Я ещё раз перечитал письмо. Оно было от Юстаса. Клод и Юстас — близнецы, которые (это более или менее общепризнано) являются проклятьем человечества.

Дом священника,

Твинг, Глос.

Дорогой Берти, хочешь заработать? Говорят, ты проигрался в Гудвуде в пух и прах, поэтому наверняка хочешь. Приезжай скорее и включайся в самое большое спортивное событие сезона. Объясню при встрече, но уверяю тебя, ты не пожалеешь.

Мы с Клодом занимаемся в группе старого Хеппенстолла. Нас девять человек, не считая твоего друга, Бинго Литтла, который устроился гувернёром к мальчику в Твинг-холл.

Не упусти прекрасную возможность, которая может не повториться. Приезжай и присоединяйся к нам.

Твой Юстас.

Я протянул письмо Дживзу, который задумчиво просмотрел его.

— Ну как, Дживз? Чудное письмо, что?

— Очень пылкие молодые джентльмены, мистер Клод и мистер Юстас, сэр. Думаю, они затеяли какую-то игру.

— Да, но какую?

— Трудно сказать, сэр. Вы обратили внимание, что письмо продолжается на обороте страницы?

— А? Что? — Я выхватил листок бумаги из рук Дживза, и вот что я прочитал:

Его преп. Джозеф Такер (Бэджвик), старт.

Его преп. Леонард Старки (Стэплтон), старт.

Его преп. Александр Джонс (Верхний Бингли), получает три минуты.

Его преп. В. Дикс (Малый Клинтон-на-Пустоши), получает пять минут.

Его преп. Френсис Хеппенстолл (Твинг), получает восемь минут.

Его преп. Катберт Диббл (Боустед Парва), получает девять минут.

Его преп. Орло Хоуг (Боустед Магна), получает девять минут.

Его прел. Дж. Дж. Робертс (Фэйл-на-Водах), получает десять минут.

Его преп. Г. Хейворд (Нижний Бингли), получает двенадцать минут.

Его преп. Джеймс Бейтс (Гэндл-на-Холме), получает пятнадцать минут.

(Перечисленные выше уже прибыли).

Ставки: 5-2, Такер, Старки; 3-1, Джонс; 9-2, Дикс; 6-1, Хеппенстолл, Диббл, Хоуг; 100-8, все остальные.

Я был в полном недоумении.

— Ты что-нибудь понимаешь, Дживз?

— Нет, сэр.

— Ну, я думаю, нам следует разобраться в любом случае, что?

— Несомненно, сэр.

— Тогда действуй! Не забудь упаковать воротнички и зубную щётку, пошли лорду Уикхэммерсли телеграмму о нашем прибытии и купи два билета на завтра. Поезд уходит в пять десять со станции Пэддингтон.

Пятичасовой поезд, по своему обыкновению, опоздал, и когда я прибыл в Твинг-холл, все переодевались к обеду. Напялив на себя смокинг в рекордный срок и прыгая через две ступеньки по лестнице, я умудрился не опоздать к супу. Сев на первый попавшийся свободный стул, я увидел, что моей соседкой оказалась младшая дочь старого Уикхэммерсли, Синтия.

— Привет, старушка, — сказал я.

Мы всегда были большими друзьями. По правде говоря, одно время я думал, что влюблён в Синтию, но вовремя понял, что это не так. Синтия — жутко привлекательная, живая и весёлая девушка, этого у неё не отнять, но голова её забита всякими идеалами и прочей дребеденью. Может, я несправедлив к ней, но мне кажется, она относится к тем особам, которые требуют, чтобы их парни сделали себе карьеру, ну и всё такое. Помнится, она как-то благосклонно отзывалась о Наполеоне. Короче — уж не буду рассказывать здесь эту историю,

— моя любовь постепенно угасла, и мы стали просто хорошими друзьями. Я считаю её классной девчонкой, а она меня — кандидатом в психушку, поэтому отношения у нас просто прекрасные.

— Всё-таки приехал, Берти?

— Конечно, приехал. Как видишь, я здесь. Послушай, у меня такое ощущение, что я очутился на званом обеде. Кто все эти деятели?

— Наши соседи. Ты почти всех знаешь. Помнишь полковника Виллиса? И Спенсеров…

— Ах да. А вот и старик Хеппенстолл. А кто этот священник рядом с миссис Спенсер?

— Мистер Хейворд из Нижнего Бингли.

— Просто удивительно, сколько здесь священников. Послушай, вон ещё один рядом с миссис Виллис.

— Это мистер Бейтс, племянник мистера Хеппенстолла. Преподаёт в Итоне. Здесь он проводит летние каникулы и замещает мистера Спеттигю, пастора Гэндл-на-Холме.

— По-моему, я его знаю. Он учился в Оксфорде на четвёртом курсе, когда я туда поступил. Горячий парень. Участвовал в регатах, и всё такое. — Я обвёл глазами стол и увидел Бинго. — А вот и он.

— Кто «он»?

— Малыш Бинго Литтл. Мой старый друг. Он занимается с твоим братом, знаешь ли.

— Боже всемогущий! Он твой друг?

— Точно. Сто лет с ним знаком.

— Тогда скажи мне, Берти, он слабоумный?

— Слабоумный?

— Я не имею в виду слабоумный только потому, что он твой друг. Но его поведение более чем непонятно.

— В каком смысле?

— Он странно на меня смотрит.

— Странно? Как? Изобрази.

— Не могу. Здесь люди.

— Нет, можешь. Я прикрою тебя салфеткой.

— Ну, хорошо. Только быстро. Смотри!

Учитывая, что в её распоряжении было не больше полутора секунд, я должен сказать, что она прекрасно справилась с поставленной задачей. Глаза её расширились, нижняя челюсть отвалилась на сторону, и она стала так похожа на телёнка, страдающего расстройством пищеварения, что я мгновенно узнал симптомы.

— Всё в порядке, — сказал я. — Можешь не беспокоиться. Он просто в тебя влюбился.

— Влюбился? Не говори глупостей.

— Моя дорогая старушка, ты не знаешь малыша Бинго. Он может влюбиться в кого угодно.

— Спасибо!

— О, я совсем не это имел в виду, знаешь ли. Неудивительно, что ты ему понравилась. Помнится, я тоже когда-то был в тебя влюблён.

— Когда-то? Ах! А сейчас от пожара остались одни головешки? Куда подевался твой такт, Берти?

— Но, старушка, прах меня побери, если учесть, что ты смеялась до икоты, когда я сделал тебе предло…

— О, я ни в чём тебя не упрекаю. Несомненно, мы просто не подошли друг другу. Он красивый молодой человек, правда?

— Красивый? Бинго? Бинго красивый? Ну, знаешь ли, это уж я не знаю!

— Я имею в виду, по сравнению с другими, — уточнила Синтия.

Через некоторое время леди Уикхэммерсли сделала знак особам женского пола, означавший, что им пора уматывать, и они покорно ретировались. Мне не удалось поговорить с Бинго, когда мы остались в мужской компании, а позже, в гостиной, он просто не появился. В конце концов я разыскал его в отведённой ему комнате, где он валялся с трубкой в зубах, задрав ноги на спинку кровати и глядя в потолок. Рядом с ним на покрывале лежал блокнот.

— Привет, старый хрыч, — сказал я.

— Привет, Берти, — рассеянно сказал он.

— Как странно, что ты здесь. Насколько я понимаю, после твоей гудвудской проделки дядя перестал выплачивать тебе содержание, и ты устроился гувернёром, чтобы немного подзаработать?

— Точно, — коротко сказал Бинго.

— По крайней мере ты мог бы дать знать своим друзьям, куда ты исчез.

Он нахмурился.

— Я не хотел, чтобы они знали, куда я исчез. Я хотел куда-нибудь забиться и никого не видеть. Ты не представляешь, Берти, что я пережил за эти три недели. Солнце перестало светить…

— Странно. У нас в Лондоне погода стояла дивная.

— Птицы перестали петь…

— Какие птицы?

— Не всё ли тебе равно, какие птицы? — довольно грубо выкрикнул Бинго. — Разные птицы. Птицы, которые здесь живут. Я не успел каждую из них назвать по имени. Говорю тебе, Берти, мне нанесли удар, страшный удар.

— Кто? — Я никак не мог взять в толк, о чём он говорит.

— Бессердечная Шарлотта.

— Э-э-э… гм-м-м… — Я столько раз видел Бинго влюблённым, что совсем забыл о девушке, сыгравшей определённую роль в гудвудском деле. Шарлотта Кордэ Роуботам. Она дала Бинго от ворот поворот и ушла к товарищу Батту.