Пара Голубенке идет впереди, мы — на большом удалении сзади и справа. Так договорились еще на земле. Иногда это нужно — ходить за ведомого: только таким путем можно увидеть достоинства и недостатки ведущих — командиров эскадрилий и звеньев.

Линия фронта уже позади, высота три тысячи метров. Впереди слева появляются три самолета, идут навстречу. Кажется, это бомбардировщики. Сближаемся. Точно они, но я их вижу впервые. Очень похожи на наши «СБ», но на смену «скоростным бомбардировщикам» еще с начала сорок второго года пришли самолеты Пе-2, пикировщики.

С неделю назад я перелистывал альбом силуэтов вражеских самолетов. Вспоминаю: «Дорнье», «Арадо», «Савой»… Верно, звено, идущее нам навстречу — «Савой», польские бомбардировщики, но летают на них румыны.

— Разрешите, — говорит Голубенко, — я атакую их парой. А вы смотрите, прикройте.

Я разрешаю, догадавшись, что впереди идущая пара договорилась о чем— то еще на земле. Смотрю. Голубенке пропускает «савоев» левее себя, разворачивается вслед за ними. Обнаружив в хвосте истребителей, румыны креном машины влево идут на пологой дуге разворота подальше от линии фронта.

Впервые вижу такую безысходную обреченность. Вместо того чтобы бросить машины в пике, скрыться на фоне земли, вражеские летчики крутятся возле нас, думая лишь об одном: выпрыгнуть с парашютом подальше от линии фронта. В том, что мы их посбиваем, они даже не сомневаются…

В продолжение всего разворота истребители сопровождали бомбардировщиков, сохраняя дистанцию порядка тысячи метров. Но вот «савои» пошли по прямой, и Яки стали их нагонять. А дальше началось непонятное. Голубенко почему-то метнулся вправо и вниз, Ефименков, напротив, — влево и вверх. Может, ведомый потерял командира?

— Атака! — говорит Голубенко, но сам идет по прямой, правее и ниже бомбардировщиков. По этой команде Ефименков, довернувшись в направлении самолетов противника, круто пикирует, настигает левого ведомого и вдруг, наткнувшись на дружный огонь воздушных стрелков, бросается влево и вверх.

Сдрейфил? Всего ожидал, но только не этого. Хочу подсказать, подбодрить Ефименкова, хочу помочь его командиру, но Голубенко упреждает меня: резко переводит машину в угол набора, открывает огонь и, сразив одну из машин, снова уходит вправо и вниз.

— Черти! — кричу сразу обоим. — Хотя бы предупредили.

Молчат, действуют. Но я теперь понимаю их замысел: ведомый отвлекает огонь на себя, ведущий бьет с короткой дистанции.

— Атака! — кричит Голубенке и опять идет по прямой. Ефименков снова пикирует, снова, «испугавшись» огня гитлеровцев, бросается влево и вверх, Голубенке переходит в атаку и сбивает второго.

Молча восхищаюсь их слаженностью, мастерством, хитростью.

— Сережа! Третьего бей сам, — говорит Голубенко. — Уступаю. За хорошую помощь.

«Уступаю!» Такое великодушие! Ну что ж, посмотрим, как Ефименков расправится с третьим. Однако все получилось, как в анекдоте. Только он устремился в атаку, как румыны, не желая делить участь ранее сбитых, мгновенно оставили свой самолет. В воздухе расцвели три парашюта, а совершенно исправный и боеспособный «Савой» неторопливо, будто раздумывая и осуждая свой экипаж, направился вниз.

Так закончилось 20 августа 1944 года — первый день Ясско-Кишиневской операции.

А как действовали наши соседи — летчики? Наши войска?

Весь день гудело небо над нашим аэродромом. Непрерывным потоком к линии фронта шли истребители, бомбардировщики, штурмовики. Они громили огневые средства и живую силу противника по дорогам Тыргу — Фрумос, Роман и в полосе наступления наших армий, бомбардировали опорные пункты вражеских войск в районе Ясс и резервы в Васлуе, задерживая их подход к полю боя.

Деморализованные ударами авиации и артиллерии, немецкие и румынские войска дрогнули, повернулись, начали пятиться. И тогда пошли наши танки. Целая танковая армия!.. В книге «Советские Военно— Воздушные Силы в Великой Отечественной войне 1941—1946 гг.» записано, что командир кон-но-механизированной группы генерал С.И. Горшков высоко оценил боевые действия истребительной авиации 5-й воздушной армии. Он писал: «С момента ввода в сражение подвижной группы, а также действий ее в оперативной глубине истребители генерала Подгорного надежно прикрывали боевые порядки подвижных войск, давая возможность свободно маневрировать соединениям конницы и танков. В результате надежного прикрытия ударных группировок истребительной авиации в первый день операции немецкие бомбардировщики не смогли сбросить на наши войска ни одной бомбы. В воздушных боях было уничтожено 43 немецких самолета, потери 5-й воздушной армии составили 2 машины».

Это о нас: о нашей воздушной армии, о нашем авиакорпусе. Но эта книга вышла только в 1968 году, а сегодня, вечером 20 августа 1944 года, Саша Рубочкин, глядя на карту, испещренную условными знаками красного и синего цвета, спрашивает:

— Как вы думаете, товарищ командир, каковы задачи этой так удачно начавшейся операции?

— Откуда мне знать, Саша, я ведь не Верховный главнокомандующий и даже не начальник Генерального штаба. После операции, так и быть, отвечу.

Но Саша, вопреки обычному, шутку не принимает. Поглядев на меня и снова уткнувшись в карту, спрашивает:

— Хотя бы предположительно?

— Предположительно? Пожалуй, скажу. Освободить Молдавию, освободить Измаильскую область, взять Бухарест, вывести из состояния войны Румынию и повернуть ее против Германии.

— А что, неплохо, — говорит Рубочкин. — Очень даже неплохо, можно сказать, масштабно…

— Что масштабно?

— Мыслите, — говорит Саша и повторяет: — Очень даже неплохо.