— Да уж, действительно, — кивнул человек, которого Владимир Александрович назвав Василием. — Торопишься?

— Как сказать…

— А то, может быть… Помнишь «Погреб»? В котором мы тогда…

— Разумеется, помню! — Вопрос собеседника прозвучал почти недвусмысленным напоминанием о старом, до сих пор не оплаченном долге и Виноградов отреагировал, как подобает офицеру и просто порядочному человеку.

— Ты пить еще не бросил?

— Нет, пока употребляю.

— Вот и отлично, пошли! Расходы мои.

— Ну раз так… — Если кто-то действительно захотел пообщаться, то рано или поздно свое намерение осуществит. Только в следующий раз это может произойти в более грубой и неинтересной форме. А тут представлялась возможность сочетать безусловно приятное с относительно полезным. — Я рад видеть тебя, Вася. Именно тебя!

И мужчины направились в сторону набережной…

Если сейчас прибалтийский национализм стал просто одной из привычных, характерных черт непомерно разбухшего государственного аппарата, то лет пять-шесть назад он то и дело проявлялся в каких-то выходящих за рамки приличий, показных, истерических формах… У работавшего тогда в транспортной милиции капитана Виноградова на руках было отдельное поручение — допросить подозреваемого в ряде серьезных преступлений гражданина Линдера, собрать данные, характеризующие его личность и выполнить ряд других, предусмотренных законодательством оперативно-следственных мероприятий.

Для чего Владимир Александрович и прибыл в столицу некогда Союзной, а в то веселое время только-только провозгласившей независимость республики. Прибыл и почти сразу же убедился, что русских здесь еще не режут, но уже демонстративно не любят. Причем активнее всего декларировали лояльность новой власти как раз те, кто долгие годы в президиумах конференций и собраний партийно-хозяйственного актива учил «новую общность — советский народ» пролетарскому интернационализму…

В Генеральной прокуратуре капитану Виноградову категорично и даже не слишком вежливо объяснили, что ни о каких следственных действиях не может быть и речи! Это безусловная прерогатива местных правоохранительных органов, к которым и следует обратиться… но разумеется, не ниже чем на межгосударственном уровне.

Права человека — прежде всего, сообщили Владимиру Александровичу. А заодно намекнули, что пребывание на территории страны представителя спецслужбы соседнего государства в нынешней непростой обстановке может закончиться дипломатическим эксцессом. Или еще чем-нибудь похуже… Это было не страшно, но до слез обидно. И если бы не отчаянный «русскоязычный» опер со странной фамилией, уехал бы Виноградов не солоно хлебавши. Благодаря же Васе Френкелю… Их совместные похождения заняли чуть больше суток, но вполне составили бы сюжет для лихого авантюрного романа. Здесь было все: ужин при свечах, очаровательная помощница из валютных проституток, психологические фокусы для отмороженных телохранителей и мелкие проказы с телефоном. Неизвестно, кто рисковал больше, но следующим вечером Владимир Александрович уже покидал негостеприимные балтийские берега, увозя в своем купе целую кучу необходимых бумаг и упившегося до беспамятства господина Линдера.

Прощаясь, новый приятель шутил: когда, дескать, совсем прижмет в этом национальном раю, приеду к тебе в Питер. Политическим эмигрантом… Лишь бы не беженцем, отвечал капитан: он видел кавказские погромы и толпы, бредущие по пыли обстреливаемых дорог.

Оба надеялись на скорую встречу, но судьба решила иначе… К осени девяносто третьего старший лейтенант Френкель уже вылетел из Департамента безопасности с формулировкой «за нелояльность и недостаточное владение государственным языком». Сведущие люди поговаривали и о его связях с коммунистическим подпольем, во всяком случае, в числе взятых в плен добровольных защитников Белого дома обнаружилась и Васина фамилия.

От амнистии Френкель отказался, чем доставил немало хлопот победителям. Делать для оппозиции еще одного политического мученика в планы сторонников президента не входило, поэтому кто-то умный сообразил: без лишнего шума интернационалиста-практика выдворили за пределы страны. На родину. И хотя Вася не переставал заявлять, что паспорт у него выдан еще СССР и в родной Прибалтике такие лица имеют статус только «временно проживающих», заявление его о предоставлении российского гражданства, естественно, отклонили.

Последнее, что слышал о бывшем оперативнике ставший к тому времени майором Виноградов, это то, что разочаровавшись в законе и людях, призванных воплощать его в жизнь, Василий Маркович Френкель выехал на постоянное место жительства по израильской визе.

— Узнаешь? — Расстояния здесь были такими, что по пути от супермаркета собеседники не успели обменяться даже парой фраз.

— Да-а… Эх, молодость, молодость! — Они как раз поравнялись со скромной служебной дверью, упрятанной в тени арки.

Вход этот был устроен так, что случайный прохожий даже не обратит на него внимания. И неспроста — за дверью, в помещении электрощитовой некогда располагался специально оборудованный пункт «технического контроля» КГБ. Отсюда можно было вести негласную фотосъемку и видеозапись происходящего за столиками, а повсеместно натыканные микрофоны решали проблему звукового сопровождения.

Название кафе приблизительно переводилось на русский язык как «Кирпичный погреб» и использовалось контрразведкой для компрометации иностранцев. После провозглашения независимости объект перешел по наследству к Министерству внутренних дел: формы и методы остались те же, сменились только приоритеты. К прошлому приезду Владимира Александровича здесь как раз хозяйничал Френкель, и именно отсюда они вдвоем вывезли на вокзал бесчувственное тело подозреваемого.

— Кстати… чем закончилась эта история? — С господином Линдером? — переспросил Виноградов и пожал плечами. — Не помню уже. Сдал его дежурному следователю… Потом, кажется, все-таки осудили.

— Сейчас уже на свободе, наверное!

— Коне-ечно… Такие долго не сидят.