Оружием он собирался воспользоваться, но не трофейной винтовкой «Энфилд» – ее пока пришлось сдать. В коридоре человека с тонкими губами и серо-стальными глазами заметили дежурные медсестры и даже один беспокойный пациент.

Но никто не видел, как он попал на плоскую, залитую битумом крышу. Как примостился за невысоким парапетом, выложенным кирпичами по периметру.

Здесь его ожидало оружие. Оно имело вид пистолета с необычно длинным и тонким дулом. И представляло для жизни людей в городе не больше опасности, чем «фоторужье» для экзотической птицы в джунглях.

Чуть выше рукоятки находился разъем для «пальчикового» штекера. Провод оканчивался наушниками. Громкость регулировалась колесиком на «пистолете», его легко было поворачивать большим пальцем.

Не поднимая головы над кирпичным выступом, Сиверов выставил тонкое дуло, слегка поводил им из стороны в сторону. Спецтехника из арсенала ФСБ позволяла прослушивать звуки на достаточно большом расстоянии, если только между приемником и источником звуковой волны нет кирпичных и железобетонных преград.

Требовался определенный навык, чтобы уберечь от перегрузок барабанные перепонки. Поймав слабый голос издалека, приходилось регулировать громкость до максимума. Но небольшое дрожание «инструмента» уводило фокус на несколько градусов в сторону. В наушниках мог зазвучать совсем другой, гораздо более близкий шум. В этот момент децибелы иногда подскакивали слишком резко.

Твердая рука не менее важна для стрелка, чем острый глаз. Спокойная хватка Сиверова всегда четко фиксировала цель. Сейчас, когда целью стал звук, приходилось, что называется, ловить черную кошку в темной комнате, полной всякой другой всячины.

Ведомственную больницу давно уже собирались перевести за город. Стройку завершили, но с внутренней отделкой и прочими мелочами дело продвигалось медленно. Сиверов никогда не пользовался льготами и понятия не имел о причинах пробуксовки.

Старое здание, построенное в начале семидесятых, располагалось на юго-западе столицы в окружении разномастных домов. К счастью, высоток поблизости не было – на крыше семиэтажки Сиверов мог чувствовать себя достаточно спокойно, не опасаясь, что его увидят сверху.

Многое зависело от того, какую информацию успели нарыть боевики. Узнали они этаж и номер палаты? Тщательно занавешенные окна выходили на ту же сторону, что и служебный непарадный вход.

Именно с этой стороны и пристроился Глеб.

Градус за градусом поворачивая щуп, он медленно исследовал пространство. По приезде в больницу он запомнил ближайшие окрестности. Сейчас, не глядя, представлял, во что «упирается» сфокусированное излучение – стена средней школы приблизительно на уровне первого этажа.

«Устал я греться у чужого огня. Но где же сердце, что полюбит меня?..»

Доносится ария из оперетты – это сторож слушает радио. Неплохая слышимость, если учесть, что звук ловится всего лишь по вибрации стекол.

На этой точке задерживаться пока не стоит.

Дальше, дальше… Дальше странные вспышки гула. Ясно, автомобильные двигатели. Обычно шум медленно нарастает и спадает, но при такой избирательности искусственного уха машина даже на скорости шестьдесят километров в час мгновенно проскакивает мимо фокуса.

Значит луч выскочил за угол стены, и в наушниках – проезжая часть улицы. В гулком хлопке можно расслышать даже хлюпанье лужицы, раз за разом разбрызгиваемой колесом. Что там еще?

Стоят ли у обочины припаркованные автомобили?

Да нет, не станут чеченцы так рисковать, они все-таки понимают, что это не обычная больница.

Сиверов вернул тонкое дуло назад, к зданию школы. Чуть приподнял его на уровень верхних этажей. Тишина, безмолвие. И вдруг два юных голоса – объяснение в любви. Остались в здании допоздна или сейчас только пролезли тайком от сторожа?

Тенью скользнуло по изнанке прикрытых век лицо Ирины в обрамлении черных волос. Как она сейчас? Начались дожди, и ей, наверное, тоскливо одной в загородном доме.

Генерал Потапчук неспроста доверил Сиверову продолжение операции. Слепой умел оставаться слепым и глухим по отношению ко всему, что размягчает душу. Только изредка разрешал себе всплыть на поверхность, ухватить земного воздуха и земного солнца. Неизмеримо больше времени проводил на глубине, где существовала только цель.

Он закончил проверять окна и крышу школы.

Но это не значило, что можно поставить на ней штамп «проверено». Если чеченцы используют одного человека, его можно не засечь. Сидит неподвижно, застыл в ожидании. И стул под ним скрипнул секундой позже, чем невидимый электромагнитный луч пронзил классную комнату, свободно пройдя через двойное стекло. Или секундой раньше – без различно.

Продолжай – терпеливо, тщательно.

Время от времени Сиверов повышал чувствительность – в наушниках слышались шелест листьев, хлопанье крыльев одинокой птицы, кошачье мяуканье. Даже капающий плохо закрытый кран в чьей-то квартире. Ночь говорила на своем языке, но ничего пока не хотела сказать по делу. Сиверов прополз вдоль выступа ближе к углу здания и примостился там для нового сеанса зондажа.

Только к половине третьего ночи Глеб поймал человеческое дыхание. Оно стало отчетливым лишь тогда, когда регулятор громкости снова был переведен на максимум.

Почему бы человеку не дышать, что в этом подозрительного? Дыхание оставалось мерным и ровным, но человек явно бодрствовал. При этом не двигался с места, не производил никакого другого шума.

Что может делать среди ночи человек в полной неподвижности? Если вдуматься, вариантов много.

Может смотреть ночной канал с выключенным звуком, может мечтать, глядя в потолок. Или курить, пытаясь осмыслить свалившиеся за день проблемы.

Курение отпало почти сразу – судя по ритму вдохов-выдохов, неизвестный не затягивался и не выдыхал дым. Более того, дыхание говорило, что человек не расслаблен, он занят каким-то делом, требующим предельной концентрации внимания.

Сиверов вдруг заметил, что дышит синхронно с незнакомцем. И тут его осенило: вполне возможно, этот человек тоже занят прослушкой. Он, конечно, внимателен, но задача у него легче.

Двигать «щупом» не надо, потому что окна давно найдены.

В ФСБ давно отдавали себе отчет, что боевики экипированы лучше российской армии и российских спецслужб. Конечно, у них нет авиации, танков и ядерного оружия. Но для ведения локальной войны все необходимое на руках, в том числе и полный «джентльменский набор» для сбора информации.

Определив примерное местонахождение незнакомца, Сиверов быстро покинул свой пост. Аккуратно выбрался из больницы и обходными путями стал приближаться к жилому дому с кафе и почтой на первом этаже.

Совсем недавно откровенный рассказ Ди Каприо вызвал у него отчетливое опасение. Глеба трудно было считать обычным сотрудником ФСБ: он всегда оставался одиноким, независимым. Не желал толкаться в коридорах Лубянки, карабкаться по ступеням служебной лестницы со скользкими и не всегда чистыми ступенями.

Он плохо разбирался в последних веяниях, в характере нового начальства. Кто его знает, какие сейчас нравы в ФСБ, прослушивают ли здесь своих? Если да, возможно, все палаты успели оборудовать «жучками». А если нет – могли поставить специально для новоприбывших.

На всякий случай в середине рассказа он сделал знак Ди Каприо – осторожней, не время сейчас быть до конца откровенным. Но того уже понесло, не мог остановиться. Глеб все-таки написал на листке: «Придержим языки на всякий случай».

Показал всем, как Воскобойников показал семейное фото.

Возражений не последовало, но слишком близко к сердцу предупреждения не приняли. Прослушка никого особо не пугала. Перед уходом он подумал, что и чеченцы в состоянии позволить себе такое удовольствие…

Глеб разглядел незнакомца в глубине темного кафе, где стулья громоздились на столах ножками вверх. Не различимый с улицы для людей с обычным зрением, он действительно оказался почти зеркальной копией Слепого. Щуп, в два раза более длинный, чем у Сиверова, был четко нацелен на нужное окно. С такой штукой не составляло труда уточнить номер палаты. Окна в одном здании – проверить проще простого. И голоса не нужно угадывать – по разговору быстро выяснится, на тех попал или нет.