Пока он искал выключатель, телефон коротко звякнул в последний раз и замолчал.
– Скотина, – с чувством сказал ему Комбат, поднимая кресло и потирая ушибленное колено.
Он вернулся в прихожую, снял куртку и разулся, сунув ноги в домашние шлепанцы. Нужно было мастерить какой-то ужин, но готовить для себя одного Борис Иванович не любил, предпочитая в таких случаях обходиться консервами. Беспокоиться о желудке ему как-то не приходило в голову: в случае необходимости он мог питаться жареными гвоздями без какого бы то ни было ущерба для здоровья. «Чаю попью, – решил Комбат. – Все равно уже спать пора. Нечего на ночь глядя наедаться, а то, чего доброго, разжирею.»
Представив себя разжиревшим и не влезающим ни в одни брюки, он ухмыльнулся в усы и направился было на кухню, но тут телефон, словно только того и дожидался, снова принялся трезвонить.
– Вот зараза, – беззлобно заметил Рублев и пошел снимать трубку.
Звонил Подберезский.
– Ты дома, командир? – спросил он, поздоровавшись.
– Да как тебе сказать, – ответил Рублев. – Пока вроде дома.
– Пока? – переспросил Подберезский. – Ты что, уходить собираешься?
– Да нет. – замялся Комбат, проклиная черта, который дернул его за язык. – Нет, – повторил он, – никуда я не собираюсь.
Подберезский что-то сказал, но его слова заглушил раздавшийся в трубке треск.
– Что? – спросил Борис Иванович. – Что-то тебя плохо слышно. Ты откуда звонишь?
– Да из автомата, – ответил Подберезский и как-то смущенно рассмеялся. – Я говорю, приехать к тебе можно?
– Ни в коем разе, – строго ответил Комбат. – У меня тут делегация натовских генералов под мою диктовку пишет акт о безоговорочной капитуляции.
– Ага, – сказал Подберезский, – ясно. Я вчера на заборе знаешь, чего прочитал? «НАТО – параша, победа будет наша.»
– Во-во, – подтвердил Комбат. – «Спартак» – чемпион.
– Точно, – сказал Подберезский. – Так я подъеду?
– Еще раз спросишь – с лестницы спущу, – пообещал Борис Иванович. – Что за китайские церемонии? Только учти, выпить у меня нечего.
– Это не проблема, – ответил Подберезский.
Он приехал через сорок минут, нагруженный двумя бутылками водки и палкой колбасы.
– А это что за сухой паек? – спросил Рублев, вертя в руках колбасу. – Ты кого этой собачьей радостью кормить собрался?
– Так надо же чем-то закусывать, – оправдывался Подберезский. – Вот схватил, что под руку подвернулось.
Он повел носом, принюхиваясь к доносившимся из кухни аппетитным запахам, и вздохнул.
– Виноват, – сказал он. – Облажался.
Вдвоем они прошли на кухню, где их уже дожидался накрытый стол.
– Мама дорогая, – сказал Подберезский. – Пища богов!
– Кстати, – сказал Комбат, усаживаясь за стол, – ты долго до меня дозванивался?
– Да нет, – ответил Андрей. – С первого раза дозвонился. А что?
– Да звонил кто-то прямо перед тобой, – сказал Комбат, – а я не успел трубку поднять. Думал, это ты.
– Нет, не я, – наполняя рюмки, сказал Подберезский. – Ничего, надо будет – дозвонятся.
Они выпили.
– Слушай, – сказал Комбат, насаживая на вилку маринованный белый гриб, – а чего это ты гуляешь?
Невеста твоя не обидится?
– Какая невеста? – сосредоточенно орудуя вилкой, спросил Подберезский, не поднимая глаз от тарелки.
– Как – какая? – опешил Комбат. – Эта, как ее...
Аня. Или Таня...
– Алла, – с кривоватой улыбкой поправил его Андрей. – Не обидится. Слушай, Иваныч, ты не будешь против, если я у тебя переночую?
– Вот те раз, – сказал Комбат. – Была у зайца избушка лубяная, а у лисы ледяная... Неужто выгнала?
– Нет, что ты, – снова бледно усмехнувшись, сказал Подберезский. – Просто.., как бы это сказать.., ну, в общем, кровати у меня теперь нет.., временно.., а на полу спать жестко.
– Ага, – сказал Комбат, откидываясь на спинку стула и внимательно разглядывая своего бывшего подчиненного. – Оч-чень интересно. Кровати, значит, у нас временно нет, а звоним мы из телефона-автомата.., тоже, конечно, временно.
– Точно, – сказал Подберезский, старательно глядя куда-то в сторону.
– И с деньгами у нас временные проблемы, – продолжая разглядывать его, как блоху под микроскопом, сказал Комбат. – Раньше мы, значит, черную икру трескали, а теперь, значит, колбасу из субпродуктов полюбили...
– Да ну, Иваныч, – взмолился Подберезский, – что ты, в самом деле... Завтра банк откроется, и все будет в полном ажуре.
– Чудесно, – сказал Комбат. – Ну и чего еще, кроме кровати, телефонного аппарата и денег, у тебя теперь временно нет?
Подберезский некоторое время молчал, поочередно почесывая то затылок, то переносицу и бросая на Комбата короткие осторожные взгляды.
– Ну, – поторопил его Рублев, – что ты чешешься, как блохастая мартышка? Что еще у тебя сперла эта твоя Аня.., или Таня?
– Алла, – снова поправил его Подберезский и вдруг расхохотался так громко, что Комбат посмотрел на него с некоторой опаской. – Да все! – утирая навернувшиеся на глаза слезы и все еще продолжая смеяться, с трудом выговорил он. – Все как есть, одни стены оставила!
Борис Иванович некоторое время озадаченно смотрел на него, переваривая известие, а потом крепко ахнул ладонью по столу и тоже захохотал.
– Ну, баба! – приговаривал он. – Ну, молодец! А я-то думал, что она у тебя так – ни рыба ни мясо. Ну, оторва! Ты в милицию-то обращался? – вновь становясь серьезным, спросил он.
– А как же, – криво улыбнувшись, ответил Подберезский. – Как нашел исправный таксофон, так сразу и обратился. Они мне прямо сказали: говно, мол, твое дело, гражданин терпило. Одна надежда, что «звездочка» где-нибудь засветится...
– Она что же, и орден попятила? – мрачнея, спросил Комбат.
– А то... Поймаю – утоплю в унитазе, как крысу.
– Хотелось бы поприсутствовать, – сказал Комбат. – Давай-ка мы с тобой чокнемся за это дело. Не грусти, Андрюха. Кровать – дело наживное.
– А кто спорит? – сказал Подберезский. – Кто грустит-то? Наливай, Иваныч. Спрыснем начало новой жизни.
Комбат наполнил рюмки. Ставя бутылку на место, он заметил, что Подберезский как-то очень внимательно наблюдает за его рукой. Он посмотрел на свою ладонь и только теперь заметил, что костяшки пальцев покрыты бурой коркой запекшейся крови.
– Вот черт, – сказал он, – забыл руки помыть.
– Где это тебя угораздило? – спросил Подберезский, глядя на него сквозь рюмку прищуренным глазом. – Опять морды бил?
– Да ну, – пряча руку под стол, пробормотал Комбат. – Было бы о чем говорить.
– Так уж и не о чем? – еще сильнее щурясь, спросил Подберезский. – Ну не томи, командир. Ты же видишь, человек в расстроенных чувствах, его развлечь надо, а тебе лень языком лишний раз шевельнуть.
Комбат тяжело вздохнул и поведал ему о недавнем происшествии.
– Елки-палки, – оживился Подберезский. – Слушай, айда посмотрим: может, они еще там? Так хочется кому-нибудь холку намять, что просто сил нет терпеть.
– А на Колыму тебе не хочется? – спросил Комбат. – Сиди уж рыцарь, лишенный наследства.
– Обижаешь, – сказал Подберезский. – Мое наследство всегда при мне А вообще-то, конечно... Может, тебе лучше на время того., исчезнуть?
– Угу, – кивнул Комбат. – Вырою землянку в парке, а ты мне по ночам будешь жратву таскать... колбасу вот твою захвачу с собой на первое время...
– Смейся, смейся, – качая головой, проворчал Подберезский. – А только как бы они тебя не вычислили.
– Да как они могут меня вычислить, голова твоя еловая? – спросил Рублев. – Они же меня, наверное, толком и не разглядели.
– Ох, не знаю, – со вздохом сказал Подберезский. – По-моему, они, когда захотят, все могут.
Комбат открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут в комнате опять задребезжал телефон.
– Ну вот, – вставая, обронил он, – уже вычислили.
– Тьфу на тебя, – сказал Подберезский, отставляя рюмку и приподнимаясь со стула.
Комбат толкнул его в плечо, усаживая на место, и вышел. Подберезский сел, мрачно думая о том, что тем, кто придет арестовывать Комбата, придется иметь дело не с одним, а с двумя десантниками, что делает шансы на успех наступательной стороны весьма сомнительными. «Что за черт, – подумал он, закуривая и ища глазами пепельницу, которую Комбат вечно прятал в самые неожиданные места, чтобы не мозолила глаза, – и почему некоторые люди могут жить спокойно, а некоторые – нет? Вечно со мной происходит всякая ерунда. А про Комбата и вовсе говорить нечего. Он неприятности притягивает, как громоотвод.»
