Я словно вернулась в детство. Ночь, незнакомая дорога, впереди замок с привидениями — обстановка более чем романтичная. Когда-то я обожала подобные эскапады.
Шагать в одиночестве было скучно, и я решила обзавестись теплой компанией призраков. Этот трюк я открыла в детстве. Стоило особым образом напрячь зрение, пристально вглядываясь в выстроившиеся вдоль дороги деревья чуть расфокусированным взглядом, как передо мной возникали туманные белесые фигуры. Вероятно, в силу природной застенчивости при моем приближении они растворялись в темноте.
Вообще к призракам, вурдалакам, восставшим из могил мертвецам и прочей нечисти, шляющейся под покровом ночи, я относилась довольно спокойно, поскольку в детстве, проверяя свою психическую устойчивость, успела вдосталь пошастать в полуночное время по кладбищам, разрушенным церквям и прочим загадочным местам, где якобы должна была водиться нечистая сила.
Эффект оптической иллюзии, позволяющий видеть в темноте призраков, да и не только призраков, я открыла совершенно неожиданно лет в одиннадцать.
Это произошло на Кавказе. Как-то раз в два часа ночи я осторожно, чтобы не разбудить отца, спустилась с балкона второго этажа и отправилась в горы по вьющейся вдоль обрыва грунтовой дороге.
Ночью дорога и лес выглядели совершенно иначе, чем днем, а если учесть, что со своей близорукостью в темноте я почти ничего не различала, не удивительно, что нервы у меня были здорово напряжены.
В отличие от привидений, дьявола и злых духов, с которыми, как я считала, при желании всегда можно было договориться, в детстве я страшно боялась трех вещей: рысей, ядовитых змей и шаровых молний. В тот год в нашем ущелье рыси несколько раз атаковали людей, а в соседнем были зафиксированы нападения со смертельным исходом. Змеи и шаровые молнии тоже встречались на Кавказе, так что некоторые основания для опасений у меня все-таки были.
В ту ночь по небу шарили размытые лучи далеких прожекторов, напоминая о зловещих шаровых молниях, которые притягиваются к человеку и прожигают в нем дыру, взрываясь при малейшем движении.
Представляя, как молния размером с футбольный мяч будет жечь мое тело, а я при этом должна буду сохранять полную неподвижность, гадая, взорвется мерзкая штуковина или нет, я напрочь позабыла об опасности, исходящей от змей и рысей.
Чтобы увидеть шаровую молнию издалека и успеть от нее убежать, я до рези в глазах всматривалась в почти неразличимые в темноте контуры деревьев.
Тут-то я и заметила привидений. Белесые туманные фигуры, возникая из ниоткуда, тихо колыхались в воздухе. Иногда они двигались, бесшумно и неторопливо, иногда просто смотрели на меня. Призраков было много, и именно их обилие натолкнуло меня на мысль, что что-то тут не так, а проснувшийся исследовательский интерес мгновенно заглушил страх перед шаровыми молниями. Окончательно успокоив себя мыслью, что столкнуться с шаровой молнией так же трудно, как выиграть в лотерею, я переключилась на исследование привидений.
Меняя фокусировку глаз, расслабляя и напрягая их, я обнаружила, что могу манипулировать призраками. Когда я была расслаблена, они вообще исчезали, а концентрируясь на определенном участке темноты, я начинала видеть белую фигуру. Немного потренировавшись, я даже научилась этой фигурой управлять — перемещать ее, увеличивать или уменьшать в размерах.
В результате дальнейших исследований я выяснила, что самый обычный куст в темноте неожиданно может превратиться в человеческую фигуру, обломок скалы — в затаившегося зверька, а разлапистая ель — в сказочного великана. Игра с привидениями настолько увлекла меня, что я проскочила четыре километра, даже не заметив этого.
Целью моего путешествия был роскошный вороной жеребец, которого хозяин выпускал пастись на берегу горной реки. Поскольку пасся конь, естественно, без уздечки и седла, я считала его диким (так мне казалось романтичнее). Опять-таки из тяги к романтическим приключениям я решила ночью (чтобы взрослые не могли меня остановить) оседлать коня (то, что я не умела ездить на лошади, в расчет не принималось, поскольку теорию езды я изучила по фильмам о ковбоях и индейцах), а потом галопом пронестись по кавказским горам, воображая себя то ли вождем краснокожих на тропе войны, то ли диким чеченцем.
К счастью, до галопа дело не дошло. Конь был таким громадным, что забраться на него с земли было в принципе невозможно. Попытка подманить жеребца к скале и прыгнуть на него сверху закончилась растяжением обеих лодыжек и неожиданным трофеем — выдранным из конской гривы клочком волос.
Ужас при мысли о том, что сделает со мной отец, не обнаружив меня утром в постели, придал мне сил. Превозмогая боль, я с трудом доковыляла до дома на растянутых ногах, крепко сжимая в кулаке клок лошадиной гривы, как память о неудавшейся ковбойской эскападе. Привидений я больше не видела — мне было просто не до них, — из чего сделала вывод, что, как правило, люди сами создают себе призраков, которых потом и боятся.
Дорога обогнула холм, и впереди на фоне расцвеченного звездами неба возник величественный контур старого замка. Всю дорогу меня не оставляло ощущение смутного беспокойства. Не знаю, была ли в этом виновата красная луна или страх перед психованным ван дер Варденом, но я никак не могла расслабиться. Даже зрительная игра с привидениями не отвлекала меня.
Неожиданно я поняла, что все дело в звуках. В шорохи ветра и мелодичный хор кузнечиков вплетался какой-то посторонний шум. Вначале я успокаивала себя мыслью, что лес всегда полон шорохов. Если нервничать из-за каждого шелеста или хруста сломанной ветки, недолго и с ума сойти. Почему же именно этот звук меня беспокоит? Дело в его ритмичности — поняла я. Неужели звук шагов? Я остановилась и замерла, прислушиваясь.
Звук прекратился. Наверное, мне просто показалось. Это как с привидениями. Слишком внимательно прислушиваться — все равно что вглядываться в темноту: слух автоматически выделит, а концентрация внимания усилит, а то и дополнит некие компоненты шумового фона, и в конце концов ты услышишь все, что захочешь.
"Это паранойя, — подумала я. — Кому понадобилось следить за мной? В Три-сюр-Минервуа меня никто не знает. Маньяки во французской провинции, как правило, не водятся, так что бояться нечего. В худшем случае это может оказаться Бонгани — с него станется. Ничего, с ним я как-нибудь разберусь”.
Твердо решив не поддаваться мании преследования, я бодро двинулась к Лакавалю.
Проникнуть в замок оказалось совсем несложно. В надежно запертую дверь ломиться смысла не имело, зато полусгнившие доски, которыми было заколочено одно из окон, поддались легкому нажиму.
Проскользнув внутрь и прикрыв досками оконный проем, я очутилась в полной темноте. В кармане рюкзака лежал фонарик. Достаточно достать его, нажать на кнопку — и я увижу Лакаваль изнутри.
Я столько раз перечитывала распечатку письма Вали Корсаковой, что запомнила наизусть все, касающееся замка. Непосредственно местом силы, на котором могло осуществиться воплощение аватары, был шестиугольный зал с колоннами, в центре которого на полу был начертан магический круг.
Именно в этом зале тамплиеры и альбигойцы отправляли свои ритуалы. Здесь чаще всего являлись привидения и мерцали призрачные огни. Именно этот зал я и собиралась под завязку начинить “убойными сюрпризами”. На психику ван дер Вардена, до предела взвинченную церемонией воплощения аватары, эти милые игрушки должны были произвести поистине сокрушительное впечатление.
Достав фонарик из рюкзака, я передумала его зажигать. Вместо этого я ощупью двинулась вдоль стены. В пяти шагах от окна я обнаружила нечто вроде небольшой ниши. Забравшись в нее, я села на рюкзак и прислонилась спиной к стене.
Нажав кнопку подсветки циферблата часов, я запомнила время. Без пяти час. Подожду полчаса. Если кто-то действительно меня преследовал, скорее всего он последует за мной и в замок.
Через несколько минут жалобно скрипнули доски на окне. Я замерла, стараясь не дышать. Глаза успели адаптироваться к темноте, и она уже не казалась непроглядной, я различала какие-то неясные оттенки. Мрак, сгустившийся у окна, окрасился в более светлые тона. Светящуюся полоску пересекла черная тень.
