Она как раз подумывала, не искупаться ли ей после обеда, когда прислуга в белом переднике и наколке, бесшумно возникнув за спиной, поставила перед ней десерт. Ирина при этом испытала довольно неприятное чувство, потому что вспомнила свой разговор с генералом Потапчуком насчет того, что из прислуги получаются самые лучшие шпионы и соглядатаи. Она ощутила, что раздражение поднимается в ней, как темная приливная волна; впервые в жизни ей захотелось накричать на прислугу, которая ни в чем перед ней не провинилась и даже не могла ей достойно ответить. Поразмыслив секунду, Ирина решила, что, окажись в данный момент за столом Федор Филиппович, она непременно сказала бы ему какую-нибудь колкость – уж он-то, по крайней мере, на беззащитную жертву никак не тянул и был достойным противником. Еще лучшей мишенью для раздраженной реплики был бы очкастый Глеб Петрович. О да! Вот ему Ирина с огромным удовольствием выдала бы, что называется, по первое число хотя бы за то, что он на пару со своим разлюбезным генералом превратил ее, кандидата искусствоведения и дочь своего отца, в какого-то секретного агента, глядящего на всех с подозрением и видящего в каждом встречном потенциального шпиона.

Потом она вспомнила, что послужило первопричиной ее превращения в "секретного агента", и раздражение, разобранное на части и разложенное по полочкам, как всегда бывает в таких случаях, улетучилось, оставив после себя лишь глухую тоску. Глядя, как сверкает на солнце водное зеркало канала, Ирина вдруг удивилась: а что она, собственно, тут делает?

Генерал Потапчук позвонил ей утром и сообщил, что все запланированные на сегодня дела отменяются. Он попросил Ирину ничего не предпринимать и оставаться на месте, потому что Глеб Петрович сегодня не сможет ее сопровождать. Это, по идее, означало, что в деле возникли какие-то новые обстоятельства, потребовавшие личного присутствия "охотника за головами" в каком-то другом месте, расположенном на приличном удалении от Третьяковской галереи. Что это были за обстоятельства, генерал Ирине не сказал, ограничившись тем, что предложил отдохнуть и расслабиться, воспользовавшись прекрасной погодой.

Это предложение здорово разозлило Ирину, и злилась она до сих пор. Надо же, прекрасная погода! Да она второй месяц подряд не меняется!

Листья берез за окном зашелестели от налетевшего с реки ветерка, который слегка примял прозрачные водяные зонтики, колебавшиеся над спрятанными в траве огромного газона разбрызгивателями. Разбрызгиватели работали с самого утра и далеко не первый день, так что трава внутри обнесенного кирпичным забором периметра радовала глаз сочной изумрудной зеленью, в то время как снаружи косогор и заливной луг давно пожелтели от зноя. Прекрасная погода! Эка невидаль! Когда дождя нет почти месяц, это уже не прекрасная погода, а стихийное бедствие. И вынужденный отдых, навязанный тебе в то время, когда ты можешь думать только о деле и ни о чем другом, превращается в изощренную пытку...

Виктор что-то сказал, и Ирина, с головой ушедшая в невеселые размышления, не сразу поняла, что его слова были обращены к ней.

– Прости, – спохватившись, сказала она, – я не расслышала... Что?

– Я просил тебя ненадолго вернуться с небес на землю, – улыбаясь уголками губ, сказал Виктор.

– Прости, – повторила она. – Я немного задумалась.

– Я заметил, – улыбка Виктора на мгновение стала шире, а потом исчезла. – И я даже догадываюсь о чем. Неужели ты не можешь хотя бы на один день выбросить это дело из головы?

Ирина нахмурилась и закусила губу – она не любила, когда окружающие видели ее насквозь и читали ее мысли. Раньше не любила, а уж теперь и подавно...

– Я вовсе не думаю о деле, – сказала она сердито.

– Ну и прекрасно, – сказал Виктор. Улыбка скользнула по его губам и исчезла раньше, чем Ирина успела разгадать ее значение. – Раз так, мы, наверное, можем обсудить один интересующий меня вопрос.

– А именно?

Ирина сделала над собой усилие, и ее последняя реплика прозвучала достаточно игриво. Виктор рассмеялся и покачал головой.

– Извини, но в данный момент меня интересует не то, о чем ты подумала, – сказал он, впервые за два года не угадав ее мыслей. – Я думаю о том, как мы будем праздновать твой день рождения.

– О господи, – сказала Ирина. – Нашел о чем думать! Тоже мне, праздник.

– Конечно, праздник, – с преувеличенной серьезностью возразил Виктор. – Торт со свечами, подарки, поздравления, гости... Торт и подарки я беру на себя, а вот гости – твоя забота.

– Да ну их к черту, – в несвойственной ей манере отмахнулась Ирина. – Честно говоря, я вообще не хочу ничего праздновать. Настроение не то.

– Настроение – штука переменчивая, – сказал Виктор. Он смотрел на реку, повернувшись к Ирине своим античным профилем, и неторопливо прихлебывал из чашки густой черный кофе. – Именно поэтому твой день рождения будет отпразднован.

– Звучит угрожающе, – заметила Ирина. Она тоже отпила из чашки и отметила про себя, что Глеб Петрович варит кофе лучше. – Карфаген будет разрушен, да?

– Вот именно, – подтвердил Виктор.

– Перед лицом такой решимости слабой женщине остается только капитулировать. Я могу хотя бы выдвинуть условия капитуляции?

– Так об этом же и разговор! Я как джентльмен готов на любые условия, чтобы избежать напрасного кровопролития.

– Ага, – удовлетворенно сказала Ирина и задумалась. Честно говоря, она забыла о собственном дне рождения так основательно, что, если бы Виктор не напомнил, вполне могла бы пропустить эту знаменательную дату. Так что в данный момент она при всем своем желании не могла выдвинуть никаких особых условий – у нее их просто не было. – Слушай, – сказала она, осознав этот печальный факт, – а может, все-таки плюнем? Как сказал один умный человек, день рождения – это напоминание о том, что наша жизнь стала еще на один год короче. Что тут праздновать?

– Нет уж, дудки, – сказал Виктор. – В этой жизни не так уж много настоящих праздников, и я не позволю украсть у себя еще один. Даже тебе не позволю, ясно?

– Ясно, – сказала Ирина. Разговор этот был лишним, ненужным, и ей хотелось, чтобы он поскорее кончился. – Ну, тогда давай просто посидим вдвоем...

– Если ты настаиваешь, мы так и поступим, – сказал Виктор. Вид у него был слегка озабоченный. – Но это будет уже не праздник, а так... В последнее время ты постоянно думаешь об этой картине. Говорить о ней со мной ты не хочешь, блюдешь тайну следствия...

– Я?! Да нет там никаких тайн, сплошное топтание на месте. Я тебе уже давным-давно все рассказала, и ничего нового добавить не могу.

– Но думать об этом продолжаешь. И не спорь, я ведь не слепой. Хорошенькие у нас с тобой получатся посиделки!

– Ну, хорошо, – сдалась Ирина. – Что же ты предлагаешь?

– Позвать гостей, – сказал Виктор. – Прямо сюда. Если погода не испортится, можно накрыть стол на свежем воздухе, прямо у воды. Шашлычки, вино, задушевная беседа...

– Какая задушевная беседа?! С кем? Опомнись, что ты такое говоришь? Назови мне хотя бы одного своего знакомого, с которым я могла бы вести задушевные беседы! Да и ты тоже, если уж на то пошло...

– Это же не мой день рождения, а твой. Пригласи своих знакомых и беседуй с ними.

– Еще лучше! Во-первых, ты тогда умрешь от скуки. А во-вторых, умру я, и по той же самой причине.

– Да, – согласился Виктор, – куда ни кинь – все клин. Слушай, ты когда-нибудь задумывалась о том, что чем старше становишься и чем выше поднимаешься, тем меньше у тебя остается друзей? Сплошные нужные люди, по-человечески выпить не с кем!

– Тоже мне, открытие, – сказала Ирина.

– А ты позови своих подруг, – предложил Виктор.

– Каких еще подруг? – искренне удивилась Ирина. – Ты же сам только что все очень хорошо объяснил насчет друзей. А с подругами еще сложнее. Женская дружба – понятие специфическое. Я лучше лягу спать с коброй, чем позову сюда, в твой дом, кого-нибудь из своих так называемых подруг.