Слева от двери зазвенело и посыпалось наружу оконное стекло. Осколки еще падали, сверкающим водопадом скользя по кирпичной стене, а Слепой уже прыгнул в сторону, и длинная автоматная очередь бесполезно ударила в светлый бетон дорожки, пробежала по нему, оставляя цепочку неглубоких выбоин, и иссякла. Автоматчик понял наконец, что промазал, и прервался, чтобы скорректировать прицел.

Глеб швырнул в окно одну из своих гранат, швырнул, как тогда, в пыльных чужих горах, с задержкой, по высокой навесной дуге, и «лимонка» послушно полетела именно так, как он хотел, и взорвалась в полуметре от пола комнаты, в которой засел автоматчик.

Из окна рвануло дымом, оттуда, крутясь, полетели какие-то темные клочья, куски разнесенных в щепу оконных рам, и стало тихо, только негромко барабанил по земле продолжавший сыпаться с неба мелкий мусор.

«Где же менты? – подумал Глеб, вставая и отряхивая колени. – Тут такое во всех отношениях громкое дело, а они что-то не торопятся. Штурм унд дранг, пальба, взрывы, а этих бездельников нет как нет.»

Из дома больше не стреляли – то ли боевой пыл защитников иссяк, то ли там просто больше никого не было. «Ерунда, – подумал Глеб, – где же им еще быть?»

Он вошел в дом и, держа пистолет наготове, принялся обшаривать комнаты, пустые и, несмотря на то что вся роскошная обстановка оставалась на своих местах, уже производившие впечатление покинутости. На первом этаже не было никого, если не считать превратившегося в груду истерзанного мяса и окровавленного тряпья автоматчика. Бесшумно ступая, Слепой взбежал по лестнице и приступил к осмотру второго этажа, с каждой минутой все более убеждаясь в том, что даром теряет драгоценное время.

Впрочем, вскоре он убедился в обратном: в роскошной, похожей на стойло в дорогом борделе спальне Волкова в него кто-то пальнул прямо сквозь полупрозрачную бордовую ткань балдахина. Пуля раскаленным рашпилем прошлась по левому боку, и Глеб не целясь выстрелил в балдахин.

Под балдахином завизжали – пронзительно, по-бабьи. Слепой одним прыжком пересек спальню и с треском сорвал полупрозрачную тряпку, провонявшую духами и марихуаной. На огромной кровати сидела, поджав под себя ноги, рыжая Алена, одной рукой держась за расцарапанную щеку, а другой пытаясь навести на Глеба тускло-черный «браунинг». Глаза у нее были большие, круглые и совершенно бессмысленные от ужаса, а ствол пистолета ходил ходуном. Из одежды на ней была только микроскопическая шелковая комбинация, при других обстоятельствах выглядевшая бы весьма призывно, но обстоятельства были таковы, каковы они были, и Глеб, наплевав на галантность и не обращая никакого внимания на «браунинг», отвесил ей тяжелую оплеуху по здоровой щеке.

Пистолет, крутясь на гладком паркете, улетел под комод, а Алена, коротко вскрикнув, повалилась на бок: оплеуха получилась увесистой.

Здесь все было предельно ясно: в отличие от своей старшей подруги, Алена явно была готова сотрудничать. Для верности Глеб упер ей в лоб холодный ствол пистолета и слегка надавил, впечатывая сталь в нежную, без единой морщинки кожу.

– Говори, – сказал он, – или я тебя трахну этой штукой. Диаметр у нее так себе, зато эякуляция такая, что мозги через макушку полетят. Ну?!

Алена зажмурилась и тоненько заскулила. По щекам ее заструились черные ручейки туши, мгновенно превратив миловидную физиономию в рекламу фильма ужасов.

– Что.., говорить? – всхлипывая, проскулила она.

– Не валяй дурака, – сдерживаясь, сказал Глеб. – Где женщина, которая вчера приходила к Волкову? Где Волков? Считаю до трех. Раз…

– Не на-а-а… – взмолилась Алена, еще крепче зажмуривая глаза, из которых уже не текло, а прямо-таки лило, как из сорванного крана.

– Ну?! – с нажимом сказал Глеб.

– Они в церкви, – прорыдала Алена. – Теперь Учитель меня убьет…

– Не убьет, – сказал Глеб, убирая пистолет. – Теперь вот что. Оденься и жди ментов. Когда приедут, скажешь, что ворвались трое в масках, забрали деньги и ушли. Скажешь, уехали на джипе с московскими номерами. Запомнила?

Алена кивнула, не открывая глаз.

– Скажешь про меня хоть слово, вернусь и сделаю как обещал, – закончил Глеб. – Все, будь здорова.

Спустившись вниз, он услышал отдаленное завывание сирены. Быстро сориентировавшись, Глеб бросился в кухню, распахнул окно и выпрыгнул на задний двор. Ему даже не пришлось перелезать через забор: в нем обнаружилась запертая на примитивную задвижку калитка, открыв которую он оказался на заросшем кустарником берегу Крапивки. Аккуратно прикрыв калитку, Слепой берегом, задами, продираясь сквозь кусты, с ходу перескакивая через какие-то гнилые заборы и топча недавно засеянные охочими до натурального хозяйства гражданами грядки, устремился к молитвенному дому, крыша которого причудливо изломанным силуэтом торчала в отдалении, возвышаясь над поселком.

Дважды провалившись в какие-то ямы, разодрав новый пиджак и безнадежно загубив брюки, он перелез наконец через высокий кирпичный забор, который, подобно крепостной стене, окружал храм Вселенской Любви. Обойма его «парабеллума» была наполовину пуста, у него оставалась только одна граната, и поэтому он не торопился возобновлять штурм. Левый бок намок и стал липким от крови, и Глеб подумал, что пора закругляться: рана была пустяковой, но потеря крови могла вывести его из строя раньше времени.

На глаза ему почти сразу попалась приоткрытая дверь рядом с наглухо запертыми воротами гаража, расположенными в задней стене здания. Видимо, архитектор не хотел смущать умы верующих наличием в храме Вселенской Любви такого прозаического помещения, как гараж на две машины. Быстро перебежав бетонированную площадку перед гаражом, Глеб ужом проскользнул в дверь и оказался в коротком, тускло освещенном коридорчике, в который выходили две двери. Та, что была в торце коридора, вела, по всей видимости, во внутренние помещения, а низкая, зачем-то обитая жестью дверца, расположенная по правую руку от входа, должна была, по идее, открываться прямо в гараж.

На секунду Глеб растерялся, но, следуя старому правилу не оставлять ничего на потом, решил начать с гаража. Он осторожно потянул железную дверь на себя, заранее морщась в ожидании протяжного скрипа, но дверь пошла легко и бесшумно, и он проскользнул в гараж, сразу поняв, что не прогадал и угодил прямо в центр событий.

Посреди гаража, нацелившись хромированной решеткой радиатора прямо в закрытые ворота, стоял черный «Мерседес» с тонированными стеклами.

Перед машиной, спиной к Глебу, в позе изготовившегося к стрельбе ковбоя стояла одна из наложниц Волкова – блондинистая стерва Светлана. Сам Волков, встрепанный и потный, стоял на пороге открытой двери, которая, похоже, вела в подвал.

А рядом с Волковым, в шаге от двери, стояла, обессиленно привалившись плечом к стене, Ирина Быстрицкая – все в том же разорванном плаще и со скованными за спиной руками. Нос у нее слегка припух, и под ним виднелись следы засохшей крови, глаза глубоко запали и были обведены пугающе темными синеватыми кругами, волосы висели неопрятными космами, и кожа туго обтянула заострившиеся скулы. Ирина словно разом постарела на десять лет, и Глеб вдруг увидел, какой она будет в старости. Его словно ударили кулаком прямо по сердцу. Ему вдруг до слез захотелось, чтобы эта женщина была рядом с ним и через десять, и через двадцать лет. Это было острое, пронзительное и щемящее чувство, и Слепой до хруста стиснул зубы. Он не имел на это права, особенно сейчас…

Ну а что изменится потом? Он медленно поднял «парабеллум» на уровень глаз, ловя на мушку затылок блондинки. "Интересно, – подумалось ему, – сумею я выстрелить в затылок женщине?

Сумею, куда я денусь… Мы, наемные убийцы, еще не то умеем…"

– Ага, – слегка задыхающимся, словно после хорошей пробежки, голосом сказал Волков. – Беседуете?

– Чирикаем, – отозвалась Светлана, и в ее тоне Слепому почудилась холодная насмешка.

«Весело тебе, – подумал Глеб. – Ну, держись, сейчас ты у меня обхохочешься.»