В воздухе витала густая смесь запахов — гниющих и свежих приправ, пыли и плесени. Габорн понял, что и впрямь нашел безопасное место. Здесь, в глубине земли, в особенности, в дальних помещениях, уходящих в толщу холма, ни один следопыт не будет в состоянии отыскать его.

Прикрыв дверь, он взял фонарь и, пройдя в дальний конец погреба, с помощью корзин и мешков соорудил некое подобие укрытия, куда и положил Рован.

Лег рядом, согревая ее теплом своего тела, и спустя совсем немного времени уже спал, прижавшись к спине девушки.

Когда он проснулся, Рован лежала лицом к Габорну, пристально глядя на него. Он почувствовал прикосновение к своим губам; девушка поцеловала его, поняв, что он уже не спит. И негромко вздохнула.

У Рован была смуглая кожа, блестящие черные волосы и мягкие черты лица. Не красавица, решил Габорн, просто хорошенькая. Не чета Иом или даже Мирриме. Обе эти женщины несли на себе благословение — или проклятье — даров, которые превращали их в нечто большее, чем обычные человеческие существа. Красота обоих могли заставить мужчину забыть, кто он такой, а их образы преследовали бы его спустя годы после того, как они удостоили его мимолетного взгляда.

Рован нежно поцеловала его снова и прошептала:

— Спасибо вам.

— За что? — спросил Габорн.

— За то, что не дали мне замерзнуть. За то, что принесли меня сюда, — она теснее прижалась к нему, натягивая его плащ на обоих. — Никогда не чувствовала себя такой… живой, как сейчас, — взяв его за руку, она прижала ее к своей щеке, явно поощряя Габорна к ласкам.

У него, однако, не хватило на это смелости. Он знал, чего она хотела. Девушка точно заново на свет родилась — после того, как ей вновь открылся мир ощущений. Она страстно жаждала ласки, жаждала ощущать тепло его тела, его прикосновение.

— Не… Не думаю, что мне следует делать это, — сказал Габорн, и откатился в сторону, повернувшись к ней спиной.

И сразу же почувствовал, как она напряглась от огорчения и неловкости.

Некоторое время он лежал, уже не думая о девушке, а потом потянулся и достал из кармана плаща книгу, которую ему дал король Сильварреста. Хроники Оватта, эмира Туулистана.

Обложка из бараньей кожи выглядела мягкой и новой. Запах чернил тоже свидетельствовал о том, что записи были сделаны недавно. Габорн открыл книгу, испытывая опасения по поводу того, что язык может оказаться ему незнаком. Однако эмир предусмотрел это и перевел текст.

На внутренней стороне обложки размашистым, решительным почерком было написано:

Возлюбленному Брату, королю Джасу Ларену Сильварреста, мои самые теплые приветствия.

Вот уже восемнадцать лет миновало с того дня, как мы вместе обедали в оазисе неподалеку от Биньи, и все же я часто и с нежностью вспоминаю вас. То были трудные годы, полные тревог. Эта книга — мой прощальный дар вам.

Умоляю, будьте осторожны, не показывайте ее тому, кому не доверяете.

Это предостережение заставило Габорна задуматься. Удивляло и то, что, несмотря на достаточное количество свободного места на странице, эмир не поставил своей подписи.

Он понимал, что книгу желательно запомнить дословно. С двумя дарами мудрости это была нелегкая, но выполнимая задача.

Читал он быстро. В первых десяти главах эмир рассказывал о своей жизни — о юности, женитьбе и семейных связях; о законах, которые издавал, о делах, которые совершал.

Следующие десять глав были посвящены десяти сражениям Радж Ахтена, его походам, нацеленным против всех королевских семей.

Лорд Волк начал свое разрушительное дело с мелких семейств Индопала, с тех, кто пользовался наименьшим уважением. Он ставил своей целью не захват замков или покорение городов, а полное уничтожение рода. Очевидно, с учетом того, что согласно кодексу чести, принятому на юге, оставшиеся в живых родственники должны были мстить за погибших.

В Дейаззе он напал на один из дворцов, убил Посвященных лошадей тех, кто мог прийти городу на помощь, и захватил детей, чтобы получить за них выкуп. Вот так, нападая снова и снова, он сокрушал своих врагов.

Габорн быстро понял, что Радж Ахтен был мастером морочить людям головы. Всякий раз, когда в его правой руке появлялся сверкающий нож, левая незаметно занималась чем-то еще. Пока небольшая армия осаждала королевский дворец в одной стране, пять других под шумок нападали на какого-нибудь лорда за два королевства отсюда.

Чем яснее становился Габорну этот стиль нападения, тем больший ужас охватывал его.

Радж Ахтен захватил замок Сильварреста исключительно силой своего обаяния, имея в распоряжении всего лишь семь тысяч рыцарей. Правда, с ним были «неодолимые», именно они составляли основу его армии. И все же многое оставалось неясным. Радж Ахтен мог заставить маршировать по своей команде миллионы людей.

Почему он не делал этого?

Чем дальше Габорн читал, тем больше удивлялся. Эти рассказы о сражениях Радж Ахтена ничего тайного в себе не содержали. Эмир проливал свет на тактику Радж Ахтена, но те же самые сведения мог без труда добыть любой хороший лазутчик.

Габорн бегло пролистал стихи эмира и нашел их скучными, если не сказать скверными, хотя очень соразмерными ритмически и прекрасно срифмованными.

Некоторые из этих стихов представляли собой сонеты, которые доставили бы удовольствие читателю, ищущему в поэзии нравоучения, примерно так, как это делается в стихах, предназначенных для детей, которые учатся читать. Хотя как раз эти сонеты с точки зрения рифмы были не всегда безупречны. Некоторые строчки рифмовались, а некоторые нет, и по какой-то, не совсем осознанной причине, именно этот факт насторожил и привлек к себе внимание Габорна.

Первый же из этих частично рифмованных стихов выделялся из ряда соседних и был написан в форме, которая носила название Сонет-минор.

Габорн решил прочесть это стихотворение более внимательно, поскольку он был обращен непосредственно к Сильварреста.

Сонет для Сильварреста

Когда ветер в ночи пустыню ласкает И вуали песка видеть звезды мешают, Мы лежим у огня и книги читаем, Изучая величайшую из наук — философию.

Ах, как прекрасно они ум просветляют Тех, кто живет, любит и умирает!