– Кто там? – хрипло прошептал он по-русски.
Никто ему не ответил, но кто-то же дышит в его комнате? Дышит так настороженно, с болезненной хрипотцой?
Дрожащими руками Павел нащупал на столе свечу, огниво…
Маленький жалкий огонек пытался бороться с океаном тьмы.
В дверном проеме стоял босоногий мальчик. Стоял с трудом, мучительно поджимая под себя больную ногу. На бледном личике блуждала робкая улыбка. Принц Мин-Ра!
– Господи, как же ты напугал меня! – воскликнул, наконец, Савельев.
Мальчик молчал. Голубые глаза испытующе следили за Павлом. Мальчуган напоминал испуганного зверька, всегда готового к бегству.
Павел подошел к нему и осторожно подхватил на руки.
– Дурачок, тебе же больно ходить… Мальчик дрожал всем телом. Его босые ножовки были просто ледяными.
– Только не хватало тебе простудиться, – проворчал Павел, усаживая сына Солнца на кровать и накидывая свою куртку ему на плечи.
– Ты не позовешь Домбоно? – внезапно спросил Мин-Ра.
Павел прикрыл дверь.
– Да никого я не позову, честное-пречестное слово.
– Даже своего друга?
– Нет, не позову, чего уж там.
– И хорошо! Он вечером так со своей невестой ругался…
Под глазами сына Солнца залегли черные тени, и Павел еще раз убедился, что мальчика никак не назовешь счастливым ребенком. Савельев осторожно улыбнулся принцу, и тот расплылся в ответной улыбке.
– Тебе, наверное, очень одиноко здесь? Знаешь, я еще никогда не жил в царских дворцах и храмах. Лично мне так очень не по себе.
– Тебе страшно? – с торопливым восторгом спросил мальчик.
– Есть немножко, – признался Павел.
Во взгляде маленького принца блеснула искорка совсем недетского понимания.
– Я тоже боюсь. Очень-очень боюсь. Здесь много опасных людей.
– Ты имеешь в виду Домбоно? – осторожно уточнил Савельев.
– Нет! – мальчик пожал плечами и шепотом пояснил. – Его я просто ненавижу за то, что он не позволил мне тогда погибнуть вместе с отцом. А боюсь я других. Есть тут один старик – Тааб-Горус. Он – наставник Раненсета, брата моей матери. Старик знает про все на свете. А еще… – голос мальчика задрожал, и Павел ласково погладил его по спине. – А еще он приносит богам человеческие жертвоприношения!
Павел вздрогнул и прижал палец к губам. Мин-Ра ахнул.
– Мне надо спрятаться!
Савельев, не говоря ни слова, накрыл его всеми покрывалами.
– Лежи тихо! – приказал по-меройски эмчеэсовец.
Шаги приблизились. Какое-то время в коридоре царила настороженная тишина, а затем в дверь настойчиво постучали.
Что делать? Павел растерянно глянул на свечу: может, потушить ее и прикинуться спящим?
Стук повторился. Савельев взял свечу в руки и пошел к дверям. В безлюдном коридоре стоял старик в жреческом одеянии.
– Что? – выдохнул испуганный Савельев. Он вспомнил свою перепалку с ним на погребальной церемонии Нефру-Ра.
Темные губы старика шевельнулись.
– Я – Тааб-Горус.
– И что? – хмыкнул пришедший в себя Савельев.
– Завтра ты увидишь жертвоприношение, чужак, – старик смерил Павла презрительным взглядом. – Спи пока.
Он повернулся и пошел прочь. Павел с шумом захлопнул дверь. Взлохмаченная головенка принца Мин-Ра высунулась из-под одеял.
– Я же говорю, он очень страшный! Павел подошел к мальчику.
– Тебе, сын Солнца, бояться нечего. Я… я в том далеком мире был спасателем. Знаешь, есть такая работа. Я и тебя спасу от этих злыдней, если надо будет. А сейчас, уж не обижайся, дружок, я тебя к Холодову и Нике отнесу.
Мальчик счастливо улыбнулся.
…Но где же Ларин, черт бы его побрал?!
Ларин смотрел на этот танец уже давно, очень давно. Откуда они вообще взялись здесь? Смуглокожие тела были на удивление красиво и даже элегантно татуированы белой краской, слегка поблескивавшей в потустороннем, таком нездешнем свете костров. Откуда здесь костры? Рисунок был далеко не простеньким, как могло показаться на первый взгляд: нет, он целиком и полностью имитировал человеческий скелет. Ваня чувствовал, как по щекам его струятся слезы, слезы животного страха.
Тела танцующих были обнажены, к лицам, словно навечно, приросли маски. И если бы эти чертовы скелеты танцевали молча! Какое там, танцующие издавали жуткие, гортанно-нутряные звуки, и все это – в такт музыке.
Где он? Что с ним происходит?
Древние ритуалы змеями оплетали его сердце. Биение Ваниной души сроднилось с пульсом барабанов. Откуда здесь барабаны? И где он находится, черт побери?
Барабаны взвыли, громко, торопливо, они искали, нашли, принялись ощупывать страстное тело мелодии. Ларин даже задохнулся громким истеричным смехом. Толпа скелетов вокруг него наконец-то ожила, пришла в движение:
– Хох-хох-ха-хооох! Хох-хох-ха-хооох!
И Ваня кричал вместе с ними, рвал грудь, ставшую внезапно жутко тесной, слишком жаркой, слишком живой…
– Хох-хох-ха-хооох! Хох-хох-ха-хооох!
Где он? Что с ним происходит? Почему он никуда не может убежать? Его глаза чуть дрогнули: к нему прижимались скелеты в жутких масках дьявола. И Ване казалось, что он громко зовет на помощь…
За три часа до полудня на улицах Мерое было не протолкнуться. Стража выбивалась из сил, стараясь сохранить порядок. Брань и крики заглушали музыку бронзовых гонгов и труб.
В некоторых местах раздавались жалобный вой, пронзительный визг и стоны. То один мероит падал на землю, сраженный солнечным ударом, то начинал задыхаться в ужасной давке другой.
Чешуйчатая стража размахивала палками и кричала, водворяя порядок. Вдруг собравшийся народ Мерое утих сам по себе, и суматоха мгновенно прекратилась. Пышная процессия торжественного жертвоприношения богу дождя приближалась. Лучше быть задавленным, задушенным в толчее или получить солнечный удар, чем пропустить хотя бы одну сцену из этого беспримерного и великолепного зрелища!
Кроме принца Раненсета, его наставника и пары сановников, никто из дворца царицы не пожелал появиться на празднике. Мероиты напрасно искали в рядах почетных зрителей верховного жреца Домбоно и царицу-богиню. Зря они так! Не скоро ведь опять дождешься такого народного празднества. Будет о чем вспоминать!
Пение и музыка приближались. Барабанный бой под мерный темп марша напоминал голоса страшной бури в пустыне; тут же раздавался металлический звон гонгов и серебристые переливы колокольчиков. Наконец, появились горнисты и выстроились рядами по обе стороны дороги, ведущей к месту церемонии в храме.
И воцарилась мертвая тишина. Никто не обращал уже внимания на палящий зной и жестокую жажду; глаза присутствующих жадно следили за жертвенной процессией.
Великолепная колесница была запряжена восемью черными быками. В ней по бокам стояли четверо жрецов в праздничных одеяниях. В центре в полусне-полутрансе лежал на осоке и тростнике чужеземец, великолепный подарок богу дождя, Ваня Ларин. Он так и не пришел в себя, в бессознательном состоянии был перенесен в колесницу.
Торжествующие крики народа слились в несмолкаемый, восторженный гул. Музыка и пение смешались с ропотом не одной сотни голосов. Ларина сняли с колесницы и понесли к великому храмовому алтарю бога дождя. Подарок богу блаженно улыбался, не открывая глаз.
Здесь процессию в страшном нетерпении уже ожидал Тааб-Горус. Он снял свою обычную одежду, и на нем теперь остался только передник до колен из черной материи. На переднике были вышиты какие-то знаки. На обнаженной бронзовой груди висел на цепочке широкий золотой нагрудник, на котором была изображена крылатая фигурка бога. На голове Тааба-Горуса, великого мастера человеческих жертвоприношений, была надета черная коническая шапка, спереди украшенная двумя золочеными молниями.
Ларина положили на серебряный жертвенник. Жрецы тут же отошли на несколько шагов, величественно сложив на груди руки. На лицах было выражение боязни и сосредоточенности. Тааб сорвал с чужеземца одежду, схватил нож со сверкающим лезвием и дребезжащим голосом выкрикнул заклинание:
