– А чего с рублями возиться, – резонно возразил Сват, глядя в карты, прикидывая, с чего начать.

Тут справа послышался легкий стремительный шорох, словно вспорхнула птица. Сват обернулся как раз вовремя, и камень, летевший ему в щеку, угодил в подбородок. От неожиданности Сват выронил изо рта сигарету, выпустил карты, которые рассыпались по траве, и опрокинулся на спину, зажимая рассеченный подбородок обеими руками. Поверх ладоней на Воробья глянули совершенно круглые от боли и испуга глаза. Понятливый Воробей поспешно затоптал обе сигареты и только после этого бросился на помощь приятелю.

Впрочем, особой помощи тому не требовалось. Подбородок оказался целым, если не считать небольшой ссадины, вокруг которой уже начал наливаться, приличный синяк. Сват сел, упираясь руками в землю позади себя и очумело тряся головой.

– Вот мудак, – тихо сказал он. – Дать бы по нему из автомата…

Воробей подумал, что из автомата по москвичу стрелять, пожалуй, не стоит: уж очень плачевный получится результат.

– Дома дашь, – сказал Воробей и немедленно прикусил язык, сообразив, что невольно цитирует Забродова.

Сват зло посмотрел на Воробья бешеными глазами.

– Карты собери, – сказал он наконец, – шестерка…

Между тем уже совсем рассвело, хотя солнца по-прежнему не было видно. Судя по безоблачному небу и полному отсутствию ветра, день снова обещал быть жарким. Сидевший на поваленном стволе Илларион тихонечко крякнул с досады – он предпочел бы пасмурную погоду, чтобы не потеть и не заботиться о том, что можешь выдать себя солнечным бликом на металле ствола, линзах оптики или лезвии ножа.

Впрочем, это были мелочи по сравнению с теми двумя идиотами, что сидели в кустах на противоположной стороне дороги. После брошенного Илларионом камня дым оттуда не поднимался, и некоторое время кусты беспокойно тряслись – похоже, бросок получился куда более точным, чем можно было рассчитывать. Илларион рассмеялся, отгоняя веточкой неутомимых комаров, и посмотрел на часы. Все-таки было еще очень рано – если таможенники не отважатся беспокоить начальство до того, как оно явилось на службу, то ждать оставалось еще два часа.

Хотя вряд ли, решил Илларион, машинально помахивая веткой и не сводя с дороги рассеянного взгляда. Должны были доложить, обязаны. Другое дело, что начальство могло решить подождать до утра – блок-пост, мол, все равно сгорел. Груз, если он только был, все равно уже переброшен. И потом, где это видано, чтобы какой-то там вонючий груз переправляли через границу с таким шумом? К чему устраивать пожар и автоматную стрельбу, когда можно просто заплатить? Значит, должно рассуждать начальство, это месть. А если начальство рассуждает подобным образом и не торопится что-либо предпринимать, значит, оно превосходно понимает, кто мстил, кому и за что, и тогда некто И. Забродов может по праву гордиться тем, что он гений дедукции. Первая часть плана, похоже, блестяще удалась. Осталось воплотить в жизнь вторую.., не ту, конечно, о которой знал и на которую рассчитывал Старик-Старцев, а совсем другую, о которой никто, кроме Иллариона, не догадывался. И здесь, к большому сожалению Иллариона, слишком многое зависело от двух этих разгильдяев, которых ему пришлось взять с собой.

Вдали тоненько запищали моторы, временами перекрывая друг друга. Судя по звуку, машины шли на предельной скорости. Если бы Илларион хотел совершить обыкновенный террористический акт, такую скорость можно было бы считать идеальной: хватило бы одного удачного выстрела по колесам, чтобы сидевшие в летящей, как артиллерийский снаряд, машине прекратили свое земное существование. Задача Забродова, однако, сейчас заключалась в другом. Он напрягся, не меняя позы, и стал пристально вглядываться в видимый с его позиции участок шоссе.

Шум моторов постепенно нарастал, превращаясь из комариного писка в свирепый рев разбуженного хищника. Илларион очень надеялся, что его соратники на той стороне дороги услышали его хотя бы теперь. Он придвинул поближе автомат, проверил, легко ли выходит из ножен нож и пожалел, что поленился расписать лицо. В данном случае это было бы, пожалуй, лишним, но не следовало сбрасывать со счетов психологический эффект. На профессионала разрисованная черно-зелеными полосами рожа, выскочившая из кустов, вряд ли произвела бы особое впечатление, но среди заевшихся «хозяев жизни», приближавшихся к сгоревшему блок-посту на опасной скорости, профессионалов, скорее всего, не было. Впрочем, решил Илларион, острых ощущений им хватит и без боевой раскраски.

Машины выскочили из-за поворота метрах в двухстах от блок-поста. Шедший первым белый «мерседес» притормозил, благоразумно пропуская вперед разрисованный камуфляжными пятнами джип с хлопающим на ветру брезентовым тентом. Все вместе это напоминало торжественный выезд какого-нибудь колумбийского наркобарона, не хватало только пулемета на крыше «джипа». Да «мерседес» был, пожалуй, не первой свежести – лет десяти от роду или около того.

«Джип» лихо затормозил возле лениво дымящегося пепелища, и из кузова горохом посыпались люди. Илларион молил бога об одном: чтобы два недоумка, засевшие в кустах, не открыли огонь прямо сейчас, пока «мерседес» не остановился. Тогда тому ничего не стоило бы развернуться на пустом шоссе и благополучно улизнуть восвояси.

Впрочем, пока Илларион волновался, «мерседес» тоже остановился, причем так, что оказался между «джипом» и Илларионом – видимо, водитель бессознательно прикрыл своего пассажира от опасности, исходившей с востока. "Это правильно, – мысленно похвалил его Илларион. – Это ты молодец.

У Москвы длинные руки". Это было и в самом деле хорошо – помимо того, что между Забродовым и его предполагаемой добычей не оказалось лишних преград, «джип» еще и прикрыл предположительно сидевшего в «мерседесе» Плешивого от случайной, а возможно, и не совсем случайной пули, посланной забродовскими волонтерами.

Дверцы «мерседеса» открылись, и на дорогу в сопровождении телохранителя вышел Плешивый.

Илларион улыбнулся – птичка была, можно сказать, в клетке, – и ужом соскользнул с бревна.

Человек, вершивший судьбы приграничного района на латвийской стороне, совершенно не вписывался в ассоциативный ряд, который приходил на ум при слове «плешивый». Плешь у него была, причем огромная, сверкающая и какая-то приплюснутая. Но это был вполне импозантный джентльмен европейского образца, одетый попросту, в блеклые джинсы, белые кроссовки и вельветовую спортивную куртку. Выйдя из машины, он немедленно водрузил на плешь ослепительно белую бейсбольную шапочку и огляделся. Забродов вынужден был признать, что по сравнению с ним дражайший Сергей Иванович Старцев был жидковат и несколько неотесан.

Илларион сидел в кустах у самой дороги, с интересом прислушиваясь к звукам чужой речи в надежде уловить хоть одно знакомое слово. Ему всегда нравилось в прибалтах именно то, что как раз не нравилось большинству его соотечественников, а именно независимость, самобытность и полное нежелание ассимилироваться с «большим братом».

Тем неприятнее для него была теперешняя ситуация, когда симпатичные сдержанные и холодновато упрямые латыши вдруг оказались по другую сторону баррикады. «Хотя „по другую сторону“ – недостаточно точное выражение, – подумал Илларион. – По другую сторону от них – Старцев со Сватом, Буланчиком, Воробьем и этим таинственным, засевшим в Москве Тихарем. А я-то, как раз, нахожусь по третью сторону. Вот и выходит, что кручусь я на самом гребне этой баррикады, и шарахнуть по мне могут с любой стороны, а То и с обеих сразу…»

До стоявшего с распахнутыми дверцами «мерседеса» с того места, где сидел Илларион, было не более пяти метров. В этом месте подступавший к шоссе подлесок был тщательно вырублен. Возможно, чтобы какой-нибудь нарушитель паспортного режима не прополз по кустам под самым носом у бдительных контролеров. Дальше в лес, по всей видимости, нарушителя не должен был пустить страх перед лесными хищниками и врожденная порядочность. Позиция была прекрасная – лучше этого мог быть только вариант, при котором Плешивый сам пришел бы к Иллариону с поднятыми руками и с рюкзаком вольфрама за плечами.