак». Позднее об этом много будут писать Г. Киссинджер, Г. Кан и др. Нужно заранее договориться и определить объекты, которые можно разрушать. Ростоу и Хэтч пропагандируют идею об ограниченной ядерной войне по заранее достигнутой договоренности воюющих сторон. Смысл этого обмана состоит в попытке убедить американцев, что без «стратегических атак» мировая война безопасна. Она не затронет, мол, территорию США. Что же касается локальных войн, которые авторы считают наиболее подходящими в современных условиях, то они могут быть на других континентах, опять же далеко от США.
Относительно законченный вид эта теория получила у Г. Кана в работах «О термоядерной войне», «Мысли о немыслимом», «Эскалация» и др. Ростоу и Хэтч предлагали выработать «правила игры», согласно которым локальные конфликты или «ограниченная» война не затронут территорию США. Кана не очень беспокоят такие конфликты, их место в «теории игр». Допуская общий ядерный конфликт, он разрабатывает теорию игр «с нулевой ничьей». Смысл ее откровенно провокационен. В конце концов Кан и сам признает, что границ взаимного уничтожения в термоядерной войне никто не может определить заранее. Но и в этом случае беспокоиться не следует, поскольку последствия атомной войны не так уж и страшны. Но об этом Г. Кан скажет позднее. А пока в политологии усиленно разрабатываются стратегические варианты возможной войны в условиях, когда обе стороны имеют атомное оружие.
Известное внимание в свое время привлекла книга Г. Киссинджера «Ядерное оружие и внешняя политика»[473]. Ее автор не согласен с теми, кто считает, что атомная война будет триумфальной для США, что преимущество в количестве атомных и водородных бомб может решить исход войны. Свои рассуждения автор строит на основе отрицания всеобщего военного конфликта. Война, как писал Г. Киссинджер в то время, когда еще не был лично вовлечен в бурный водоворот политических событий, не является убедительным инструментом политики, и по этой причине международные споры могут быть решены только средствами дипломатии. Г. Киссинджер также признает, что разрушительная сила и скорость современного оружия покончили с традиционной неуязвимостью США. Мировая война отвергается союзниками, которые считают, что если для США это «стратегический выбор», то для них — вопрос жизни и смерти. Перспектива массированного возмездия также малоутешительна. Его жертвами могут стать прежде всего европейские страны, на территории которых расположены американские военные базы. Как видим, идея европейских «ядерных заложников» начала продвигаться в общественное мнение еще три десятилетия назад.
Как только Г. Киссинджер переходит от общих рассуждений к практическим предложениям, он оказывается в длинном ряду банальных защитников милитаристской политики США. Он, например, утверждает, что стратегия современной войны должна основываться на силе и понимании, что война будет вестись атомным оружием. Но поскольку ядерная война означает катастрофу, бомбы превращаются в надежную сдерживающую силу. Поэтому нельзя сокращать запасы ядерного оружия, что может лишь «увеличить» напряженность в международных отношениях и привести к войне. Любое ослабление атомной мощи уменьшит страх за последствия военного конфликта, увеличит взаимную подозрительность. Он утверждает, что надежным барьером всеобщей войне могут служить локальные конфликты. Местные войны, пишет он, решают частные задачи, и поэтому Советский Союз не рискнет ввязаться из-за них во всеобщую войну. Что же касается США, то они должны принимать участие в локальных войнах, но лишь для того, чтобы предупредить вмешательство Советского Союза. Там, где находятся американские войска, заявляет Киссинджер, Советский Союз не вступит в конфликт из-за боязни всеобщей войны. Война на истощение в местных конфликтах является как раз той войной, в которой советский блок не может победить. Все это было написано до агрессии США в Индокитае, тем более до ее поучительного поражения.
Позднее Киссинджер то смягчал, то ужесточал свои воинственные высказывания, но доктрина «истощения» Советского Союза путем дипломатических, экономических, политических маневров, а также посредством локальных войн не оставила его воображение. Она получила также развитие и у других авторов, особенно у Боулса и всех сторонников концепции «поражения» социалистических стран без войны.
Доктрина «перманентной опасности» модифицировалась не раз. В работах, например, Т. Шеллинга она приняла облик стратегии принуждения. Теперь война, по Шеллингу, — это «состязание нервов, риска, воли, выдержки», это «дипломатия насилия»[474]. Противник должен быть уверен, что угроза начать войну всегда может обернуться войной. Свои рассуждения Шеллинг иллюстрирует таким примером.
Открытое море. Двое в лодке. Один принуждает другого грести, угрожая перевернуть лодку. Толку никакого. Спутник знает, что утонут оба. Угроза бесполезна. Но если начать так раскачивать лодку, что она в любое время может перевернуться, то эффект станет другой. Причем лодка может выйти из-под контроля. События происходят независимо от желания сторон. Видя реальность опасности, гребец может стать сговорчивее[475].
Практическое воплощение «раскачивания лодки» — локальные войны. Иными словами, политика «на грани войны», словно вашингтонская модница, обряжалась в новые и новые наряды. Буржуазные политологи упаковывали ее в разного рода теоретические концепции применительно к ситуации. Варианты — от самых воинственных до «голубиных» (в допустимых, разумеется, пределах) — не меняли сути дела. Стержнем политики оставалась сила. Идеологи дискутировали лишь о том, когда, где и при каких обстоятельствах надлежит использовать эту силу.
