– Каков же характер этих сигналов? – спросил Никольский.
– Короткий звук, перерыв, три долгих звука. Так повторялось несколько раз. Ровно по три минуты. Затем долгий перерыв. Несколько часов. И снова упорная, периодически повторяющаяся передача.
– У вас, конечно, есть поэтическое объяснение и этого явления? – не удержался Ромодановский.
– Да, у меня сложилось мнение и по данному вопросу. Дело в том, что язык музыки до известной степени универсален. Музыкальная фраза не имеет слов, твердо соответствующих тем или иным конкретным понятиям. Нельзя на языке музыки изложить химическую формулу или описать чертеж. Вряд ли возможно изложить на нем и содержание лекций уважаемого Василия Дмитриевича, – кивнул он в сторону Ромодановского, – хотя их глубина и содержательность общеизвестны. Но передать определенные эмоции, настроения, переживания вполне возможно. Барабанный бой заставляет двигаться в одном ритме солдат, говорящих на разных языках и не понимающих друг друга. Лирические мелодии Чайковского в равной степени доступны всем людям, неспособным объясняться между собой на одном языке. И я считаю, что понять смысл радиосигналов с Марса можно не путем логических умозаключений – ведь азбука различна, – а исключительно эмоционально. У меня, например, монотонное повторение короткого и резкого звука, а затем трех долгих и печальных вызывает ассоциации какого-то нервного напряжения. Чувство тревоги! Мне слышится мольба! Просьба! На ум приходят и наши общеизвестные сигналы бедствия. Короче, объединяя мое толкование графического изображения и звукового сигнала, я считаю, что обитатели Марса просят о помощи! Они передают сигнал бедствия!
– Своего рода космический SOS! – уточнил Ромодановский, саркастически усмехаясь.
– Разве это невозможно?
– Очень поэтично, но для меня, повторяю, вовсе не убедительно. И я просто не понимаю, зачем мы здесь? Чего хочет от нас Виктор Петрович? Он имеет свой взгляд на вещи, ну и хорошо. При чем здесь мы?
– Я должен объяснить, – вмешался Логинов. – Если принять точку зрения Виктора Петровича и допустить, что на Марсе есть разумные существа, которые подали сигнал бедствия, то нельзя оставаться равнодушным. Возникает вопрос о помощи. Позиция Виктора Петровича влечет за собой целый ряд последствий.
– Академик Яхонтов занимает пост директора Института астронавтики, – сказал Никольский. – Он с космосом на дружеской ноге. Ему и карты в руки! Пускай Виктор Петрович сам разбирается в вопросе. Ежели надо, пускай летит на Марс. Кто же ему перечит?
– Все это совсем не так просто, – возразил Яхонтов. Речь идет о необходимости серьезных мероприятий, которые Институт астронавтики не может осуществить самостоятельно. Вопрос о полете на Марс стоит перед нами уже давно, но это весьма сложное дело. До сих пор мы посылали туда самоуправляющиеся ракеты малого тоннажа, без посадки. Сейчас настало время организовать большую экспедицию с участием людей.
Ученые выслушали сообщение академика весьма сдержанно.
– Скажите, Виктор Петрович, – спросил Никольский, – если я правильно понял, то изображение исчезло уже на вторую ночь? Оно существовало только сутки?
– Да.
– И никакая другая обсерватория, кроме Тибетской, не видела этого знака?
– В эту ночь визуальные наблюдения ни в Америке, ни в Испании, ни в Италии не были возможны. Наши, советские обсерватории также не видели Марса. Только идеальные условия Нбоанга-Тхе дали возможность получить снимки.
– Редкое стечение обстоятельств, – усмехнулся Ромодановский.
– Но многие слышали звуковые сигналы, – поправил Логинов.
– На мои запросы прислали подтверждения пятнадцать обсерваторий, из них восемь – зарубежных, – пояснил Виктор Петрович. – По-видимому, сигналы приняли везде, где велись наблюдения посредством радиотелескопов, но слышали их неясно. Тем более, что внимание к Марсу несколько ослабло. Противостояние давно закончилось.
– Вот здесь-то и непонятно, – встрепенулся Ромодановский. – Если предположения Виктора Петровича не фантазия, то почему его высокоразумные корреспонденты на Марсе упустили такой благоприятный момент, как великое противостояние, и спохватились спустя несколько месяцев? Нам предлагают признать эти сигналы призывом о помощи, – продолжал он. – Допустим! Но что же могло случиться на Марсе?
– Об этом можно лишь догадываться. Известно, что Марсу не хватает воды, кислорода. По-видимому, недостает энергетических ресурсов. Возможна космическая трагедия. Да мало ли что могло там произойти!
– Сплошной туман! – сказал Никольский. – Перед нами выдвинули великое множество совершенно беспочвенных догадок.
– Я не совсем с вами согласен, – вмешался Логинов. – Существо вопроса достаточно ясно. На Марсе обнаружены интересные, еще не понятые явления. Внесено предложение изучить причину открывшихся фактов, для чего снарядить солидную экспедицию на Марс в ближайшее подходящее время. Каково отношение присутствующих к этому предложению? Прошу высказываться.
– Я отдаю должное глубоким знаниям, опыту, инициативе, личной смелости Виктора Петровича, – первым начал Ромодановский. – Бесспорно, все эти явления очень интересны. Их следует внимательно изучить, собрать с помощью управляемых ракет дополнительные материалы и подвергнуть тщательному анализу. Пока что принимать какие-то далеко идущие решения рано. Впечатлительная натура, пылкое сердце и поэтическая фантазия академика Яхонтова общеизвестны. Недостаток положительных данных он всегда восполняет своим вдохновенным воображением. Это, конечно, весьма ценное свойство… Однако необходимо рассуждать более здраво. Судите сами! На основании одного-единственного факта, к тому же неповторимого, ныне уже прекратившего свое бытие, Виктор Петрович воссоздал целый мир. Он дал нам яркую картину погибающей цивилизации, взывающей о помощи. Все это звучит необычайно увлекательно и интересно для беседы между друзьями. Но мы здесь трезвые люди. Сознаюсь, я пока не убежден доводами Виктора Петровича. Мне просто неясна цель его предложений. Непонятно, зачем нам так необходима экспедиция на Марс. Это не простое дело, не поездка за город в выходной день, а крайне сложное и дорогостоящее предприятие. По-моему, предложение Виктора Петровича преждевременно.
– Позвольте, – вмешался Паршин, – а разве одно лишь научное значение высадки группы ученых на Марсе не оправдает любые затраты?
– Бесспорно, но если можно получить необходимые данные гораздо более просто, скажем, посылая ракеты без людей, то не лучше ли идти таким путем и постепенно накоплять опыт?
Наступила пауза. Яхонтов молча поглядывал на оппонентов, как бы желая узнать сразу все их возражения.
Наконец заговорил Никольский:
– Я вынужден согласиться с Василием Дмитриевичем. Идея срочной экспедиции на Марс возникла на базе далеко не бесспорных предположений, расцвеченных яркой фантазией Виктора Петровича. К нам поступила просьба о помощи. Смелая мысль. Но малоубедительная! Самая дата обнаруженного явления исключает предположение о сигнале. Согласитесь, что начертить гигантскую синусоиду могли только разумные создания, для которых, наверное, понятно, что Марс всего ближе к Земле именно в период великого противостояния. А они подали свой, с позволения сказать, сигнал не раньше этого срока, чтобы успеть получить ответ, а много позже. Не так ли? Мне кажется, проще предположить случайное скопление пятен, например пылевых облаков в атмосфере Марса, которые с учетом перспективных сокращений сложились в правильную фигуру. Быть может, растительность Марса под влиянием каких-либо причин, например вирусной болезни, быстро изменила свою окраску, и мы наблюдаем пораженные зоны… Да мало ли какое объяснение можно привести, причем не менее убедительное, чем доводы Виктора Петровича. Изучать вопрос, конечно, нужно, но лететь сломя голову незачем.
