– Привет, – сказал он. – Прибыл? Молодец! Я знал, что на тебя можно положиться. Послушай, старик, дядя очень тебе обрадовался?

– Просто без ума от счастья. Ничего не понимаю.

– Все идет как надо. Я звоню, чтобы тебе объяснить. Дело в том, старина, что я сказал ему, будто ты – автор книг, которые я ему читал. Ты ведь не против?

– Что?

– Я сказал, что Рози М. Бэнкс – твой литературный псевдоним, так как ты человек очень скромный и застенчивый и не хочешь, чтобы на обложке стояло твое имя. Теперь он тебя послушается. Будет внимать каждому твоему слову. Блестящая идея, верно? Думаю, даже сам Дживс не сумел бы придумать ничего лучше. Так что давай, дружище, поднажми хорошенько и, главное, помни, что он должен прибавить мне содержание. Когда я женюсь, я не смогу прожить на ту сумму, которую сейчас от него получаю. Если предполагается, что в финальных кадрах фильма я держу свою невесту в объятиях, содержание должно быть по крайней мере удвоено. В общем, ты все понял. Счастливо!

И он повесил трубку. В этот момент прозвучал гонг, и радушный хозяин затопал вниз по лестнице с таким грохотом, словно в подвал ссыпали тонну угля.

Вспоминая об этом обеде, я всегда испытываю чувство горечи и сожаления. Такой пир выпадает на долю простого смертного раз в жизни, а я оказался не в состоянии его по достоинству оценить. Подсознательно-то я понимал, что это выдающееся произведение кулинарного искусства, но так нервничал из-за положения, в которое попал по милости Бинго, что не мог прочувствовать его до конца – с таким же успехом я мог жевать осиновые опилки.

Старый Литтл с места в карьер залопотал о литературе.

– Мой племянник, вероятно, рассказывал вам, что я за последнее время прочел многие ваши книги, – начал он.

– Да, он об этом упоминал. Ну и… э-э-э… как вам мои опусы-покусы?

Он посмотрел на меня с нескрываемым благоговением.

– Должен признаться, мистер Вустер, когда племянник читал мне вслух ваши романы, слезы то и дело наворачивались мне на глаза. Я поражен, что такой молодой человек, как вы, сумел так глубоко проникнуть в самую суть человеческой природы, так умело играть на струнах сердца своих читателей, создать книги столь правдивые, столь трогательные и столь злободневные!

– Ничего особенного, у меня это врожденное…

Крупные капли пота катились у меня по лбу. В жизни не попадал в более идиотское положение.

– В столовой слишком жарко? – участливо спросил он.

– Нет-нет, что вы. Ничуть.

– Значит, дело в перце. Если есть изъян в искусстве моей поварихи – хотя я в этом сомневаюсь, – то это лишь склонность излишне педализировать перцовую ноту в мясных блюдах. Кстати, как вы находите ее кухню?

Я обрадовался, что разговор ушел от моего вклада в сокровищницу мировой литературы, и с воодушевлением воспел хвалу ее кулинарным талантам.

– Рад это слышать, мистер Вустер. Я, возможно, слишком пристрастен, но, по-моему, эта женщина – гений.

– Вне всякого сомнения!

– Она служит у меня семь лет и за все время ни на йоту не опускала планку высочайших кулинарных стандартов. Разве что однажды, зимой семнадцатого года, придирчивый гурман мог бы упрекнуть ее в недостаточной воздушности соуса. Но тот случай особый. Тогда на Лондон было совершено несколько воздушных налетов, и они не на шутку напугали бедную женщину. Однако в этом мире за все удовольствия надо платить, мистер Вустер, и я в этом смысле – не исключение. Семь лет я жил в постоянном страхе, что кто-то переманит ее к себе на службу. Я знал, что она получала подобные предложения – и весьма щедрые предложения. Можете представить себе мое смятение, мистер Вустер, когда сегодня утром гром все-таки грянул. Она официально известила меня об уходе.

– О Господи!

– Ваше участие лишний раз свидетельствует о выдающихся душевных качествах автора «Алой розы лета». Но я счастлив вам сообщить, что худшее позади. Дело только что улажено. Джейн остается.

– Молоток!

– Действительно, молоток – хотя я не знаком с этим выражением. Не помню, чтобы оно попадалось мне на страницах ваших произведений. Кстати, возвращаясь к книгам, должен признать, что наряду с пронзительной трогательностью повествования на меня огромное впечатление произвела ваша жизненная философия. Лондон весьма и весьма выиграл бы, мистер Вустер, если бы в этом городе жило побольше таких людей, как вы.

Это заявление полностью противоречило жизненной философии тети Агаты: она никогда не упускала возможности подчеркнуть, что именно из-за таких типов, как я, Лондон становится все менее и менее подходящим местом для жизни нормальных людей.

– Позвольте вам сказать, мистер Вустер, что я восхищен вашим полным пренебрежением пережитками одряхлевшего общественного строя. Да, восхищен! У вас достало широты взгляда заявить, что общественное положение – лишь штамп на золотом и что, если воспользоваться замечательными словами лорда Блетчмора из «Фабричной девчонки», «каким бы низким ни было происхождение женщины, если у нее доброе сердце – она ничем не хуже самой знатной дамы».

– Я рад. Вы действительно так считаете?

– Да, мистер Вустер. Стыдно признаться, но было время, когда я, подобно многим другим, был рабом идиотских предрассудков, придавал значение классовым различиям. Но с тех пор как прочел ваши книги…

Можно было не сомневаться. Это была очередная победа Дживса.

– Значит, вы не видите ничего предосудительного в том, что молодой человек, занимающий высокое общественное положение, женится на девушке, принадлежащей к так называемым «низшим классам»?

– Совершенно ничего предосудительного, мистер Вустер.

Я сделал глубокий вдох, чтобы сообщить ему радостную новость.

– Бинго – ну, знаете, ваш племянник – хочет жениться на официантке.

– Это делает ему честь, – сказал старый Литтл.

– Вы его не осуждаете?

– Наоборот, одобряю.

Я сделал еще один глубокий вдох и коснулся меркантильной стороны вопроса.

– Надеюсь, вы не сочтете, будто я лезу не в свое дело, но… э-э-э… как насчет… этого самого? – выговорил я.

– Боюсь, что не совсем вас понимаю.

– Ну, я имею в виду его содержание и все такое. В смысле денег, которые вы так любезно ему выплачиваете. Он рассчитывает, что вы ему немножко подкинете сверх прежней суммы.

Старый Литтл с видом глубокого сожаления отрицательно покачал головой:

– Увы, это невозможно. Видите ли, в моем положении приходится экономить каждое пенни. Я готов и впредь выплачивать племяннику прежнее содержание, но никак не смогу его увеличить. Это было бы несправедливым по отношению к моей жене.

– Жене? Но ведь вы не женаты!

– Пока нет. Но я рассчитываю сочетаться браком в самое ближайшее время. Женщина, которая в течение стольких лет так замечательно меня кормила, сегодня утром оказала мне честь и приняла мое предложение руки и сердца. – Его глаза торжествующе сверкнули. – Теперь пусть попробуют у меня ее отнять! – с вызовом произнес он.

– Молодой мистер Литтл несколько раз пытался связаться с вами по телефону, сэр, – сказал мне Дживс, когда вечером я вернулся домой.

– Ничего удивительного, – сказал я. Вскоре после обеда я отправил ему с посыльным записку, в которой изложил результаты переговоров.

– Мне показалось, он чем-то взволнован.

– Еще бы! Кстати, Дживс, призовите на помощь все ваше мужество, стисните зубы: боюсь, у меня для вас плохая новость. Этот ваш план, насчет чтения книжек старому Литтлу, дал осечку.

– Книги его не переубедили?

– В том-то и беда, что переубедили. Дживс, мне очень неприятно вам это говорить, но ваша невеста – мисс Уотсон, словом, эта повариха, – так вот, она, если выразиться кратко, предпочла богатство скромному достоинству, если только вы понимаете, что я имею в виду.

– Сэр?

– Она оставила вас с носом и выходит замуж за старого Литтла.

– В самом деле, сэр?

– Вы, я гляжу, не слишком расстроены.